Эмиль Габорио - Рабы Парижа
Испытывая определенное беспокойство по поводу, этого знакомства, он вида не подавал, и сейчас заявил Маскаро самым непринужденным тоном:
— Я, возможно, заставил вас подождать, мне очень жаль, но у меня были дела… Теперь я к вашим услугам, и если вам угодно поговорить со мной, то я с удовольствием подожду, пока вы закончите с этими господами…
Фраза была в высшей степени дерзка, но достойный Батистен не был этим оскорблен…
Сильные долготерпеливы. Всегда следует простить все какому-нибудь фату, когда знаешь, что он полностью за-' висит от тебя.
К тому же Маскаро нуждался в Генрихе Круазеноа, пешке в своей игре.
— Мы уже почти отчаялись вас увидеть, — отвечал он, — я говорю — "мы", потому что эти господа здесь — для вас, для вашего дела.
Маркиз не потрудился скрыть своей досады.
— Эти господа, — продолжал Маскаро, — мои компаньоны. Это — доктор Ортебиз, это — господин Катен — принадлежит к сословию адвокатов Парижа; этот господин, — и он указал на Поля, — наш секретарь.
Эта рекомендация имела какую-то комическую важность.
Если де Круазеноа было досадно увидеть четырех поверенных вместо одного, то Катена раздражало то, что их товарищество стало известно какому-то незнакомцу.
Секрет — вещь легкая, нежная, он более летуч, чем эфир, который испаряется из наглухо закрытых банок:
Ортебиз, во всем слишком доверчивый, выразил удивление.
Что касается Поля, то он просто ничего не понимал.
И лишь один Маскаро был абсолютно хладнокровен. У него была цель, и он шел к ней с непоколебимостью пушечного ядра, выпущенного по неприятелю.
— Маркиз, — продолжал он, когда Круазеноа уселся, — я не хочу оставлять вас в недоумении. Дипломатия между нами ни к чему…
Маркиз заметил с насмешкой:
— Вы мне льстите, любезный хозяин.
Если бы ветреный маркиз был более внимателен, то заметил бы легкое движение очков почтенного Маскаро. Очки эти будто говорили:
— Ты же просто жалок!
Ортебиз предполагал, что очки почтенного Маскаро "умели говорить", и в этом он был прав.
Напрасно плуты, страшась, что глаза могут их выдать, прячутся под очками. Очки составляют как бы часть того, кто их носит. Они могут высказать то, что пытаются спрятать под ними глаза.
— Я могу откровенно сказать, — говорил Маскаро, — господин маркиз, что свадьба ваша состоится, когда мы этого захотим, то есть, мои товарищи и я. Мы можем вам поручиться за деятельное содействие графа и графини де Мюсидан. Остается только получить согласие невесты…
Круазеноа сделал движение…
— О! Я получу это согласие, — бросил он, — в этом я ручаюсь! Есть тысячи приемов обольщения женщин, я изучил их все! Я пообещаю ей самых лучших лошадей, ложу в итальянской опере, неограниченный кредит у Ван-Клопена и полную свободу… Какая молоденькая девушка устоит против такого обольщения? Да, я буду иметь успех… Ах! Еще одно условие. Я желал бы иметь покровительство особы, пользующейся некоторым влиянием в доме…
— Вы полагаете, что виконтесса де Буа-Ардон будет приличной свахой?
— Черт возьми!… Я думаю, что да, ведь она — родственница графа!…
— Итак… Значит, мадам де Буа-Ардон будет поощрять вас и восхвалять до небес.
Маркиз выпрямился с торжествующим видом.
— В таком случае, — сказал он, — в таком случае, дело в кармане!
Поль растерялся. Не спит ли он? Ему обещали богатую невесту, да, ему! А теперь вот хотят женить и другого…
"Эти люди, — думал он, — не только поставляют в дома прислугу обоего пола, но еще, кажется, получают деньги, занимаясь "брачным промыслом"…
Между тем маркиз, вопросительно глядя на Маскаро, думал — высказывать ли ему все.
— О!… Говорите, — ободрил его этот достойный человек,— здесь нет чужих!
— Остается только, — начал Круазеноа, — назначить, как бы это сказать, куртаж, плату за комиссию.
— Я только что хотел приступить к этому вопросу.
— Итак, мой милый хозяин, мне остается немного сказать. Я уже говорил, что дам вам четверть приданого. На другой день после свадьбы я подпишу вексель ценой в эту обещанную четверть.
На этот раз Поль, казалось, все понял.
"Наконец, главное слово произнесено, — подумал он. — Если я и женюсь на Флавии, то должен буду разделить приданое с этими честными господами. Теперь я понял их внимание ко мне и их ласку."
Но предложение маркиза не удовлетворило Маскаро.
