Дик Фрэнсис - Игра по правилам
За ним спешили Николас Лоудер и его приятель Ролло, и, видимо, оттого, что они подгоняли его, решил я, Дазн Роузез резко развернулся и, мотнув головой, попятился от своего жокея, а затем, выправляя шаг, основательно задел этого самого Ролло, так что тот упал на колени.
Марта со свойственной ей природной добротой бросилась было ему на подмогу, но тот уже неуклюже вставал на ноги, выругавшись так, что она лишь удивленно захлопала глазами. Тем не менее она, нагнувшись, подняла нечто похожее на голубой резиновый мячик, выпавший из кармана его пиджака, и протянула ему со словами:
— Вы, кажется, потеряли это.
Он грубо выхватил его у нее и, незаслуженно одарив ее злобным взглядом, словно это из-за Марты испуганная лошадь сшибла его с ног, что на самом деле было не так, поспешил на парадный круг вслед за Николасом Лоудером. Тот, оглянувшись и увидев, что я еще не ушел, отреагировал на это новой вспышкой ярости.
— Какие ужасные люди! — поморщившись, воскликнула Марта. — Вы слышали, что он сказал? Просто отвратительно! Надо же — сказать такое вслух!
«Дорогая Марта, — подумал я, — это довольно обыденное слово на ипподроме. Его употребляют милейшие люди, и за это их не причисляют к негодяям». Она тщательно отряхивала от пыли свои перчатки, словно пытаясь очиститься от заразы, и я бы не удивился, если бы она подошла к Ролло и в добрых традициях неукротимых американских женщин посоветовала бы ему вымыть свой грязный рот с мылом.
Между тем Харли поднял с травы что-то еще и смотрел на свою находку, не зная, что с ней делать.
— По-моему, он потерял еще и это. Марта взяла из его рук поднятый предмет.
— А, да, — сказала она, увидев знакомую вещь. — Это вторая половинка бейстера. Возьмите ее, Дерек, потом как-нибудь вернете этому мерзкому дружку вашего тренера, если будет желание.
Я озадаченно посмотрел на то, что она мне дала. Предмет представлял собой пластмассовую трубку, полупрозрачную, диаметром в дюйм и длиной в девять дюймов, один ее конец был широкий, другой — вдвое уже.
— Бейстер, — вновь сказала Марта. — Для поливки мяса соусом во время жарения. Понимаете, о чем я говорю, да? Надо нажать на грушу, а потом отпустить, чтобы втянуть сок или подливу, которой вы затем польете мясо.
Я кивнул, зная, для чего нужен бейстер.
— Странно только, что его взяли с собой на скачки, — недоуменно заметила Марта.
— Да, — согласился я. — Но он, похоже, вообще странный человек.
Я сунул пластмассовую трубку во внутренний карман пиджака, откуда ее узкий конец торчал на пару дюймов, и мы отправились сначала на парадный круг посмотреть на Дазн Роузез с жокеем, а затем на трибуны смотреть скачки.
Наездником был лучший жокей Лоудера, в меру способный и в меру честный. Глядя на то, как предварительные ставки на табло стали меняться от двух к одному до пяти к двум, можно было с уверенностью сказать, что весь конный двор поставил на эту лошадь. Если этого не происходило, по ипподрому сразу же ползли слухи, ставки резко падали. Сегодня же прошел слух, что Лоудер не шутил по поводу легкой победы, и инсинуации Элфи пока были неуместны.
Видимо, в результате неизменных успехов Лоудера, хорошо известных среди любителей скачек, к нему, как правило, тянулись азартные владельцы лошадей, которые находили больше удовольствия в денежном выигрыше, нежели в выигрыше состязаний, что в общем-то было не совсем характерно для стипль-чеза, где хозяев принимавших участие в скачках лошадей больше интересовали спортивные результаты, чем денежные. В стипль-чезе редко можно было рассчитывать на получение прибыли — в основном приходилось расплачиваться за доставленное удовольствие.
Заинтересовавшись, принадлежал ли приятель Лоудера Ролло к числу этих необыкновенно азартных хозяев, я полистал программу скачек с желанием найти его имя: оно стояло против лошади — победительницы одного из забегов. «Владелец мистер Т. Роллуэй» — было напечатано в программе. А для друзей — просто Ролло. «Ни разу о нем не слышал, — подумал я, — интересно, знал ли его Гревил».
Дазн Роузез подскакал к старту с не меньшим задором и энергией, чем семеро остальных скакунов, и спокойно дал увести себя в стартовый бокс. «Он производит хорошее впечатление и слушается повода, — подумал я. — Теперь уже не новичок, как, впрочем, и я».
