Сергей Асанов - Тринадцать
Он изложил информацию быстро, сухо и точно — почти по-военному, словно речь шла о количестве единиц боевой техники противника и его живой силы, которую следовало уничтожить. Закончив, он снова улыбнулся, как в начале разговора — елейно и подобострастно, едва не похрюкивая от удовольствия, — попрощался и положил трубку.
— Вот так-то, мой мальчик, — пробормотал он себе под нос, — а ты боялся. Это совсем не больно.
Он вернулся к вину. Пригубил немного, закусил шоколадкой, затем нажал кнопку на пульте от плазменной панели. Ах, как он любит такие часы! Ты не участвуешь в постановке — точнее, не торчишь на сцене, делая вид, что обладаешь Истиной, — но дергаешь за нужные ниточки, поворачиваешь прожекторы, как считаешь нужным, дирижируешь музыкантами в оркестровой яме… Ты везде и нигде, и поймать тебя за полу пиджака и спросить за художественный уровень спектакля невозможно, потому что твоей фамилии нет даже в программке. Ах, какая прелесть!
Где-то там, на Тополиной улице и в районе Черной Сопки, зарождался Смерч, а профессор Саакян нашел на пульте канал «Animal Planet» и увлеченно смотрел, как размножаются приматы.
Смерч нельзя было увидеть целиком. Он не был похож на московскую воронку Светланы, которую пытался укротить Гоша Куценко, — все было гораздо прозаичнее, хотя и не менее жутко. Невидимый смерч закручивался вокруг людей, проживавших в доме номер тринадцать по Тополиной улице. Эти люди, возможно, раньше никогда не пересекались между собой, но теперь многих из них закручивало в едином вихре, больно сталкивая лбами.
Семенов выбыл из игры. Он ехал в чужой машине все дальше и дальше от своего дома, ехал не знал куда и не по собственной воле. Похоже, он уже окончательно сошел с ума, ибо не подавал никаких признаков того, что в состоянии отвечать на вопросы и вообще реагировать на внешние раздражители. Когда Миша грузил его в подъехавшую милицейскую повозку, он лишь моргал и выпячивал губы, переводя взгляд со своих поцарапанных рук на небо и обратно.
— Похоже, парень не в себе, — пояснил Михаил, сдавая тело стражам порядка. — Он пьян и не очень хорошо соображает.
— Где вы его нашли? — последовал вопрос.
— Здесь. Прямо здесь на площади, под памятником. Обоссался и лежал в собственной луже…
— Не знаете, документы при нем?
Михаил пожал плечами:
— Я его не стал обыскивать. Нафиг, еще заразу какую подцепишь… Но из кармана у него вывалилась пачка купюр. Приберите.
— Приберем, приберем, — успокоили милиционеры.
«Не сомневаюсь», — подумал Миша. По его расчетам, той суммы, что он нашел в бумажнике, должно хватить, чтобы Семенова продержали в «обезьяннике» хотя бы до полуночи. А легкий гипноз, затуманивший мужику мозги, рассосется только под утро. Вот башка-то у него затрещит!
Миша не стал сдавать Семенова по делу об убийстве Петра — господи, какая у дяди Пети была фамилия?! — потому что в результате пришлось бы сразу сдать и единственного свидетеля — звезду Черной Сопки Ковырзина Николая Григорьевича. Его сдавать он не хотел — еще рано. Ковырзин нужен там.
«Кстати, ты и сам там нужен, — напомнил он себе. — Поторопись-ка!»
— От поторописьки слышу, — буркнул он вслух.
— Что вы сказали? — не понял милиционер, оформлявший «задержание находящегося в состоянии наркотического опьянения гражданина без документов».
— Так, ничего, мысли вслух.
— А, ну ладно… Вот здесь еще подпись поставьте… Ага, хорошо.
Миша расставил все нужные закорючки и приготовился прощаться. Ей-богу, он здесь торчит уже слишком долго.
— Если я вам больше не нужен, я, пожалуй, пойду. Опаздываю.
— Да, конечно! — Довольный мент махнул рукой. — Спасибо за содействие.
— Всего доброго.
— Бывай.
Миша поднял воротник куртки и побежал ловить маршрутку. Одного короткого прощального взгляда в лицо патрульного милиционера хватило, чтобы увидеть, как они обойдутся с таким вкусным и жирным гусем. В лучшем случае Семенова закинут в ближайший вытрезвитель, предварительно распотрошив бумажник, в худшем…
«И тебе его не жаль?»
«Нет. Мне очень стыдно… но не жаль»…
…А невидимый Смерч все закручивался и закручивался, готовясь к удару.
