Неле Нойхаус - Глубокие раны
— А у меня через час будет решение о проведении обыска, — сказала Пия с вскипающим гневом. Возможно, людям вовсе не стоило стремиться провести остаток своей жизни в этом пансионате.
— Бумаги в пути, — сообщил Элард. — В начале первого перед старым домом твоих родителей. Устраивает?
Катарина посмотрела на наручные часы.
— Да, замечательно. Большое спасибо, — ответила она. — Я сейчас позвоню Томасу, чтобы он приехал. Думаешь, там есть что-то дельное?
— Уверен. Среди прочего есть девять дневников Веры.
— В самом деле? В таком случае слухи все же подтвердились.
— Я рад, если выполнил просьбу. Желаю тебе…
— Одну минуту, — сказала Катарина, прежде чем Элард завершил разговор. — Как ты думаешь, кто убил обоих стариков?
— Их уже трое, — проинформировал ее Элард.
— Трое? — Катарина выпрямилась.
— Ах, ты наверняка еще не знаешь. — Голос Эларда звучал почти радостно, как будто он рассказывал веселый анекдот. — Вчера ночью была убита дорогая Анита. Выстрелом в затылок. Как и те двое.
— Кажется, тебя это не особенно огорчило, — констатировала Катарина.
— Это точно. Я терпеть не мог всех троих.
— Я тоже. Но ты ведь это знаешь.
— Гольдберг, Шнайдер и дорогая Анита, — сказал Элард мечтательно. — Осталась только Вера.
Его интонация заставила Катарину насторожиться. Не мог ли Элард убить троих самых близких и самых престарелых друзей его матери? По крайней мере, мотивов у него было предостаточно. Он всегда считался в семье посторонним человеком, и мать его скорее терпела, чем любила.
— Ты кого-нибудь подозреваешь? — повторила она свой вопрос.
— К сожалению, нет, — ответил Элард, не задумываясь. — Да мне все равно. Но тот, кто это сделал, должен был сделать это еще тридцать лет назад.
Сразу после обеда Пия побеседовала примерно с двадцатью жителями пансионата «Таунусблик», которые, по сведениям фрау Мультани, имели наиболее дружеские отношения с фрау Фрингс, а также с несколькими сотрудниками из числа обслуживающего персонала. Все это не дало особых результатов, как и выписка из дела, которую шефу удалось выудить у секретарши, не содержала важной информации. У Аниты Фрингс не оказалось ни детей, ни внуков; казалось, она была попросту вырвана из жизни, в которой не оставила никакого заметного следа. Мысль о том, что нет никого, кому ее будет недоставать, и нет родственников, которые будут сожалеть о ее смерти, была тягостной. Жизнь человека угасла и была уже забыта, ее квартира в пансионате «Таунусблик» будет отремонтирована и в ближайшее время предоставлена следующему постояльцу, стоящему в листе ожидания. Но Пия была намерена как можно больше разузнать о старой даме. При этом она решила не зацикливаться на чванливой секретарше и не очень любезной директрисе. Кирххоф расположилась в большом вестибюле при входе, откуда открывался хороший обзор двери в секретариат директрисы, и запаслась терпением, которое через три четверти часа было вознаграждено: у цербера, очевидно, возникли «человеческие потребности», и она вышла из кабинета, не закрыв его на ключ.
Пия знала, что нарушает служебные правила в отношении запрещенных методов по получению доказательного материала, но ей было все равно. Убедившись в том, что ее никто не видит, она пересекла холл и вошла в секретариат. Сделав пару шагов, оказалась за письменным столом и открыла уничтожитель документов. Старая ведьма уничтожила сегодня еще не так много бумаг. Пия вынула клубок изрезанной бумаги из приемного контейнера и засунула его под футболку. Менее чем через шестьдесят секунд она вышла из кабинета, с колотящимся сердцем прошла через холл и вышла на улицу. Она шла вдоль опушки леса к своему автомобилю, который припарковала недалеко от места обнаружения трупа.
Когда Пия открыла дверцу автомобиля со стороны водителя и достала из-под футболки колючий клубок бумаги, ей вдруг пришло в голову, что дом Кристофа находится всего в паре сотен метров отсюда. Прошло всего двадцать четыре часа с тех пор, как он уехал, но ей до физической боли не хватало его. Пия была рада, что смогла отвлечься от работы на какой-то момент и немного поразмышлять о том, как Кристоф проводил вечера в Южной Африке. Жужжание мобильного телефона внезапно вывело ее из этих мыслей. И хотя Боденштайн много раз настойчиво внушал ей, чтобы она не разговаривала по телефону во время движения, она ответила на звонок.
— Пия, это я, Мирьям. — Ее подруга казалась крайне возбужденной. — У тебя есть сейчас время?
— Да, есть. Что-нибудь случилось? — спросила Пия.
