Джеймс Суйэн - Ставка лоха
— А, тот скандал с командой «Блэк Сокс», — вспомнил Рико.
— Садись, отлично. Как-то раз в Нью-Йорке Ротштайн сел поиграть в покер в гостинице «Рузвельт» с шайкой жуликов, среди которых был и Томпсон. В конце концов Ротштайн проиграл полмиллиона баксов. Это уже 1927 год. И это, наверное, самый крупный выигрыш всех времен.
— А Томпсон мухлевал?
— Ну конечно, мухлевал!
Рико подскочил на табурете.
— Как?
— Это самое интересное. Томпсон много лет присматривался к Ротштайну. И заметил, что Ротштайн сам покупает карты для покера. Чтобы они стопроцентно были чистыми. Тогда Томпсон завез меченые карты во все магазины и лавки сувениров в окрестностях гостиницы.
Рико просиял.
— Так вот что ты тут делаешь — играешь мечеными картами?
Бармен принес два стакана. Виктор с наслаждением отхлебнул минералки.
— У гостиницы всегда свои колоды. Я съездил на фабрику и дал им на лапу, чтобы заменили карты.
— Хочешь сказать, что здесь все колоды меченые?
— Ха-ха-ха.
Афера Виктора очень напоминала фокус Тони Валентайна с краплеными картами. Отличное дельце. Вот что отличает людей в возрасте, подумал Рико. Они знают, как заработать денег, не запачкав при этом рук.
Это напомнило Рико, почему он попросил Виктора о встрече.
— Виктор, напряг у меня. — Рико понизил голос.
Виктор любовался на двух девиц, которые стояли на улице, улыбались и махали ему рукой. Он послал одной из них воздушный поцелуй.
— Я сделал ее мужа на десять штук, и она с тех пор со мной все время заигрывает. Господи, как я люблю богатеев.
— Большой напряг.
Виктор повернулся к Рико.
— Ну что там?
— Его зовут Тони Валентайн. Он на меня наехал.
— Тони Валентайн?
— Ты с ним знаком?
— Он служил легавым в Атлантик-Сити. Портил жизнь мне и моим ребятам. — Голос Виктора стал серьезным. — И что ему надо?
— Откат.
— За что?
— Он разнюхал про дельце, которое я провернул в казино миканопи. И про Бобби Алмаза.
— Откуда?
— А пес его знает. Никого, кроме тебя, Виктор, я в подробности не посвящал.
Виктор прищурил глаза.
— Свистишь.
— В каком смысле?
— Да ты ж, небось, всем шлюхам растрепал, стоило им тебе сиськи показать.
— Ах вот как ты обо мне.
— Да, так. У тебя язык как помело.
Виктор разговаривал с ним, как с мальчишкой, без всякого уважения. И Рико это не нравилось.
— Единственным, с кем я поделился, был ты, Виктор.
Виктор достал бумажник и бросил кредитную карточку, поскольку наличными здесь расплачиваться было нельзя.
— За счет заведения, мистер Маркс, — сказал бармен.
Виктор убрал карточку и едва слышно сказал:
— Ты намекаешь, что это я проболтался?
— Никто, кроме тебя, не знал.
— Ты пришел ко мне полгода назад и попросил научить тебя уму-разуму. Сказал, что хочешь вытрясти из букмекера пару лимонов. Я научил тебя нашему ремеслу. И вот как ты мне отплатил?
Рико схватил его за рукав.
— Но я больше ни одной живой душе не говорил.
Виктор хлопнул ладонью по стойке так, что стайка мелких рыбешек моментально исчезла. Бармен бросился к ним с выражением тревоги на лице. Виктор отмахнулся от него и скинул руку Рико.
— Вали в свой Нью-Йорк, сынок. Ты исключен из нашей лиги.
Он расправил пиджак и ушел.
Рико выбрался из бара не просто. Через несколько секунд после ухода Виктора появились два злобного вида охранника. Они проводили Рико до выхода и не спускали с него глаз, пока он садился в лимузин и отъезжал. Один из них записал номер. Глядя на них в боковое зеркало, Рико разразился потоком матерщины.
Он ехал по Палм-Бич, привлекая взгляды других водителей лимузинов, в фуражках и галстуках. Ему нужен новый шофер, который будет играть свою роль, пока он займется своей. Виктор прав. Внешность — это все.
Рико ехал на запад, пока не увидел указатель поворота на Флориду. Он ни секунды не сомневался в том, что Виктор проговорился кому-то. И этот кто-то рассказал Валентину. Это мог быть кто угодно — общий приятель или даже парикмахер, — но Рико хотел узнать, кто именно, до того, как он разболтает еще кому-нибудь.
Он повернул на юг. Нужно надавить на Валентайна и заставить его сознаться. И это следовало бы сделать первым делом.
