Энн Грэнджер - Убийство в старом доме
Голос у девочки сорвался, и она шмыгнула носом. Я дала ей свой платок.
— Спасибо, мисс! — сказала она и высморкалась.
— Пошли! — отрывисто приказала я. — Мы должны спешить. Нельзя терять ни минуты!
— Куда мы? — спросила Бесси, еле поспевая за мной.
— На стоянку кебов у вокзала Кингс-Кросс! Кажется, нам сюда… Или, может, ты знаешь короткую дорогу? Похоже, я знаю того кебмена, о котором ты говорила! Мы должны найти его. Надеюсь, он рано или поздно вернется на стоянку и вспомнит мисс Хексем и то место, куда он ее отвез!
Бесси объявила, что знает более короткую дорогу. Попросив меня верить ей и не бояться, она забежала вперед и нырнула в лабиринт узких улочек, в котором я вскоре утратила всякую способность ориентироваться. Больше всего я боялась, что потеряю и свою проводницу. Здесь дома лепились один к другому; владельцы мелких лавчонок выкладывали свои товары прямо на улице и громко зазывали прохожих. Рулоны дешевых материй сменялись плетеными корзинами, зонтиками, кастрюлями, сковородками, мешками с рисом и тапиокой. Из мясных лавок воняло запекшейся кровью и тухлятиной; над кусками мяса вились тучи мух. В других лавках торговали животными, канарейками в маленьких клетках, учеными мышами. Щенки, едва открывшие глаза, спали, привалившись друг к другу; в мисках с мутной водой плавали золотые рыбки. Над соседней лавкой висела металлическая рука, с которой свисали три шара; то была лавка ростовщика, который прятался где-то внутри, в полумраке, словно паук в паутине. В некоторых местах не только покупали, но и продавали: старую одежду, украшения, книги и домашнюю утварь, такую жалкую и потрепанную, что оставалось только гадать, кто польстится на такой хлам.
— Беднякам новое не по карману! — заметила Бесси в ответ на мое невинное замечание.
По улицам туда-сюда, толкаясь, сновали люди самой разной внешности. Голоса гулко разносились по тесным закоулкам. Одни прохожие бойко тараторили на совершенно не знакомых мне наречиях; другие вроде бы говорили по-английски, но так искаженно, что могли с таким же успехом изъясняться на иностранном языке.
Вокруг нас вились дворняжки и тощие дети. То и дело приходилось обходить или перепрыгивать лужи сомнительного происхождения. Довольно часто мы проходили мимо трактиров, откуда несло пивом и табачным дымом; небритые мужчины и неряшливые женщины сидели, сгорбившись, на скамьях перед дверями; перед ними стояли кружки с пивом. Малыши ползали в грязи вместе с неизбежными здесь блохастыми собаками.
Я обрадовалась, когда мы покинули тесные переулки и зашагали по более широким улицам, хотя и здесь давка была не меньше, пусть даже прохожие и были лучше одеты. Как и в день приезда, меня ошеломили всеобщая суматоха и количество средств передвижения всех видов, которые, грохоча, катили мимо нас. Я поняла, что мы, скорее всего, находимся рядом со сносимым Агартауном, потому что чаще всего нас с грохотом обгоняли подводы, наполненные строительным мусором. Стало трудно дышать от кирпичной пыли.
Мы поравнялись с шарманщиком, оборванцем с грустной маленькой обезьянкой в красной курточке. Неожиданно Бесси остановилась и ткнула пальцем куда-то вперед:
— Смотрите-ка, мисс! Интересно, что здесь понадобилось нашему преподобному?
Видимо, обезьянку научили приставать к прохожим, которые замедляли шаг или останавливались. Она подскочила к нам, держа в лапках стаканчик, накрытый материей. Более печального выражения глаз я еще не встречала ни у одного зверька. Хотя внешность шарманщика мне не понравилась, а его фальшивое исполнение понравилось еще меньше, я не могла отказать обезьянке. Видимо, на то и рассчитывал владелец несчастного животного. Роясь в кармане в поисках мелкой монетки, я одновременно старалась понять, на кого указывает Бесси.
Я бросила монетку в стаканчик, и обезьянка тут же запрыгнула на шарманку. Шарманщик перестал играть, вынул пенни, сунул его в карман, а потом небрежно схватил обезьянку за курточку и снова швырнул на землю.
Меня так и подмывало посоветовать шарманщику, чтобы он мягче обращался со своей помощницей, хотя понимала, что он едва ли прислушался бы к моим словам. Но тут я заметила того, на кого указывала Бесси. Немного впереди нас из толпы выделялась статная фигура в черном сюртуке; из-под цилиндра выбивались серебристо-стальные волосы. Он передвигался в толпе без труда и очень уверенно — наверное, с таким видом евреи переходили Красное море. Толпа расступалась перед ним, а за его спиной снова смыкалась. Время от времени он пускал в ход свою трость, отгоняя с пути какого-нибудь мальчишку или собаку, но в остальном вид у него был такой, словно он вышагивает по совершенно пустой улице. Даже со спины его невозможно было не узнать.
