Инна Бачинская - Ритуал прощения врага
Предварительный, по горячим следам опрос жителей дома также ничего не дал. Кто-то вспомнил, что Ильинская каждый день гуляла с собакой примерно в одно и то же время — около полуночи, но сегодня ее никто не видел, никто не выглядывал в окно, никто не заметил чужих. То есть чужие ходили, конечно, двор-то проходной! Ну, да кто ж обращает на них внимание. Никого злодейской внешности замечено не было, кто-то вспомнил, что несколько дней назад Ильинская вернулась домой в сопровождении молодого мужчины, похожего на… Тут опрашиваемый замялся, взглянув на Шибаева.
Жанну увезли, Александр стоял столбом, Астахов тронул его за локоть…
Около двух Шибаев добрался до второй городской больницы, куда привезли Жанну, пообещав капитану Астахову не уезжать из города и утром отзвониться. Макса он пристроил к сердобольной соседке Ильинской с клятвой забрать его с утра пораньше. Ночной регистратор — заспанная девушка в белом халате — сообщила ему, что Ильинскую оперируют и пока ничего не известно. Можно подождать.
Шибаев сел на стул рядом с пожилой заплаканной женщиной и мужчиной в белой выпедрежной куртке, в котором с изумлением узнал экс-мужа Ильинской Валерия. Тот тоже узнал его, и они обменялись неприязненными взглядами. Под правым глазом у Валерия расплывался сочный синяк. Шибаеву хотелось спросить, какого черта он здесь делает, но он, разумеется, сдержался. Пожилая женщина — мать Ильинской, как он догадался, — и вовсе не обратила на него внимания. Она сидела застывшая, бледная в синеву, и Валерий держал ее за руку. Семейная идиллия, подумал угрюмо Шибаев. Он чувствовал себя отвратительно — ощущение вины, страха за Жанну, собственной неправоты — обиделся, как барышня, позволил ей уйти, не нашел нужных слов — стучало в висках. А кроме того, он был здесь лишним. Все это превратилось в гремучую смесь и рвалось наружу. Если бы муж Ильинской зацепил его взглядом или словом, он с удовольствием ответил бы, и они бы снова подрались — Шибаеву была нужна хорошая встряска или, на худой конец, тяжелая физическая работа: разгрузить вагон или баржу, что угодно, лишь бы не сидеть неподвижно и не ждать, корчась от дурных предчувствий. Ему нужна физическая боль, которая заглушила бы чувство вины. Если Жанна умрет… думал он, недодумывая мысль до конца. Если она умрет… Он вспомнил, как они целовались, как бросились друг к другу, когда он пришел к ней на другой день… и почувствовал отчаяние. Сильная и самостоятельная Ильинская теперь казалась ему беззащитной, обиженной, недалекой девчонкой с неправильно расставленными жизненными акцентами и ложно понятым дурацким чувством благодарности к убийце. И он, Шибаев, зная обо всем, позволил случиться новому убийству… возможно. Более того, подставил Жанну — привел к ней преступника, пусть даже невольно.
В четыре утра девушка сообщила им, что операция закончилась, но пока невозможно сказать, насколько удачно, Ильинская в реанимации. Можно по домам, а завтра — милости просим.
Шибаев поднялся. Валерий, не взглянув на него, помог встать матери Жанны, и Александр с острым чувством зависти понял окончательно, что он здесь чужак и лишний. Хмурый вид Валерия, в котором Шибаев усмотрел высокомерие, сказал ему то же самое. Он бы с удовольствием накидал ему, да и сдачи получил бы тоже с удовольствием — Валерий, несмотря на пижонистый вид, далеко не хлюпик. С таким сцепиться одно удовольствие. Но не здесь и не сейчас… а жаль!
Шибаев шел домой по пустому ночному городу, не чувствуя усталости, сунув сжатые в кулаки руки в карманы брюк, напряженно раздумывая, кто? Прикидывая, выстраивая стройные конструкции и разрушая их, пытаясь ответить на вопрос — кому выгодно. Кому было выгодно убрать Плотникова? За что? Что получил или получит убийца? Почему он проделал это средь бела дня? Кто мог убрать секретаршу Алису и за что? Кто-либо из узкого круга? Почему Кира не упомянула о близком знакомстве с Романом Шевченко? Почему мечется художник Игорь Плотников и как это связано со смертью брата?
Вопросов было больше, чем ответов. Ответы, правда, напрашивались, но они были какие-то половинчатые и не охватывали картину целиком. Шибаев пристально рассматривал их и отметал один за другим…
Глава 28. Ночной гость
Татьяна на цыпочках подошла к двери и выглянула в глазок. За дверью никого не было. Ей показалось! Ну, все! Уже галлюники начались.
— Ленка, открой! — раздалось из-за двери.
