Вера Каспари - Воскресшая жертва

— Если бы он хотел заполучить только признание, дело было бы проще. Но обрати внимание на противоречивость ситуации. Компенсация и признание, Лора. Ты стала реальностью, ты стала досягаема для мужчины, ты женщина особого типа, изысканная, утонченная, явно выше его, и его обуяла потребность овладеть тобой. Овладеть и отомстить, разрушить.

Он сел на кушетку, балансируя своей толстой ягодицей на ее краю и держась при этом за мою руку как за опору.

— Ты знаешь, какие слова Марк употребляет применительно к женщинам? Куколки. Дамочки. — Он произнес эти слова, прищелкивая, как телеграфный аппарат, который выдает свои точки и тире. — Какие еще доказательства мужской вульгарности и высокомерия тебе необходимы? На Вашингтон-Хейтс живет куколка, которая выцарапала у него лису в подарок, выцарапала — его собственные слова. Есть еще дама в Лонг-Айленде, по поводу которой он хвастался, что оставил ее после того, как она верно прождала его несколько лет.

— Я не верю ни единому слову.

— Вспомни о списке твоих поклонников, дорогая. Вспомни прошлое, — сказал Уолдо. — Твоя самозащита всегда так серьезна, ты краснеешь все так же очаровательно и упрекаешь меня в нетерпимости.

Я различила на ковре тени. В голове промелькнула череда тех моих друзей и любовников, мужские достоинства которых сокращались по мере того, как Уолдо критически демонстрировал мне их слабости. Я вспомнила его смех, отеческий и снисходительный, когда он в первый раз повел меня в театр, и я восторгалась плохой игрой красивого актера.

— Надеюсь, не слишком бестактно с моей стороны упомянуть имя Шелби Карпентера. Сколько оскорблений я вынес, потому что не сумел распознать его мужские достоинства, цельность его характера, скрытую силу этого галантного дурачка! Я развлекал тебя, позволял купаться в самообмане, потому что знал, что в конце концов ты сама это обнаружишь. Посмотри, что мы имеем сегодня, — развел он руками, демонстрируя жалкое настоящее.

— Марк — настоящий мужчина, — сказала я.

Бесцветные глаза Уолдо оживились, на лбу напряглись толстые синие жилы, воскового цвета кожа приобрела коричнево-красный оттенок. Он попытался засмеяться. Каждый произносимый им звук был четким и болезненным.

— Все то же, верно? Худое гибкое тело — вот признак мужественности. Точеный профиль свидетельствует о тонкой натуре. Если мужчина жесткий и скромный, ты сразу же представляешь его Ромео, Суперменом и Юпитером, обернувшимся быком. Не говоря уже, продолжал он после неприятной минутной паузы, — о маркизе де Саде. Такая потребность тоже заложена в твоей натуре.

— Ты не можешь меня оскорбить, — сказала я. Теперь уже ни один мужчина не сможет меня оскорбить.

— Я говорю не о себе, — произнес Уолдо с упреком. — Мы обсуждаем твоего друга-неудачника.

— Ты сошел с ума, — сказала я, — он не неудачник. Он сильный человек, смелый.

Уолдо улыбнулся, как будто сообщал нечто сугубо конфиденциальное:

— Осмелюсь сказать, этот неисправимый женский оптимизм ослепил тебя настолько, что ты не замечаешь самого главного недостатка у этого парня. Он его старательно скрывает, моя дорогая, только в следующий раз, когда ты его увидишь, будь внимательна. Обрати внимание на его осторожную манеру двигаться, припадая на одну ногу, и вспомни о предостережениях Уолдо.

— Я тебя не понимаю, — сказала я. — Ты все ставишь с ног на голову. — Я услышала собственный голос как нечто, доносящееся извне, резкое и некрасивое. Красные розы тети Сью отбрасывали на зеленую стену пурпурные тени. В рисунке ситцевых занавесок перемежались каллы и водяные лилии. Я стала думать о красках, тканях, вспоминать названия, пытаясь отвлечься от Уолдо и от его угроз.

— Человек, который не доверяет своему телу, дорогая моя, во всех других живых существах ищет слабости и немощи. Берегись, милая. Он найдет у тебя слабости и посеет семена недоверия.

Мне было жаль самое себя, я разочаровывалась в людях и в самой жизни. Я прикрыла глаза, стремясь погрузиться в темноту, чувствовала, как холодеет кровь, и как размягчаются кости.

— Ты уязвлена, Лора, потому что потребность ощущать боль составляет часть твоей натуры. Ты уязвлена, потому что ты женщина, которую привлекает мужская сила и удерживает мужская слабость.