— Еще не знаю, — ответила Мирьям. — Послушай. Я рассказала бабушке, на что я наткнулась в Институте, а также о своем подозрении, что Гольдберг изменил биографию. Она очень странно посмотрела на меня, и я подумала, что она на меня разозлилась. Потом бабушка спросила меня, почему я копаюсь в прошлом Гольдберга. Я надеюсь, ты не сердишься на меня, что я это сделала.
— Если это что-то даст, то точно нет. — Пия зажала мобильный телефон между плечом и подбородком, чтобы освободить руку для переключения передач.
— Бабушка рассказала, что она и Сара — жена Гольдберга — вместе ходили в школу в Берлине. Они были близкими подругами. Ее семья в 1936 году уехала в Америку, после того как с Сарой произошла неприятная история… три пьяных парня… Бабушка сказала, что Сара внешне вообще не была похожа на еврейку — высокая девушка со светлыми волосами, — и все ребята сходили по ней с ума. Однажды вечером они были в кино. По дороге домой к Саре пристали трое парней. Дело могло закончиться плохо, если бы не вмешался молодой эсэсовец. Он проводил ее домой, и Сара в знак благодарности за спасение подарила ему медальон со своей цепочки. Она еще несколько раз тайно встречалась с этим человеком, но потом ее семья уехала из Берлина. Через одиннадцать лет она вновь увидела этот медальон. На одном еврее по имени Давид Йосуа Гольдберг, который стоял перед ней в банке ее отца в Нью-Йорке! Сара сразу узнала своего давнего спасителя, а чуть позже они поженились. Кроме моей бабушки, она никогда никому не рассказывала, что знала правду о своем муже.
Пия молча, с возрастающим удивлением, выслушала историю. Это было окончательным доказательством наглой лжи в жизни Давида Гольдберга, лжи, которая в течение десятилетий обрела гигантские размеры.
— А твоя бабушка помнит его настоящее имя? — спросила она взволнованно.
— Не точно, — сказала Мирьям. — Ей кажется, Отто или Оскар. Но она помнит, что он учился в юнкерской школе СС в Бад-Тёльце и был членом «Лейбштандарт СС Адольф Гитлер».[23] Я уверена, что материал об этом можно найти.
— Здорово, Мири, ты молодчина! — Пия усмехнулась. — Что еще рассказала твоя бабушка?
— В действительности она всегда терпеть не могла Гольдберга, — продолжала Мирьям дрожащим голосом. — Но она поклялась Саре хранить молчание в отношении всего, что для нее было свято. Сара не хотела, чтобы ее сыновья когда-нибудь узнали о прошлом их отца.
— Но, очевидно, они это знали, — сказала Пия. — Иначе как тогда можно объяснить тот факт, что сын Гольдберга уже на следующий день после смерти отца прибыл с таким подкреплением?
— Может быть, это все же имеет религиозные причины, — предположила Мирьям. — Или это объясняется тем, что у Гольдберга действительно были мощнейшие связи. Бабушка помнит, что у него имелось несколько паспортов, и даже в наиболее напряженный период «холодной войны» он совершенно беспрепятственно мог ездить в страны Восточного блока… Ты знаешь, что меня действительно шокирует во всей этой истории? — спросила она и тут же сама ответила на свой вопрос: — Не то, что он не еврей и раньше был нацистом. Кто знает, как я сама повела бы себя в его ситуации… Воля к жизни — понятие общечеловеческое. Что меня действительно потрясло, так это то, что можно было прожить шестьдесят лет с такой ложью…
«Пока он не попал на стол к Хеннингу Кирххофу», — подумала Пия, но не произнесла это вслух.
— …и что во всем мире был только один-единственный человек, который знал правду.
В этом, однако, Пия сомневалась. Были, как минимум, еще два человека, знавших правду. А именно, убийца Гольдберга, Шнайдера и Аниты Фрингс — и тот, кто хотел воспрепятствовать тому, чтобы тайна раскрылась.
Томас Риттер зажег сигарету и уныло посмотрел на часы. Было четверть первого. Катарина позвонила ему и сказала, что он должен быть в одиннадцать часов в Кёнигштайне на парковочной площадке перед Люксембургским замком. Кто-то придет и что-то ему передаст. Он пришел точно в назначенное время и уже битый час ждал, все больше раздражаясь. Риттер сам знал о слабых сторонах своей рукописи, но его задевало то, что Катарина назвала его работу чепухой. Никаких скандальных разоблачений, ничего близкого к бестселлеру. Черт возьми! Правда, Катарина обещала достать ему новый материал, но он не мог себе представить, что она так неожиданно могла найти. Может быть, у нее были доказательства, что несчастный случай, в результате которого погиб Ойген Кальтензее, был все-таки убийством? Шеф Катарины в сфере реализации прогнозировал тираж первого издания в объеме 150 тысяч экземпляров; маркетологи издательства планировали стратегию, согласовывали сроки для проведения интервью с крупнейшими немецкими журналами и вели переговоры с газетой «Бильд» об эксклюзивной предварительной публикации части произведения. Все это оказывало на Риттера огромное давление.