Татьяна вздрогнула, прислонилась к стене, не сразу сообразив, что Лена — дочка Евдокимовны, которая проживала в ее квартире, а теперь живет в деревне. Она, притаившись, молчала. Три часа ночи — не самое удачное время для визитов.
В дверь бухнули кулаком или ногой.
— Ленка! Это я! Открой!
Невнятный мужской голос — похоже, пьян. Или чего похуже. И снова никого в глазке. Может, упал? В дверь снова застучали. Человек что-то кричит, но разобрать, что именно, невозможно. И вдруг наступила тишина.
— Кто там? — негромко спросила Татьяна. За дверью было тихо. — Вы меня слышите? Кто там? — Тишина была ей ответом.
Татьяна присела на корточки, приложила ухо к створке и услышала хриплое дыхание человека. Притаился? Она осторожно приоткрыла дверь, не снимая цепочки. Створку толкнули, и Татьяна вскрикнула. Цепочка натянулась. Татьяна выглянула в щель и увидела человека, привалившегося спиной к створке. Он не шевелился.
— Эй, вы! Вам плохо? — спросила она в щель.
Мужчина молчал. Умер? Утром его найдут… Звонить в полицию? Или в «Скорую»? Она постояла нерешительно, затем попыталась закрыть дверь, но та не поддавалась — мешал лежавший на лестничной площадке человек. Что же делать? Решившись, она сняла цепочку, дверь тут же распахнулась, и незнакомец ввалился в прихожую. Он лежал на полу, не шевелясь, и, похоже, даже не заметил, что его «впустили». Был это молодой парень в расхристанной, не очень чистой одежде, небритый, с длинными нечесаными волосами.
— Послушайте! — Татьяна потрогала его за плечо. — Вставайте!
Мужчина не шевельнулся. Она переступила через него и вышла на слабо освещенную лестничную площадку — там было тихо и пусто. Она вернулась в квартиру и замерла, раздумывая. Пришелец лежал наполовину в прихожей, наполовину на лестничной площадке. Недолго думая, Татьяна схватила его под мышки, втащила внутрь — он оказался неожиданно тяжелым — и заперла дверь. Подержала в руках цепочку, но набрасывать не стала. Она не смогла бы объяснить, почему не набросила — может, потому что она теперь не одна? А этот… она скользнула взглядом по лежащему на полу человеку — мужчина все-таки совсем не страшный. Она снова подхватила его под мышки и потащила из прихожей в комнату. Через пять минут он лежал там на полу — затащить его на диван у Татьяны не достало сил. Запыхавшись, она упала на диван и принялась с любопытством разглядывать незнакомца. Руки его были разбросаны в стороны, голова запрокинута… тощая шея, длинные волосы…
Она смотрела на него и раздумывала о том, кто он такой. Знакомый Ленки, возможно, близкий, раз пришел ночью запросто. Залетел, как синица в открытую форточку. Он был плохо одет: потрепанная черная футболка, дешевая куртка, старые джинсы, кроссовки. Не особенно чистые руки, испачканы… похоже, это кровь… Кровь? Упал? Или подрался? Синяков не видно, лицо бледное, впалые щеки, трехдневная щетина, торчащий кадык на длинной тощей шее.
Она сидела, бездумно рассматривала мужчину на полу, и впервые не думала о своих проблемах. Ей пришло в голову, что этому человеку тоже плохо, и идти ему некуда, раз пришел к Ленке, которая уже год как живет в деревне. Что их связывало? И почему он не знает, что она вышла замуж? Что с ним? Болен? Наркоман? Пьяница? И вообще кто он такой? Вопросы, вопросы… В том, что он не мог ответить на ее вопросы, была своя прелесть и широкое поле для фантазии — она могла выдумать о нем все, что угодно. «Табула раса»[6] — вспомнила она фразу Марины, которая сказала ей однажды, что в Городище Татьянина жизнь начнется с чистого листа. Табула раса! Незнакомый человек — табула раса — лежал на полу у ее ног, и она могла выдумать о нем все, что угодно.
Недолго думая она осторожно подсунула ему под голову вышитую подушку. Потом принесла из спальни плед и накрыла его — на полу холодно, даром что лето. Посидела еще немного и отправилась на кухню мыть посуду. Ей пришло в голову, что он проснется… проснется же он когда-нибудь? — и она предложит ему кофе, в гостиной или на кухне, а там немытая посуда. Не было желания жить, не то что мыть посуду — раньше, а теперь появилось, теперь гость в доме, хоть и незваный.
Она мыла посуду и улыбалась до ушей, чувствуя, как поднимается изнутри предчувствие перемен. Она больше не испытывала ни страха, ни неуверенности. Что-то где-то зрело, наливалось соками и новым смыслом…
