Евгения Михайлова - Исповедь на краю
– Где твоя модель ночует? Не там ли, где мой муж? Его вторую ночь нет.
Конечно, там. Нине рассказало об этом нестерпимо ноющее сердце.
* * *Станислав дрожащими руками сжал стакан с холодной водой, который принесла ему медсестра.
– Я ничего не понимаю. Где тот человек? Старик? Он обещал постоянно здесь находиться. Сказал: как только понадобится пересадка, тут же найдет донора, все уладит. Где же он? Почему его не ищут?
Сестры сочувственно переглядывались, пожимали плечами. Они честно пытались найти Андрея Ильича. Звонили во все больницы, где тот появлялся. Но его нигде не оказалось. Нянечка даже домой к нему ездила, но дверь квартиры никто не открыл.
– Успокойтесь, – уговаривала старшая медсестра Станислава. – Время есть. Ребенок подключен к искусственной почке. Это может долго продолжаться.
– Я не хочу, чтобы мой ребенок был подключен к какой-то машине. Я хочу, чтобы он ходил, бегал, играл. Он еще очень маленький! Вы ничего не понимаете.
Станислав закрыл лицо руками. Молоденькая сестра вдруг разрыдалась:
– Что же это за день такой ужасный. У Александра Сергеевича сынок умер, у хирурга нашего. Его даже оперировать не стали, разрезали только, а там… Ой, я не могу здесь больше работать. Пойду во взрослую больницу.
– Добрый день, – негромко произнес кто-то рядом со Станиславом. – Откройте лицо. Я хирург, Александр Сергеевич. Вы только что слышали, мой мальчик умер. Никто не смог его спасти… Я хочу сказать, что у вашего сына есть донор. Есть все анализы, сейчас будут оформлены документы, мы с женой подпишем… Она здесь, в кардиологии. У нее сердечный приступ.
Станислав ошеломленно смотрел в спину уходящему врачу.
– Подождите, – бросился он за ним. – Я не знаю, как… Мне сказали, нужно заплатить. У меня с собой вся сумма.
Александр Сергеевич медленно повернулся:
– Это совсем другой случай. Мой мальчик стоит дороже всех денег. У меня и так много лишних. Вы можете идти домой. Завтра вам позвонят.
* * *Дина с Топиком встретили у метро Александра Васильевича и повели его в гости. Он хмыкнул, окинув взглядом скромную квартирку, пробормотал что-то типа: «Ох уж этот Кольцов со своими идеями». Долго мыл руки в ванной. Вымученно улыбнулся, когда Дина поставила на стол горячий пирог с капустой и чашки с крепким кофе.
– Какая прелесть… Диночка, у меня был ужасный день… Я так просто ничего не проглочу.
Дина понимающе кивнула, почувствовав: он видел сегодня нечто такое, что разрывает его душу. Больные глаза, втянутые щеки… Дина поставила на стол бутылку коньяка и два бокала. Александр Васильевич налил ей чуть-чуть, а себе до краев. Выпил, еще налил и выпил, потом достал упаковку болеутоляющих таблеток и запил их третьим бокалом коньяка. Похоже, случилось что-то ужасное. Но спрашивать нельзя. Раз уж позвонил, что хочет приехать, сам все расскажет.
– Дина, что у Сергея с расследованием убийства девочки из этого дома? – Александр Васильевич наконец сделал первый глоток кофе.
– Ой, он параллельно еще расследует похищение мальчика из дома ребенка. Я его попросила. В общем, так совпало. Я знаю директора, делала фильм о ней. Ну, он влез в это во все, и ему вообще стало казаться, что оба дела связаны. Может, преступник один… Но я не совсем его понимаю. Там детей похищают для продажи, для каких-то экспериментов, возможно, трансплантации, а здесь просто дикое зверство…
– Дикое. Но версии есть?
