Оса Ларссон - Солнечная буря
Патрик Маттссон проснулся в двенадцатом часу от звука ключа, поворачиваемого в замке его квартиры. Затем послышался голос матери — ломкий, как осенний лед, встревоженный. Она окликнула его по имени, и он услышал, как она прошла через холл мимо туалета, где он лежал. Остановилась у двери гостиной и снова позвала его. Через некоторое время она постучала в дверь туалета.
— Патрик! Открой!
«Надо бы отозваться», — подумал он.
Пошевелился и ощутил лицом прохладу кафельных плит пола. Должно быть, в конце концов он все же заснул — на полу в ванной, скрючившись в позе зародыша, прямо в одежде.
Снова голос матери. Настойчивый стук в дверь.
— Патрик, ты слышишь меня? Открой, пожалуйста. С тобой все в порядке?
«Нет, со мной не все в порядке, — подумал он. — И никогда уже не будет в порядке».
Его губы сложились, чтобы произнести имя. Но он не позволил себе этого сделать.
Виктор. Виктор. Виктор.
Теперь она принялась трясти ручку двери.
— Патрик, немедленно открывай, иначе я позвоню в полицию, они приедут и выломают дверь!
О господи! Он приподнялся на колени. В голове как будто стучал отбойный молоток. Болело бедро, которое было прижато в твердому кафельному полу.
— Я сейчас! — проскрипел Патрик. — Я… мне немного плохо. Подожди минутку.
Она попятилась, когда он отпер дверь.
— Что у тебя за вид! — воскликнула она. — Ты заболел?
— Да.
— Хочешь, я позвоню и скажу, что ты сегодня останешься дома?
— Нет, я должен бежать.
Он посмотрел на часы.
Она пошла вслед за ним в гостиную. На полу лежали разбитые цветочные горшки, ковер оказался в углу, кресло было перевернуто.
— Что здесь произошло? — спросила она срывающимся голосом.
Он повернулся к ней и обнял ее за плечи.
— Это я сам наделал, мама. Но ты не волнуйся. Мне уже намного лучше.
Она кивнула, но он видел, что она в любой момент готова расплакаться. Он отвернулся от нее и сказал:
— Мне нужно ехать на грибную плантацию.
— Я останусь и приберусь тут, — проговорила мама у него за спиной и наклонилась, чтобы поднять с пола стакан.
Патрик Маттссон отмахнулся от ее навязчивых забот.
— Нет, мамочка, не надо, это совершенно лишнее.
— Ради меня, — прошептала она, пытаясь заглянуть ему в глаза. Закусила нижнюю губу, чтобы сдержать слезы. — Я знаю, ты не хочешь мне ничего рассказывать. Но если ты, по крайней мере, разрешишь мне прибраться, то… — Она проглотила ком в горле. — То мне будет приятно, что я могу хоть что-то для тебя сделать.
Он опустил плечи и заставил себя обнять ее на ходу.
— Хорошо. Спасибо, мамочка.
И выскочил за дверь.
Сев за руль своего «гольфа», он повернул ключ в зажигании. Вдавил педаль сцепления, чтобы рычание мотора отогнало тяжелые мысли.
«Не плакать», — приказал себе Патрик.
Потом повернул зеркало заднего вида и посмотрел на свое лицо. Глаза опухшие, волосы лежат слипшимися сосульками. Он издал короткий безрадостный смешок, скорее похожий на кашель, и резко отвернул от себя зеркало.
«Больше я не буду думать о нем, — сказал он сам себе. — Никогда больше».
Он выехал на Грюввеген и набрал полную скорость на склоне, ведущем в сторону Лаппгатан. Из-за снегопада ехать приходилось почти на ощупь, он едва ли видел хоть что-то. Утром дорогу расчистили, но с тех пор нападало еще, свежий снег предательски проскальзывал под колесами. Патрик сильнее нажал на педаль газа. Время от времени колеса пробуксовывали, его выносило на встречную. Это не имело никакого значения.
На перекрестке Лаппгатан у него и не было никаких шансов остановиться, неуправляемая машина скользнула дальше. Уголком глаза он заметил женщину с финскими санями, в которых сидел маленький ребенок. Она втащила сани обратно на гору счищенного с дороги снега и подняла руку ему вслед. Наверное, показывала средний палец. Когда он проехал часовню Лестадиуса, ситуация на дороге изменилась: здесь снег был утрамбован тяжестью проехавших машин, в нем образовалась колея, но «гольф» предпочитал не следовать ей. Задним числом Патрик не помнил, как миновал перекресток улиц Грюввеген и Яльмар-Лундбумсвеген. Останавливался ли он у светофора?