— Да ведь это же доктор Тиббет! — воскликнула я.
Тут я заметила, что навстречу нам — и доктору Тиббету, идущему чуть впереди, — движутся две молодые женщины, разодетые весьма нарядно, пусть и излишне ярко. На ходу они оживленно переговаривались, напомнив мне пару длиннохвостых попугаев. Обеим на вид было не больше девятнадцати лет, и обе, хотя и внимательно слушали друг друга, вместе с тем не пропускали одиноких мужчин, чье внимание, несомненно, хотели к себе привлечь. Переговариваясь, они сблизили хорошенькие головки, но при этом обе зазывно улыбались случайным прохожим.
Несмотря на мое недолгое пребывание в столице, я успела заметить, что на лондонских улицах хватает женщин такого сорта. В кварталах победнее они были более неряшливы и вели себя нахальнее; здесь они пытались выглядеть прилично. Должно быть, доктор Тиббет их заметил. Они почти поравнялись с ним. Вдруг, к моему удивлению, все трое остановились и вступили в беседу. Так как я совсем недавно слышала, как гневно он обличает распущенность современной молодежи, мне стало любопытно, что он им говорит. Может быть, распекает их? Умоляет одуматься, исправиться? Но нет, улыбки на лице молодых женщин стали шире; они даже перестали притворяться, будто не пытаются познакомиться с указанным джентльменом. Видимо, они сговаривались о цене. Я взяла Бесси за плечо и подвела ее к двери соседней лавки; с порога мы могли наблюдать за переговорами, сами оставаясь невидимыми. Я не думала, что доктор Тиббет обрадуется, увидев нас здесь.
Вскоре стороны пришли к соглашению. Доктор Тиббет обернулся, поднял трость и подозвал подъезжающий экипаж.
Затем он подал руку одной из молодых женщин и помог ей сесть, предварительно переговорив с кебменом. Тот кивнул. Тиббет довольно бодро запрыгнул в экипаж следом за своей спутницей; кебмен хлестнул поводьями, и экипаж с двумя пассажирами, грохоча по мостовой, поехал нам навстречу.
— Вы только посмотрите! — не без восхищения произнесла стоящая за моей спиной Бесси. — Преподобный-то уезжает с уличной птичкой!
Кеб проехал мимо нас, и я мельком увидела в окошко, как уличная птичка, о которой говорила Бесси, наклонилась вперед и с нежностью ущипнула украшенную бакенбардом щеку своего спутника. Возможно, для нее это был естественный жест, но мне показалось, что она таким образом приветствует старого знакомого (и, возможно, регулярного клиента).
После того как экипаж скрылся из вида, я воскликнула, не сдержавшись:
— Жалкий старый ханжа!
— Все правильно, мисс, — кивнула Бесси. — Джентльмены всегда так поступают, верно?
После ее слов мне живо представилось, как Фрэнк Картертон провел первую ночь после моего приезда в Лондон. Он вышел из дому после того, как мы с его теткой легли спать, и бодро направился куда-то, помахивая тростью с серебряным набалдашником.
За нашей спиной снова заиграла шарманка; ее жестяные фальшивые звуки как будто высмеивали меня. Я отогнала непрошеный образ и звуки музыки, вспомнила, где я и с кем. Кроме того, лавочник заметил, что мы топчемся на пороге его лавки, и решительно направился к нам, собираясь показать нам свой товар.
— Бесси! — решительно сказала я. — Пожалуйста, никому не рассказывай, что сегодня видела доктора Тиббета! Ты меня понимаешь? Ничего не рассказывай ни в людской, ни своим подругам. Это очень важно!
— Ну да, — невозмутимо ответила Бесси. — Я ничего не скажу. Миссис Симмс считает преподобного прямо-таки святым. Если я хоть заикнусь о том, где его видела, она изобьет меня половником.
С нами поравнялась подруга той «уличной птички», которую увез с собой доктор Тиббет. Так как мы не представляли для нее интереса, она прошла мимо. Взглянув на нее более внимательно, я заметила, что, несмотря на юный возраст и красоту, лицо ее огрубело, а глаза выдавали растленную и растоптанную молодую душу. Мне стало очень грустно; невольно я задумалась, в каком возрасте несчастная начала такую жизнь, какое ее ждет будущее и есть ли у нее будущее вообще.
Мы шли дальше; звуки шарманки постепенно затихали. Наконец мы добрались до места нашего назначения.