Константин Самохвалов прошел очень долгий путь. Он был уверен, что сегодня — тот самый день, ради которого он и родился на этот свет, ради которого терпел насмешки и издевательства сверстников… ради которого согласился даже выносить регулярные экзекуции этой недотраханной сучки-психотерапевта. Ха-ха, а она еще пыталась научить его Родину любить — эта бестолковая дрянь, неспособная отличить идейную одержимость от банальной паранойи, подлежащей лечению! Ей мы мозги вправим в первую очередь. Обязательно вправим.
После холодного душа и тщательной процедуры приведения в порядок своего портрета Костя был готов действовать. Мама по-прежнему находилась в спальне и по-прежнему не подавала признаков жизни. Скорее всего уснула. В последнее время она стала серьезно увлекаться успокоительными препаратами, многие из которых не совсем безопасны и при больших дозах могут нанести непоправимый вред. Но с матерью все в порядке — Костя это чувствовал. Вернее, он точно знал, что она не оставит свое чадо в одиночестве, она до последнего вздоха будет вылизывать его мордочку и поглаживать холку. О, она никому не даст его в обиду, она заслонит его грудью, она сделает все, чтобы мальчик чувствовал себя комфортно…
Руки у Кости медленно сжимались в кулаки, когда он об этом подумал, а губы начинали дрожать. «Чертова сука», — подумал он, взглянув на закрытую дверь спальни. В комнате телевизор по-прежнему бубнил о чем-то геополитическом.
Он еще раз оглядел себя в зеркале прихожей — свежий, причесанный, благоухающий, в белой рубашке и тщательно отутюженных черных брюках, — потом прошел в свою комнату. Взял мобильный телефон и набрал номер.
Ответа ждал долго. Абонент не желал с ним разговаривать, это очевидно. Но сегодня Константин не намерен отступать.
Он сбросил звонок, набрал снова и опять стал ждать. Тот же результат.
На устах заиграла хищная улыбка.
«Я тебя добью… Добью… Убью…»
Он повторил процедуру. Третья попытка оказалась удачной. Он действительно дожал ее.
— Я слушаю тебя, Константин, — выдохнула женщина.
— Добрый вечер, Татьяна Николаевна! Извините, что поздно, но мне нужно с вами поговорить.
Задумчивая пауза в ответ. Женщина явно борется с отвращением. Вот здесь нужно действовать осторожно: одно неверное движение, и она слетит со связи и больше ты ее точно не увидишь и даже не услышишь. Нужно очень-очень осторожно…
— Татьяна Николаевна, я прекрасно помню, что наша последняя встреча закончилась не очень хорошо. Более того, я бы сказал, она закончилась весьма отвратительно. Поверьте, я очень переживал по этому поводу и много раз порывался позвонить вам, чтобы извиниться, но всякий раз отменял вызов. Я боялся, что вы меня больше не примете.
Он умолк, отвел трубку в сторону, сделал глубокий вдох. Все нормально, все отлично, очень ровно и правдоподобно. Просто чертовски правдоподобно! Тебе, Костик, надо в «театре у микрофона» выступать!
Татьяна Николаевна ничего не отвечала, но и не отключалась. Константин отчетливо слышал ее дыхание. Это хороший знак.
Он продолжил:
— Понимаете, сегодня утром мне захотелось расставить все точки над i, вернуться, так сказать, к источнику и навести порядок в своей жизни. Я решил начать с вас, потому что… потому что именно с вами я очень сильно искрил. Я искренне сожалею о сказанном тогда в вашей машине и прошу у вас прощения. Вы простите меня?
Для пущей убедительности он пару раз дунул в трубку, изображая крайнюю степень волнения. По его мнению, это должно было сработать.
И оно таки сработало!
— Ладно, принято, — произнесла наконец Татьяна Николаевна. Она не расплакалась от умиления, но чуть-чуть смягчилась. Самохвалов угадал с интонацией, он сумел заронить в ее душу зерно сомнения, а этого на данном этапе было вполне достаточно. — Ты, наверно, меня тоже извини, Костя, я была слишком резка с тобой и, видимо, действительно недостаточно внимательно тебя слушала. Для специалиста это, пожалуй, непростительно.
Она виновато хихикнула. Она почти готова!
— У тебя есть какие-то вопросы ко мне?
Костя вспотел — настал самый ответственный и опасный момент разговора. Здесь ошибаться нельзя, здесь ты как сапер под стратегически важным мостом в партизанском лесу.
— Кхм… Да, Татьяна Николаевна, я хотел с вами кое-что обсудить. Только боюсь, что это не телефонный разговор.
Она сделала паузу, потом начала было:
— Костя, послушай…
Он не дал ей ни доли секунды:
— Я не могу по телефону, Татьяна Николавна, потому что мне нужно видеть глаза живого человека, который меня слушает и который понимает, что я говорю. Мне хочется, чтобы вы приехали. Я встречу вас во дворе. Вы сможете подъехать прямо сейчас?
