Наталья Александрова - Венец Чингисхана
Пройдя сквозь нее, как сквозь водопад, я оказалась в коротком полутемном коридоре, который упирался в неплотно прикрытую дверь. Из-под этой двери выбивалась полоска теплого оранжевого света. Я сделала еще шаг вперед, открыла дверь и вошла.
Я стояла на пороге с глупейшим видом, прижимая к груди ужасные Августины шторы, и удивленно оглядывалась по сторонам.
Это была большая комната, неярко освещенная настольной лампой из цветного стекла. Из-за этой лампы по углам комнаты разбегались красные, желтые, оранжевые отсветы. Раз уж лампа была настольная – значит, имелся и стол – большой, старинный, покрытый причудливой резьбой. Кроме лампы на этом столе стояла золотистая клетка с попугаем. Попугай был большой, очень яркий, он смотрел на меня высокомерно, как английский дворецкий на сунувшегося в замок попрошайку.
– Здор-рово! – приветствовал он меня.
– Пр-роходи!
– Ты здесь один? – осведомилась я. – А кто же меня ждал?
– Я, – раздался низкий, хрипловатый, но определенно женский голос.
И тут я увидела его обладательницу.
Вот только что, честное слово, за столом никого не было – и вдруг за ним оказалась пожилая женщина с темными круто завитыми волосами и с попугайским носом.
Словно отвечая на мой невысказанный вопрос, она показала янтарный мундштук:
– Вот, уронила!
Ага, значит, когда я вошла в комнату, она наклонилась за мундштуком, поэтому я ее и не заметила. А я-то подумала невесть что…
– Присаживайся, деточка! – сказала она, глазами указав на глубокое, обитое бархатом кресло. Я опустилась в него – и поняла, как ужасно устала за этот бесконечный день.
Женщина за столом вставила в мундштук тонкую коричневую сигарету, закурила, выпустила в потолок аккуратное колечко дыма и проговорила:
– Положи ты куда-нибудь эти дурацкие занавески!
Ну да, у меня на коленях лежали жуткие Августины шторы…
Я бросила их прямо на пол и откинулась на спинку кресла. Мне стало удивительно удобно и спокойно. Хотя почему бы? Все же что это за странное место?
Я огляделась по сторонам.
В комнате было темновато, но я разглядела несколько книжных шкафов. Что-то они мне напоминали… ну да, такие же шкафы стоят в комнате Павла Васильевича!
Ну, положим, в этом еще нет ничего странного – мало ли, люди покупали мебель в одном магазине. Но на полках этих шкафов я увидела такие же старинные кожаные переплеты, как у старика, а между ними – такие же безделушки…
Все это более чем странно!
Приподнявшись, я спросила хозяйку:
– Тот человек в зале… он сказал, что меня ожидают. Он, наверное, с кем-то меня перепутал?
– Нет, отчего же! Я тебя действительно ждала, деточка…
– Но как вы могли знать… – выпалила я. – Я сама-то ничего не знала!
– Ты, может быть, и не знала… – Женщина стряхнула пепел со своей сигареты, выдвинула ящик стола и достала оттуда какие-то предметы. Тут же быстро расставила и разложила их на столе, и я с удивлением увидела странный мерцающий кристалл, стеклянный шар, в котором как будто шел снег, старинную колоду карт и свечу в высоком серебряном подсвечнике.
Хозяйка зажгла свечу.
Пламя было таинственного зеленоватого цвета, и в комнате запахло какими-то восточными пряностями и благовониями.
Затем она открыла колоду карт – карты были очень красивые, черные, с тонкими изящными рисунками и золотым обрезом. Перетасовав их, она протянула мне колоду:
– Сними, деточка!
«Ну да, – подумала я. – Сейчас развелось множество всяких гадалок и предсказателей, колдунов и колдуний, которые выманивают деньги у простофиль. Но у меня-то денег нет…»
– Вот именно! – проговорила женщина, улыбаясь.
Что я – вслух сказала последние слова?
А она тем временем, что-то негромко бормоча, разложила карты на столе. Я с невольным интересом следила за этим процессом. Пиковый валет, который лег слева, подмигнул мне нахальным черным цыганским глазом. Я моргнула – что это, мне уже всякая ерунда мерещится!
А хозяйка погрозила валету пальцем и проговорила:
– Куда ты лег, у нее и без тебя хлопот полон рот!
И валет, словно устыдившись, заполз обратно в колоду.
– Бр-раво! Бр-раво! – громко прокричал попугай.
– Что это за фокусы? – Я недовольно смотрела на происходящее.
– Фокусы? – хозяйка подняла брови. – Ну, вообще-то с ними гораздо веселее, ты не находишь, деточка? Разве в детстве ты не любила фокусников?
