Александр Скрягин - Главный пульт управления
Гергелевич поднялся с деревянной лавки и поинтересовался начальственным тоном:
– Что случилось, Генриетта?
– Ну, ужинать ведь пора… Гарри Григорьевич, вы знаете, который сейчас час?
– Ужинать? – переспросил Гергелевич. – Ужинать… Да, понимаешь, Генриетта, мы тут как-то уже…
Генеральская экономка окинула взглядом лежащие на газете куриные кости, пустую бутылку, стаканы и осуждающе покачала головой:
– Ну, Гарри Григорьевич! Вы совсем не помните про ваш возраст… А ведь доктор говорил, что в Вашем возрасте…
– Плевать мне на мой возраст! – сурово прервал ее Генерал и решительной походкой солдата срочной службы направился к выходу на лестницу.
Майор хорошо запомнил посиделки в стеклянной башне танкового полигона. И после того, как он прокрутил в своей голове пленку с записью прошлогодней «философической» беседы, у него, наконец, появились кое-какие догадки по поводу событий сегодняшних.
25. На берегу реки прошлым летом
Ефим направлялся к дому, где жила Царевна-лягушка.
Наступал вечер, ясный и тихий, как воображаемый отпуск.
Погрузившийся в прошлое майор шел и вспоминал такой же теплый вечер, только случившийся год назад.
Ефим и Настя Тесменецкая сидели на скамейке в заводском парке.
Пахло хвоей и речной сыростью.
За их спинами уходили в небо рыжие стволы сибирских сосен. Перед ними падал вниз крутой берег. Внизу текла река. Она брала свое начало где-то невероятно далеко, за тысячи километров, в горах таинственного Тибета. И заканчивалась тоже невероятно далеко, еще через тысячи километров – в грозном Ледовитом океане.
«Если бы в школе не рассказали, никогда бы в это не поверил», – подумал майор.
За рекой лежала степь.
На ее ровном столе были разбросаны небольшие березовые рощицы. Отсюда они походили на вылезшие из земли куски зеленого малахита с белыми прожилками. Мимо них геометрически ровной шеренгой тянулись к горизонту решетчатые башни высоковольтной линии. А, если хорошо присмотреться, в одном из уголков степи можно было различить игрушечные домики и водонапорную башню пригородного села Овсянка.
Метрах в тридцати от скамейки смеялась и кричала волейбольная площадка. От речного обрыва ее отделяла высокая металлическая сетка.
По желтому песку площадки перемещались обнаженные по пояс поселковые любители волейбола. Они то приседали с вытянутыми вперед сцепленными ладонями то, вытянувшись столбиком, ввинчивались в воздух. Среди игроков выделялась тугая связка мышц, увенчанная блестящим лысым куполом головы. Конечно, это был Шура Мамчин.
Солнце опускалось за соснами, и поверхность реки превратилась в серебряное зеркало, отражающее зелень заводского парка, крайние дома поселка и белые гипсовые облака. Меж ними чернел перевернутым грибом рыбак на маленькой лодке.
Под самым обрывом приткнулись к желтой полосе песка две белые и крутобокие, как птичьи яйца, прогулочные яхты. Их туго натянутые треугольные паруса казались пропитанными морской солью. Хотя между Бачуринским поселком и морем, хоть в одну, хоть в другую сторону, лежало, по меньшей мере, пол континента.
Рядом с яхтами на берегу стояли несколько мужчины с подвернутыми до колен брюками и две женщины – одна в длинном платье, другая – в ярком купальнике. Женщина в платье то и дело прижимала подол к ногам, пытаясь укротить порывы речного ветерка, но все время опаздывала. И настойчивый озорник обнажал ее по пояс, открывая полные не загорелые ноги.
Со стороны центральной аллеи долетала музыка, а прямо над их головами время от времени планировали к воде черно-белые речные чайки.
Майор сидел и раздумывал: вернуться ночевать к себе домой, в центр, или остаться здесь, в поселке, у Царевны-лягушки, на что та, похоже, рассчитывала. Такое времяпровождение являлось, разумеется, куда приятнее, чем одинокая ночевка в холостяцкой квартире. Но завтра в девять утра ему уже предстояло находиться на авиазаводе, в противоположном конце города. Причем, вместе с Гошей Пиготом.
Дело было вот в чем.
Тамошнее руководство заключило договор на ремонт своего заводоуправления с турецкой строительной фирмой. Причем, не удосужилось обеспечить изоляцию ее рабочих от своих режимных производственных площадей. В результате, турецкие штукатуры, маляры и сантехники почти беспрепятственно перемещались по территории оборонного предприятия, и неоднократно замечались вблизи секретных цехов. Причем, двое из них, согласно ориентировке, присланной из Москвы, подозревались российскими органами госбезопасности в качестве штатных сотрудников специального информационного департамента турецкой армии.
