Алан Глинн - Корпорации «Винтерленд»
Джина трет глаза.
По-любому, с тех пор как умер брат, она в этом уравнении лишняя. Никто от нее ничего и не ждет. Пи-Джей готов оказывать моральную поддержку, но он слишком хорошо ее знает и не навязывается. В общем, довольно скоро Джина понимает, что от ее прострации здесь никому ни жарко ни холодно.
Она опять встает из-за стола. Идет к двери, бросает взгляд на Шивон:
— Я только…
— Да?
— Я…
И все. Больше сказать ей нечего.
Спускаясь по лестнице, она думает: в офисе, наверное, решили, что у нее крыша едет.
Хотя крыша держится — крепче не придумаешь.
Улица встречает ее изящным изгибом Харкорт-стрит перед Грином, звоном приближающегося трамвая и приятным свежим ветерком.
Если у кого и поехала крыша, так это у молодых людей, с которыми она встречалась сегодня утром. Оба серьезнейшим образом припарены.
Но вероятно, разными историями.
А если нет?
Она идет вперед.
Связь между ними можно разглядеть разве что под микроскопом, зато различия видны невооруженным глазом. Дермот Флинн — сомнений нет — чего-то или кого-то боится; он выглядит ранимым и беззащитным. А Марк Гриффин ведет себя, скорее, как раненое животное, обозленное и даже чуточку опасное.
Он пропускает фургон, автобус и только потом переходит улицу. Болджер нашелся очень быстро. И даже если это удача, чувства радости Марк не испытывает. Вместо этого он чувствует неотвратимость. Сердце бьется как сумасшедшее, и ему кажется: грядущая встреча так же неизбежна, как закат солнца.
Он поворачивает за угол и поднимается по ступенькам отеля. Перед дверями достает мобильный, отключает. Входит в холл и сразу же замечает Болджера: он слева перед баром в компании тех же мужчин, с которыми сюда пришел. Марка поражает, насколько все расслабленно. Болджер — министр правительства, а у него ни свиты, ни охраны.
Может, дело в месте. У этого отельчика имеется своя репутация. Все знают: политики чувствуют здесь себя как дома.
Марк пересекает холл. За это время Болджер успевает расстаться со спутниками, которые удаляются в бар, и скрыться в коридоре, уходящем от стойки ресепшна вправо.
Марк идет за ним по пятам и несколькими секундами позже оказывается в мужском туалете.
Где, кроме них, никого.
— Мм… мистер Болджер, можно вас на пару слов?
Голос Марка дрожит; еще немного и он сорвется на истерику.
Болджер замирает перед писсуаром. Он уже было руки занес, но останавливается на полпути, разворачивается. Смотрит с недоверием:
— Что такое?
— Хочу задать вам вопрос.
— Погодите секунду… вы кто такой?
В жизни Болджер выглядит мельче, чем по телику. Он вполне себе франтоватый коротышка, весь ухоженный и напомаженный. Шелковый костюм, золотые часы и запонки. Запах одеколона разносится по всему туалету.
— Авария, — наконец произносит Марк, — та… в которой погиб ваш брат. Вы не…
— Какого черта! — прерывает его Болджер. — Вы что, с ума все посходили? У вас совесть есть? Прийти сюда! Убирайтесь на…
Марк примирительно поднимает руку:
— Подождите, у меня очень короткий вопрос. Вы брата тогда специально отмазали? Вы…
— Как «отмазали»? В каком смысле?
— В таком, что на самом деле пьяным сел за руль ваш брат, это из-за него случилась авария, из-за вашего брата, а не…
— Это вопиюще! Это самая вопиющая ложь, которую я когда-либо…
— Да неужто? Для вас-то все обернулось самым наилучшим образом.
— Да как вы смеете! Я…
Марк чувствует, что за спиной кто-то есть, и оборачивается.
В туалет заходит парнишка в форме — наверное, сотрудник отеля: носильщик или портье.
Марк замолкает.
Парень изучает ситуацию, присматривается.
— Мистер Болджер, — произносит он слегка настороженно, — как у вас…
— Тим, у меня все волшебно, — отвечает Болджер. — Просто волшебно. А вот господин, по-моему, не может найти выход.
Марк снова разворачивается к Болджеру:
— Ведь так было дело?
— Идите вы с вашим делом! — выпаливает министр. Потом качает головой. — Какое вы, журналисты, все-таки отребье!
— Я не журналист, я…
— Да мне насрать; мразь — вот вы кто!
— Пойдемте, сэр, — обращается паренек к Марку. — Нам туда.