У шахты он проехал мимо охранника, помахав тому. Охранник сидел, уткнувшись в газету, и даже не поднял глаз. Патрик остановился у шлагбаума возле тоннеля, ведущего вниз, в глубь шахты. Его трясло. Пальцы не слушались, когда он рылся в кармане в поисках сигареты. Внутри он ощущал полную пустоту. Это хорошо. В последние пять минут он ни разу не подумал о Викторе Страндгорде.
«Спокойно, — сказал он себе. — Спокойно».
Наверное, лучше было бы остаться дома. Но каково сидеть весь день одному в квартире? Он бы просто выбросился с балкона.
«Да ладно, — насмешливо возразил себе Патрик. — На такое у тебя кишка тонка. Бить кофейные чашки и швырять на пол цветочные горшки — вот все, на что ты способен».
Он опустил стекло машины и потянулся, чтобы вставить карточку в считыватель.
Тут чья-то рука схватила его за запястье, и он вздрогнул так, что сигарета упала ему на колени. Сначала он не увидел, кто это, и внутри все сжалось от страха. Потом разглядел за стеклом машины знакомое лицо.
— Ребекка Мартинссон, — произнес он.
Снег падал на ее темные волосы, снежинки таяли на носу.
— Я хочу поговорить с тобой, — заявила она.
Он кивнул в сторону пассажирского сиденья:
— Тогда садись.
Ребекка помедлила. Подумала о сообщении, которое кто-то оставил на ее машине. «Смертью умрешь», «Ты предупреждена».
— It’s now or never,[13] — сказал Патрик Маттссон, перегнулся через пассажирское сиденье и открыл дверь машины.
Ребекка взглянула на вход в шахту — черная дыра, ведущая в подземелье.
— Хорошо, но у меня в машине собака, так что я должна вернуться самое позднее через час.
Обойдя машину, она села на переднее сиденье и захлопнула дверь.
«Никто не знает, где я», — подумала она, когда Патрик Маттссон вставил карточку в считыватель, и шлагбаум, перекрывающий дорогу в шахту, медленно поднялся.
Он отпустил сцепление, и они въехали в шахту.
Впереди них блестели отражатели на стенах тоннеля, а позади, словно черная бархатная штора, висела непроницаемая темнота.
Ребекка попыталась завязать разговор. Это было все равно что тащить на поводке упирающуюся собаку.
— Уши закладывает. С чего бы это?
— Перепад давления.
— На какую глубину мы будем спускаться?
— Пятьсот сорок метров.
— Стало быть, ты теперь выращиваешь грибы?
Ответа не последовало.
— Честно говоря, никогда не пробовала грибы шиитаке. Ты один этим занимаешься?
— Нет.
— Так вас там много? Там есть кто-то еще?
Не отвечая, он быстро повел машину в глубь земли.
Патрик Маттссон припарковал машину возле подземной мастерской. Двери не было, лишь большое отверстие в каменной стене. Внутри Ребекка увидела несколько человек в комбинезонах и шлемах, с инструментами в руках. Огромные буровые машины марки «Atlas Copco» стояли в ряд, ожидая ремонта.
— Сюда, — Патрик Маттссон двинулся вперед.
Ребекка последовала за ним, внутренне желая, чтобы кто-нибудь из мужчин в мастерской обернулся и взглянул на нее.
С обеих сторон от них стояла стеной черная горная порода. Кое-где из горы выступала вода и окрашивала стену в зеленый цвет.
— Это медь окисляется от воды, — пояснил Патрик, когда она спросила.
Он бросил на пол сигарету, придавил ее подошвой и отпер тяжелую стальную дверь в стене.
— Я думала, здесь внизу курить запрещено, — заметила Ребекка.
— Почему? — удивился Патрик. — Здесь нет никаких взрывоопасных газов, ничего легковоспламеняющегося.
Она засмеялась.
— Отлично. Тогда ты можешь спрятаться здесь, в пятистах метрах под землей, и тайком покурить.
Он придержал тяжелую дверь и протянул руку ладонью вверх, показывая, чтобы она зашла впереди него.
— Никогда не понимала «учения о благочестии» свободных церквей, — сказала она и повернулась к нему, чтобы не оказаться спиной. — Курить нельзя. Употреблять алкоголь нельзя. На дискотеки ходить нельзя. Откуда все это? Обжорство и нежелание делиться со страждущими — грехи, о которых действительно говорится в Библии, — упоминаются очень редко.
Дверь за ними захлопнулась. Патрик зажег свет. Комната напоминала большой бункер. С потолка свисали металлические полки. На них располагалось нечто, напоминающее огромные колбасы в пластиковой упаковке или круглые дрова.
Когда Ребекка задала вопрос, Патрик Маттссон начал объяснять:
— Это ольховые опилки в полиэтилене. В них внесены споры. Когда они пролежали некоторое время, можно убрать полиэтилен и немного похлопать по ним руками. Тогда грибы начнут расти — и через пять дней можно собирать урожай.