Иностранцы находились на территории России на законном основании и имели на руках положенные разрешительные документы. Поэтому, просто не пускать их на завод или выдворить их за пределы области, было невозможно.
Ефиму вместе с Гошей Пиготом предстояло провести серьезную беседу с директором авиазавода и его заместителем по строительству. Необходимо было убедить руководителей предприятия немедленно принять меры по ограждению производственных площадей от проникновения туда иностранных граждан. А еще лучше, – под каким-либо предлогом, расторгнуть договор, и обратиться для завершения ремонта к военным строителям.
Исходя из уже имеющегося печального опыта, майор опасался, что, если останется ночевать у Тесменецкой, то может не прибыть на авиазавод к девяти утра. Гоше придется вести беседу с руководством оборонного предприятия в одиночестве. И тогда впоследствии, подполковник своим воспитательным нытьем точно проест ему дырку в черепе.
В этот момент на волейбольной площадке вспыхнул конфликт.
Двое игроков сначала стояли друг против друга, размахивая руками, а затем дело дошло до нанесения ударов по обнаженным туловищам и возбужденным лицам. Игра прекратилась. Товарищи по игре столпились вокруг них, очевидно, пытаясь успокоить.
Но драка продолжалась. Ефим с Царевной-лягушкой повернули головы и наблюдали за происходящим.
Схватка кончилась внезапно и без всякой возможности для продолжения.
К драчливым единоборцам подкатил Шура Мамчин. Он схватил обоих волейболистов за шеи, пригнул к земле и в виде крючков повел к тропинке, ведущей с обрыва к реке. Поочередно Шура отправил их вниз и крикнул вдогонку какие-то слова, очевидно, доброе напутствие.
Оставшиеся игроки еще немного потолкались на краю обрыва, покричали друг на друга, но игра больше не продолжалась. Спортсмены, натянув на обнаженные торсы майки, отправились в сторону главной аллеи. А Мамчин, застегнув белую рубашку с закатанными рукавами, направился к скамейке, где сидели Ефиму с Царевной-лягушкой.
– Добрый вечер, Анастасия Вацловна! – наклонил инженер свой гладкий купол, словно только что протертый лосьоном после бритья.
– Привет, Шура! – кивнула та. – И чего это вас мир не берет? Как игра, так драка!
– Да, какая там драка, так, в шутку потолкались и все! – волейболист помигал черными щеточками ресниц и протянул Мимикьянову руку: – Добрый вечер, Ефим Алексеевич!
– Здорово, Александр Михайлович! – пожал упругую ладонь майор.
– Я чего подошел-то… Завтра пятница, мы у Генерала собираемся. Придешь, а, Ефим Алексеевич?
Услышав эти слова, женщина осуждающе подняла глаза к гаснущему небу:
– Ой, только бы пьянствовать, да болтать о всякой чепухе! Как устроена Вселенная? Да, из чего состоит материя? Да, откуда взялся Космос?.. Ну, для чего на это время тратить? – Тесменецкая даже фыркнула, показывая свое отношения к глупым мужским посиделкам. – И как только не надоест? Прямо, дети малые! Ефим Алексеевич не сможет! – решительно завершила она свою недовольную речь.
– Обязательно приду! – тут же пообещал Ефим, еще секунду назад собиравшийся из-за дел на авиазаводе отказаться от участия в философическом вечере.
Услышав это, Царевна-Лягушка негодующе вздернула брови и отвернулась.
– Ну, так мы ждем. Как всегда, в семь, – сказал Шура.
Он стоял, ничего не говорил, но и не уходил.
– Анастасия Вацловна! – наконец, произнес он.
– Ну? – повернула к нему голову Царевна-лягушка. На ее лице по-прежнему лежало недовольное выражение.
– Я от себя и от Тимофея Павловича хочу спросить… Зарплату бы прибавить надо… А то, что же мы, хуже всех, что ли? Вон Миколайчук своим мастерам, которые по бытовке, сколько платит! Почти в два раза больше, чем у нас выходит!
Тесменецкая, не мигая, уставилась на заведующего производственным цехом своего ателье выпуклыми лягушачьими глазами. Она словно ожидала, что тот испарится, как вода на солнце, или провалиться сквозь землю. Но Шура продолжал стоять перед ней, невозмутимый и доброжелательный.
– Саша, ну скажи, зачем тебе деньги? – осуждающе покачала головой Анастасия Вацловна. – Зачем? Что ты будешь с ними делать? Жены у тебя нет, кормить тебе некого! Пропьешь и все! Вам с Тимой даже лучше, что я вам зарплату придерживаю! Меньше водки выпьете и здоровье сохраните!