Она посерьезнела, еще что-то пробормотала, переложила какую-то карту и с интересом посмотрела на меня:
– Ну вот, никакой ошибки – это действительно ты!
– Действительно я. – Я не стала спорить с очевидным. – И что с того?
– Я хочу сказать, что именно тебя мы ждали, ты – именно тот человек, который должен многое изменить.
– Изменить? – повторила я за ней. – Что изменить? И кто это – вы? И с чего вы взяли, что я – тот человек?
– Не находишь ли ты, деточка, что задаешь слишком много вопросов? – проговорила хозяйка, внимательно разглядывая какую-то карту, прежде чем отложить ее в сторону.
– Вопр-росы! Вопр-росы! – хрипло прокричал попугай.
– Но я действительно ничего не понимаю!
– Скоро поймешь, всему свое время! – Она отодвинула карты, поставила перед собой стеклянный шар, в котором шел снег, положила на него тяжелые старые руки, вгляделась… крупные хлопья снега, медленно кружась, падали на дно шара…
Крупные хлопья снега, медленно кружась, падали на промерзшую соленую землю. Низкое небо нависло над степью, словно войлочная кровля огромной юрты. Тимуджен привстал в стременах, оглядел раскинувшуюся перед ним бескрайнюю равнину.
Сотни, тысячи дымов поднимались к низкому небу, тысячи костров пылали в предрассветной полутьме. Тысячи юрт были торопливо расставлены по берегам Керулена, десятки тысяч лошадей нервно всхрапывали, оглашали окрестности негромким полусонным ржанием. Десятки тысяч воинов задавали лошадям корм, тщательно поправляли сбрую, примеряли парадные доспехи.
Здесь были широкоскулые меркиты в панцирях из шкур черных яков, остролицые недоверчивые ойраты, поклоняющиеся черному ворону, немногословные татары в расшитых золотом шапках, хитрые расчетливые найманы в дорогих хорезмийских кольчугах, с кривыми мечами из далекого Дамаска, высокомерные заносчивые хунгариты, кереиты, верящие в странного западного бога Иисуса, и еще десятки, сотни других племен, больших и малых.
И все эти люди, все эти храбрые воины и мудрые старейшины собрались этим утром на берегу Керулена не для кровавой битвы, не для заключения договора о границах кочевий и пастбищ – они собрались здесь этим морозным утром, чтобы вручить ему, Тимуджену, ключи от своей судьбы.
Тимуджен опустил тяжелые веки.
Он вспомнил, как кочевал с матерью по степи, скрываясь от людей Таргултая, заметая следы, терпя бесчисленные лишения, страдая от голода и холода, вспомнил, как десятилетним мальчишкой бежал за лошадью кривоногого десятника, бежал, неся на плечах тяжелую деревянную колодку. Вспомнил, как прятался в темной ледяной воде, пережидая погоню. Где сейчас тот десятник? Где сам Таргултай? Где его былой нукер и побратим Джамуха, который, движимый завистью и расчетом, предал Тимуджена, сговорился за его спиной с могущественным повелителем кереитов Ван-ханом и выступил с четырьмя туменами против названого брата?
Вороны давно уже выклевали их глаза, шакалы и степные лисицы обглодали их кости. А он, Тимуджен, победил всех своих врагов и теперь сидит на прекрасном найманском жеребце, ожидая, когда вожди племен и народов принесут ему изъявление своего почтения и покорности. Он, Тимуджен, ведет в бой десятки туменов, никто не может противостоять мощи его войска, границы его державы с каждым годом расширяются, и будут расширяться, пока есть куда скакать низкорослым монгольским коням, будут расширяться до пределов мира, до последнего моря, в которое на закате погружается солнце.
Тимуджен открыл глаза, услышав, как гулко и мощно затрубили трубы из рогов яка.
От каждого становища, от каждого лагеря бесчисленных степных племен отъехали всадники в нарядных одеждах, в дорогих парадных доспехах, собрались в один отряд и медленно, торжественно подъехали к подножию холма, на котором ждал их Тимуджен в окружении своих преданных нукеров, отборных багатуров из его сторожевой сотни.
У подножия холма вожди и старейшины спешились, отдали поводья коней молчаливым воинам, дальше пошли пешком, демонстрируя ему покорность и уважение.
В десяти шагах остановились, сняли шапки. Вперед вышел старый найман Удженчи, мудрый, как столетний ворон. Подошел к Тимуджену, коснулся стремени его коня, поклонился.
– Приветствую тебя, Тимуджен, сын Есугей-багатура! Приветствую тебя, великий воин, властитель тысячи народов!