Порывшись в бумажнике, Рико выудил салфетку, на которой Джерри Валентайн написал номер телефона, и набрал его на сотовом.
— Гостиница «Фонтенбло», — ответили ему.
Ну это будет проще пареной репы, подумал Рико.
32
Мизансцена в магазине «Верджин» быстро превратилась в нечто отвратительное.
Выступление Найджела на барабанах анонсировалось в газетах и по радио. Люди собрались, чтобы увидеть вакханалию из прошлых лет, которые только он умел устраивать. Его маниакальная энергия и бешеный взгляд были теми немногими образами, которые остались от кокаино-алкогольного рок-н-ролла начала восьмидесятых.
Представитель звукозаписывающей компании попытался разрядить обстановку, взяв микрофон и рассказав пару дурацких анекдотов. Кто-то из толпы пообещал выбить его вставные зубы и запихать их ему в глотку. Кэнди сбежала через заднюю дверь и обошла здание. Розовый лимузин стоял перед входом, но она решила больше к нему не приближаться.
Кэнди пошла к «Делано» пешком и вскоре пожалела об этом. Она была одета как уличная проститутка, и машины притормаживали рядом с ней, несколько водителей помахали купюрами, надеясь завлечь ее таким образом.
Кэнди посылала матом и их, и Найджела за то, что он ее бросил. Одно дело работать проституткой, и совсем другое — когда любимый мужчина заставляет тебя почувствовать себя таковой.
Ее шпильки дырявили деревянные полы «Делано». «Розовый бар», неприятный сумеречный закуток, располагался сбоку от вестибюля.
— Где он? — спросила Кэнди у бармена, зная, что ее любовник мог броситься за помощью только к бутылке.
Протирая бокал, бармен указал в направлении бунгало. Кэнди выскочила из бара.
Ей пришлось пройти через ресторан, расположенный в патио, и пара, с которой она как-то мило беседовала у бассейна, теперь отвернулась, чтобы не встречаться с ней глазами. И зачем только она поддалась на уговоры Найджела столь ужасно одеться? Она так разозлилась, что ей хотелось кого-нибудь прикончить.
В бунгало никого не было. Одежда Найджела валялась кучей на полу в ванной. Плавки исчезли. Кэнди переоделась в бикини и поискала что-нибудь острое, чтобы вонзить в сердце любовника, когда тот найдется.
Он нашелся через несколько минут — сидел на берегу в сотне ярдов от гостиницы в компании ящика «Шайнер-Бокса». Набегающий прилив шлепал его по пяткам. Большое тело Найджела отливало молочной белизной. Спина была покрыта завитками седеющих волос. Прикрыв глаза от солнца, он уставился на Кэнди.
— Вот этим? — спросил Найджел.
Кэнди опустила глаза на штопор, который сжимала в руке.
— Ты собираешься меня этим убить?
Поблизости не было ни одного человека. Да, именно это она и собиралась сделать.
Он покачал головой.
— Не глупи, лапуля.
Кэнди подошла ближе, прикидывая, как он будет выглядеть со штопором, торчащим из уха. Не обращая внимания на грозящую ему опасность, Найджел похлопал по коврику.
— Садись.
— Пошел ты.
— Пожалуйста.
— Думаешь, я не смогу? — процедила она сквозь сжатые зубы.
— Не сможешь, если вспомнишь, что тебя поймают.
Она оглянулась.
— Поймают? И как же?
— В кустах сидит парнишка из гостиницы. Косячок забивает. Когда я добью пиво, он сходит в бар и попросит добавки. Это называется вип-обслуживание. Я плачу.
В соленом воздухе плыл дурманящий запах марихуаны. Кэнди бросила штопор в спину Найджелу, потом направилась в кусты и увидела служащего гостиницы, сидевшего на песке и получавшего удовольствие. Он был черный как уголь, видимо, выходец с островов. Кэнди протянула руку.
— Дай-ка мне.
Он сделал большую затяжку и протянул ей сигарету.
— Спасибо.
Кэнди вернулась к Найджелу.
— Тебе лучше? — поинтересовался он.
Кэнди помогла ему расправиться с остатками пива. Прилив усиливался, ее купальник и его плавки быстро заполнялись песком. Появился новый ящик пива. Найджел откупорил две бутылки.
— Я из Мидлсбро, — начал он. — Рабочий городок на севере Англии. Известен своими фабриками. Я работал на одной из них — красил белое кружево. Я научился этому от отца, а он — от своего отца, у которого всего образования было — пять классов. Папаша пошел дальше: среднюю школу окончил. — Найджел чокнулся своей бутылкой о ее. Его взгляд плавно скользил по Кэнди. — Ну и я тоже. И техучилище в придачу. Но работал все там же, на фабрике. Такая вот идиотская семейная традиция, видать. Нет, жизнь была нормальная. Просто ужасно скучная. По выходным я надирался в пабе.