Марк опять разворачивается и утыкается взглядом в длинное зеркало, венчающее ряд умывальников. В зеркале все трое участников мизансцены отражаются энное количество раз, и кажется, будто в туалете полно народу и будто ситуация усложняется. В то же время ему не верится: он стоит в метре от человека, чье имя всю жизнь будило в нем только мучение, стеснение и стыд…
И гнев.
С которым он никогда не умел справляться.
— Сэр?
Марк поднимает руку.
Одно он знает точно: сейчас не время этому учиться.
Он обходит служащего и удаляется.
Меньше чем через час он уже паркуется у своего дома на Глэнмор-роуд.
На домашнем автоответчике сообщение. От Сьюзен. Она интересуется, встречаются ли они сегодня. Они вроде как договаривались поужинать.
— Короче, Марк, позвони в любом случае. Я пробовала на мобильный, но он был…
Марк даже не дослушивает до конца, склоняется над аппаратом и нажимает кнопку «стереть».
Достает мобильный, швыряет его вместе с ключами от машины на столик прихожей.
Заходит в гостиную, оглядывается. На низком столике бутылка «Бомбея» — так и стоит со вчерашнего. Он берет ее и делает глоток — прямо из горла. Потом инспектирует содержимое.
Осталось полбутылки, даже меньше. Не хватит.
Опускает руку, задумывается.
Где-то в доме должно быть красное вино. Один из поставщиков подарил ему бутылку «Бароло». Наверняка в кухонном шкафу пылится.
Тогда продержимся.
Потом он снова медленно, с чувством поднимает руку. Бутылка касается губ, и он блаженно закрывает глаза.
7
— …Молодой такой паренек, не знаю, двадцать девять — тридцать один. Блин!..
— Ларри, да успокойся же ты.
— Не могу, Пэдди, не могу. Я зол как черт. Мало того что меня поливают грязью во всех газетах, теперь еще…
Нортон вышел поговорить на улицу. Через открытые двери он слышит, как Мириам сетует, что все зациклились на ценах на недвижимость и что это страшно вульгарно.
— Что конкретно он сказал?
— Он спрашивал меня про аварию. Не знаю. Вроде намекал на то, что виноват был Фрэнк.
Осенью при луне и так нежарко, но у Нортона неожиданно мороз по коже пробежал.
— Ясно. — Его голос опускается до шепота. — Что еще?
— Обвинил меня в отмазывании Фрэнка.
— А ты что?
— Я сказал, что это вопиюще. А что, по-твоему, еще я…
— Как он отреагировал?
— Я не разобрался. Все очень быстро произошло. Пришел Тим, и парень слился. Ты хоть понимаешь, где мы были? В сортире, мать твою!..
Нортон разглядывает подсвеченную лужайку:
— Как он выглядел?
— Уж точно не как журна…
— Подожди, он что, представился журналистом?
— Нет, он как раз сказал, что не журналист. Но кем еще он может быть?
— Хм…
Нортон проходит вдоль дома; под ногами хрустит гравий. Сквозь створчатые окна он видит собравшихся за столом — Дойлов, Шанаханов, Галлахеров.
Мириам продолжает распинаться.
— Не знаю, Ларри. Думаю, он все-таки репортер. Какой-нибудь желтенькой газетенки. Другого объяснения у меня нет. — Он останавливается. — А как ты, черт возьми, хотел? Ты же сейчас удобная мишень.
— Да, но это удар ниже пояса.
— Ниже пояса — это их кредо, они с этого живут. Поэтому отрабатывают любое дерьмо, которое только взбредет им в голову.
— Все остальное я могу вынести, — продолжает Болджер, — не вопрос, но это… это больно. Знаешь, я так давно уже о Фрэнке не вспоминал.
— Хм…
— Он ведь… он ведь был моим братом.
Нортон морщится, учуяв в голосе Болджера слезливость.
— Конечно, Ларри, я понимаю.
Ему хочется как можно скорее закончить эту нудятину.
— Короче, я не понимаю, что за тему прогнал этот придурочный.
— Послушай, — говорит Нортон, — ты не должен раскисать.
— Я знаю.
— Они только этого и ждут; пытаются выбить тебя из колеи всеми возможными средствами. — Нортон поворачивается лицом к саду. — Во всяком случае, на пресс-конференции ты держался молодцом.
— Да? Ты видел?
— Конечно.
Нортон переходит к грубой лести и быстро завершает разговор. Но не возвращается к гостям, а с гравийной дорожки переходит на лужайку. Бредет по ней до теннисного корта.
Прижимается лбом к проволочной изгороди.
Они уже десять лет в этом доме, а он ни разу так и не вышел на акриловую всесезонку.
Ну скажите: что делать такому увальню на теннисном корте? Это единственное, что у Мириам не получилось. Он пристрастился к скачкам, как утка к воде. Вино, бридж, картины, гребаная антикварная мебель — пожалуйста. Только не теннис.