Не знаю, осознавал ли он или нет, но такова была история наших отношений, отношений между мной и Уолдо. Вначале меня привлекла именно непреклонная сила его ума, затем мою симпатию к нему усилило то, что я познала его по-детски неуверенное сердце. Уолдо нуждался не в любовнице, а в самой любви. Я научилась быть терпеливой и заботливой по отношению к этому большому толстому мужчине, подобно тому как женщина бывает терпелива и заботлива по отношению к болезненному, чувствительному ребенку.

— Мать, — медленно произнес Уолдо, — мать всегда уничтожают ее дети.

Я быстро отдернула руку, встала и отошла от него. Я уклонялась от света лампы и, стоя в тени, дрожала.

Уолдо говорил мягко, как человек, разговаривающий с тенью.

— Ловкий удар, — сказал Уолдо, — ловкий удар разрушает быстро и безболезненно. — Его руки, насколько я помню, как будто показывали истинные размеры разрушения.

Он подошел ко мне, и я отпрянула в угол. Это было необычно. Я никогда не испытывала к моему блестящему и несчастному другу ничего, кроме уважения и нежности. Я заставляла себя думать об Уолдо по обязанности, я вспомнила о том длительном периоде времени, в течение которого мы были знакомы, и о его доброте. Я плохо себя чувствовала, мне было стыдно за мою истерику и за слабую уклончивость. Я заставляла себя держаться твердо, не отступать и приняла его объятия, как женщины принимают ласки мужчин, которым они не осмеливаются причинить боль. Я не сдавалась — я подчинялась. Я не смягчалась — я терпела.

— Ты моя, — сказал он, — ты моя любовь, ты принадлежишь мне.

На фоне его шепота я различила неясные звуки шагов. Уолдо прикоснулся губами к моим волосам, его голос звучал рядом с моим ухом. Кто-то три раза постучал в дверь, заскрежетал ключ в дверном замке, и его объятия разжались.

Марк медленно поднимался по лестнице, медленно открывал дверь. Я отшатнулась от Уолдо, поправила платье, а когда села, натянула подол юбки на колени.

— Он открывает дверь отмычкой, — сказал Уолдо.

— Дверной звонок был сигналом для убийцы, — сказал Марк. — Не хочу ей об этом напоминать.

— Как известно, манеры у палача отличные, — произнес Уолдо. — Предусмотрительно с вашей стороны сначала стучать в дверь.

Предупреждения Уолдо насторожили меня. Глядя на Марка его глазами, я заметила строгую, напряженную прямизну его плеч, старательно поддерживаемое равновесие тела, осторожную манеру двигаться. И не столько характер его движений, сколько выражение его лица говорили о том, что Уолдо был прав, когда говорил, что Марк оберегал себя. Он заметил мой любопытный взгляд и с вызовом посмотрел в мою сторону, как бы говоря, что может ответить испытующим взглядом на испытующий взгляд и беспощадно выставить напоказ взлелеянную мною слабость.

Он сел в кресло, обхватил тонкими пальцами подлокотники; казалось, он стал менее внимательным. Устал, подумала я и заметила красноватые пятнышки в глубоко посаженных глазах, напряженность узких скул. Но сразу же, призвав на память сигнал опасности, я отогнала от себя прилив глупой нежности. Куколки и дамочки, сказала я себе, все мы для него куколки и дамочки.

— Я хотел бы с вами поговорить, Лора, — сказал он и посмотрел на Уолдо, как будто веля мне выпроводить вторгшегося в квартиру гостя.

Уолдо как будто врос в кушетку. Марк поудобнее устроился в кресле, вынул трубку, показывая всем своим видом, что готов ждать.

Бесси шумно распахнула дверь кухни и громко приветствовала нас. Кто-то там, на Вашингтон-Хейтс, выцарапал у него лису в качестве подарка, говорила я себе и подумала, сколько же гордости и скольких усилий это ему стоило. Я смело посмотрела на него и произнесла:

— Вы пришли, чтобы арестовать меня?

Уолдо метнулся ко мне.

— Осторожно, Лора, все, что ты ему скажешь, может быть использовано против тебя.

— Как галантно ваши друзья защищают вас! — сказал Марк. — Разве Шелби не предупреждал вас вчера вечером о том же?

Я окаменела при упоминании имени Шелби. Марк тоже мог посмеяться надо мной за то, что я доверяла такому слабому человеку. Я вызывающе спросила:

— Ну и зачем же вы пришли сюда? Вы ездили в Уилтон? Что вы нашли в моем доме?

— Тс-с! — предупреждающе зашипел Уолдо.

— Не понимаю, как можно повредить делу, если я спрошу его, где он был.

— Вы сказали мне, что ничего не знали об убийстве, что не покупали газет и что радиоприемник в вашем доме был сломан. Это ваши слова, Лора?

— Мои, — ответила я.