— Мы далеко не сходимся в расчетах, — произнес он.
— Ну, так я согласен заплатить чистыми деньгами, включая и то, что я вам должен.
Маскаро покачал головой, к великому отчаянию Круазеноа, который продолжал:
— Вы хотите третью часть?… Хорошо, я согласен и на это.
Холодное лицо Маскаро не изменилось.
— Нам не нужно трети, — заговорил он, — ни даже половины. Всего приданого нам не достаточно. Вы все оставите себе, как и то, что вы мне задолжали… Если только мы с вами договоримся…
— Что вы хотите? Говорите… говорите.
Маскаро поправил свои очки.
— Я вам скажу, — отвечал он, — но сперва необходимо рассказать вам историю нашего общества, главой которого я являюсь.
До сих пор Катен и Ортебиз слушали почти не двигаясь, молча и важно, точно римские сенаторы. Они, казалось, присутствовали на одной из тех комедий, которые часто разыгрывал перед ними Батист Маскаро. Комедии эти были разнообразны, но развязка — всегда роковая.
Слушая разговор Маскаро с Круазеноа, они испытывали злое удовольствие, подобное тому, которое чувствуют некоторые люди, наблюдая игру кошки с мышью.
Но когда Батист Маскаро объявил, что откроет их тайну, оба вдруг привстали с негодованием и испугом.
— Ты сошел с ума?!
Маскаро пожал плечами.
— Нет еще, — ответил он спокойным тоном, — и я прошу вас разрешить мне продолжить.
— Черт возьми! Однако же, — начал Катен, — мы тоже имеем здесь право голоса.
— Довольно! — жестко сказал Маскаро, — я здесь хозяин, не правда ли?
И с горькой иронией он прибавил:
— Разве нельзя все говорить в присутствии этого господина?
Доктор и адвокат сели на свои места.
Круазеноа подумал, что надо бы успокоить их.
— Между честными людьми, — начал он…
— Мы — не честные люди, — прервал его Маскаро.
Потом, как бы в ответ на полнейшее смущение маркиза, он прибавил с особым ударением:
— Впрочем, вы ведь также?
От этого грубого замечания кровь прилила к лицу маркиза. В высшем свете неприлично, да и вообще не принято говорить правду в глаза.
Он готов был рассердиться, но боялся все потерять. Маркиз решил перенести это оскорбление, превратив его в шутку.
— Ну, по-моему, это мнение слишком жестоко, — произнес он.
Но почтенный хозяин сделал вид, что не заметил его трусости, которая заставила улыбнуться Ортебиза.
— Я вас попрошу, маркиз, слушать меня внимательно.
Потом обратился к Полю:
— И вас также, мой милый.
Наступила тишина, только из соседней комнаты доносились голоса клиенток, которые толпились вокруг Бомаршефа.
Ортебиз и Катен казались смущенными.
Круазеноа остолбенел и потушил сигару. Поль дрожал от страха.
Батистен Маскаро совершенно преобразился.
Это уже не был благосклонный хозяин. Чувство собственного могущества переполняло его, очки сверкали.
— Такими, какими вы нас видите, маркиз, — начал он, — мы были далеко не всегда.
— Двадцать пять лет тому назад мы были молоды, честны, полны юношеских мечтаний и веры, поддерживающих человека во всех испытаниях; нам была свойственна смелость, поддерживающая солдат, идущих в атаку. Мы жили в бедной квартирке на улице де ла Гарп и любили друг друга как братья.
— Как давно это было! — прошептал Ортебиз. — Как давно…
— Да, давно, — продолжал Маскаро, — а между тем, это было самое светлое время для меня. Сердце мое сжимается, когда я сравниваю наши надежды и теперешнюю действительность. Мне кажется, друзья мои, что это было только вчера… Мы были бедны тогда, маркиз, и свет манил нас самыми обманчивыми красками. Хозяева всех теплиц, предназначенных для выращивания молодежи, нашептывали на ухо каждому из нас: "Ты будешь иметь успех…"
Круазеноа сдержал улыбку, рассказ казался ему мало интересным.
— Так вы много учились? — начал он.
— Да, и упорно… Я должен вам сказать, что каждый из нас подавал блестящие надежды. Катен в ожидании места адвоката, получил награду за свою диссертацию "О передаче имущества". Ортебиз был награжден за сочинение "Анализ подозреваемых веществ", которое потом было приведено в сочинении знаменитого Орфилы, в его "Трактате о ядах". Я сам довольно успешно писал стихи и был магистром словесности.
— К несчастью, Ортебиз поссорился с родными, родители Катена были крайне бедны, а у меня семьи не было. Мы почти умирали от голода. Из нас троих я один зарабатывал немного денег репетиторством…