Подростком я несколько раз участвовал в гладких скачках и, к своему большому удивлению, узнал, насколько трудно было дышать, припав к холке лошади во время стремительной гонки. Первое время я почти терял сознание от нехватки кислорода на финише. «Давно это было, — думал я, глядя, как распахнулись ворота боксов и оттуда вырвались разномастные лошади. — Так давно, что все еще было впереди».
Если бы мне удалось найти бриллианты Гревила, я бы со временем приобрел себе хороший конный двор в Лэмборне и добросовестно занялся бы выездкой лошадей, если бы, конечно, среди владельцев лошадей нашлись желающие доверить мне своих питомцев. Я уже не сомневался, что со временем, когда мое тело уже не будет так быстро заживать — а это неминуемо случается со всеми, — я буду вполне доволен своей новой жизнью, несмотря на то что не представлял себе, чем смогу заменить свою пылкую страсть к скачкам.
После первых трех фарлонгов Дазн Роузез, не вырываясь вперед, бежал в группе с остальной семеркой скакунов по дальней стороне скакового круга довольно резво, но в нем еще чувствовался запас энергии.
«Если я не найду этих бриллиантов, — думал я, — я соберу свои накопления, займу, сколько не будет хватать для покупки, но все равно приобрету себе местечко и займусь устройством своего будущего. Но не сейчас, об этом думать еще рано».
Дазн Роузез и Другие лошади приближались к повороту в дальнем конце скакового круга, и там группа рассредоточилась. Когда они свернули на финишную прямую длиной в пять фарлонгов, Дазн Роузез шел четвертым и не подавал больших надежд на победу. Мне вдруг захотелось, чтобы он выиграл, и я удивился внезапной силе своих эмоций. Я хотел его победы ради Гревила, которого это уже не могло бы порадовать, и, возможно, ради Клариссы, которую могло бы. «Сентиментальная чушь», — осадил я себя. И тем не менее, когда зрители начали кричать, подбадривая своих любимцев, я тоже не устоял, хотя не помню, чтобы когда-нибудь делал это прежде.
Что бы там Николас Лоудер ни думал, легкой победы не ожидалось. За фарлонг до финиша Дазн Роузез с явным трудом вырвался на второе место и никак не мог бы претендовать на выигрыш, если бы опережавшая его на полкорпуса лошадь, не менее обессилевшая, чем он, внезапно свернув с прямой, в последний момент не столкнулась бы с ним.
— Ну надо же! — с откровенной досадой воскликнула Марта, когда лошади промчались мимо финишного столба. — Он пришел вторым. Ах, ладно, не стоит расстраиваться.
— Это еще может быть опротестовано, и он таким образом может выиграть, — сказал я. — Лучше так, чем никак. Так что не беспокойтесь, ваши деньги не пропадут.
— Вы так считаете?
— Уверен, — ответил я. И почти в тот же момент из динамиков раздалось: «Ожидается решение судей».
Еще медленнее, чем мне хотелось бы, мы втроем спустились на площадку возле весового помещения, где лошадь — та, что еще мне не принадлежала, стояла в ожидании, когда ее расседлают. На Дазн Роузез было накинуто покрывало, и от его взмыленной спины поднимался пар. Он пребывал в нервном возбуждении, как это обычно бывает после того, как лошадь выложилась на дистанции, и помощник жокея, крепко держа поводья, пытался его успокоить.
— Он молодец, — сказал я Марте.
— Вы так думаете?
— Он не сдавался, а это самое главное.
Николаса Лоудера не было видно: вероятно, он разбирался с распорядителями соревнований, рассчитывая обжаловать результат. Судьи будут просматривать, что показал фотофиниш, а затем — вот уже скоро...
«Объявляется решение судей по результатам забега, — прозвучало из динамиков. — Результат пересмотрен...» Спорно, но факт: лидировавшая в забеге лошадь проиграла. Вышедший из весового помещения Николас Лоудер увидел меня в компании Остермайеров, но прежде чем я успел раскрыть рот, чтобы по-дружески поздравить его, он, одарив меня злобным взглядом, поспешил удалиться в противоположном направлении. Я обратил внимание, что его верный спутник Ролло уже куда-то подевался.
Марта, Харли и я вернулись в банкетный зал на чай, где уже были гостеприимные Найтвуды, и мое появление вновь подействовало на слезные железы Клариссы. Оставив Остермайеров, я взял у официантки чашки с блюдцами и подошел к ней.
— Как глупо, — сказала она несколько раздраженно, отчаянно моргая и предлагая мне сандвич. — Правда, он был великолепен?
— Да.
— Как жаль... — Она осеклась. Мне тоже было жаль. Не стоило говорить об этом. Однако Гревил никогда не ходил на скачки.
— Я довольно часто приезжаю в Лондон, — сказала она. — Можно, я в один из приездов позвоню вам?