– Наиболее вероятная одна – месть семье. Со стороны кого-то, кто эту семью знал. Понимаете, там документы пропали в день убийства: метрика девочки и свидетельство о браке родителей. Так вот, на днях половина разорванного брачного свидетельства появилась на работе отца, Олега Федорова. Была приклеена жвачкой к двери туалета. Сергей разыскивает женщин, брошенных Олегом. А вы что думаете?
– Разыскивать, конечно, всех надо. Всех, кто имеет отношение к семье. Но вы занимаетесь той версией, о которой я говорил? Преступление отморозков, подонков, возможно, несовершеннолетних, которые и сейчас совсем рядом, но их никто и не думает подозревать. Конечно, знак, вырезанный скальпелем, возня с документами – это действительно характеристики преступления, совершенного из мести. Но есть еще такая вещь, как имитация. Насмотрелись триллеров, начитались детективов. Чем больше деталей, тем больше версий, тем легче скрыться за логическими построениями настоящему убийце. Он может испытывать только удовлетворение от совершенного… Это жесткость, садизм… Вы в школу ходили?
– Я пойду завтра.
– А я был в одной сегодня. В подвале нашли задушенную пятилетнюю девочку из дома напротив. Опущу детали осмотра тела. Родители сказали, что из ушек пропали сережки, которые они надели ей именно в тот день, а с руки – красивые часики. Убийц нашли сразу. Их видели вместе с девочкой, когда они вели ее в школьный двор. Одной убийце – 11 лет, а другой – девять! Девочки! Дети! Их привели, и они спокойно рассказывали, как душили, потому что малышка не захотела снимать сережки. «Драгоценности» у них нашли.
Александр Васильевич дышал тяжело, с хрипом, видимо, обострился его хронический бронхит.
– Что же это такое? – спросила Дина тихо, бессильно.
– Я скажу. Это сволочизм взрослых, отмороженность общества. Дети – показатель, лакмусовая бумажка. Их рожают без любви, терпят между пьянками, поножовщиной, воровством, массой безнаказанных преступлений, которые смакуют в кино, в газетах, по телевидению. А рядом растут или жертвы, или чудовища. Последние чувствуют себя достойными членами общества, истязая и убивая слабых, отбирая у них какую-то мелочь. Нужно уметь зарабатывать, разве не это долдонят им с утра до вечера? Вот они и зарабатывают. Я не прав?
– Вы всегда правы. Только чудовища – это тоже жертвы.
– В каком-то смысле. Но я имею в виду новую популяцию – не знающую боли, страха, сострадания, нравственной азбуки.
– Что с ними будет? С девочками-убийцами?
– Ничего. Полежат в психиатрической больнице. Сразу скажу, что никаких отклонений в психике у них не обнаружат. Жестокость – не отклонение. Такая психика считается здоровой. Это тупые, злобные, уже опытные преступницы и пока еще дети! Они плачут, когда хотят есть, просятся домой. Но они получат возможность повзрослеть и окрепнуть. А та, пятилетняя, что пошла с ними, у нее уже ничего не будет… Я пойду, Дина. Плохо мне как-то. Подумайте о том, что я сказал. Любой следователь вам подтвердит: самые циничные, страшные преступления совершаются по отношению к детям. Сейчас мы находим беспощадных убийц, не нуждающихся в мотивации, среди подростков. Они таким образом пытаются взрослеть и выживать в море криминала.
– Я подумаю, Александр Васильевич. Или постараюсь не думать.
Глава 27
Машину Володи Пантелеева обнаружили неподалеку от платформы Мытищи. Она была пуста, в салоне – никаких документов, следов насилия. Павел Иванович распорядился снять отпечатки пальцев, эксперт собрал волоски, мусор, пыль со всех сидений.
– Вот здесь обивка немного влажная, – сказал он следователю. – И пол, мне кажется, недавно вымыт. Вряд ли он сам этим занимался ночью.
А через некоторое время в сводке несчастных случаев обнаружили владельца машины. Там было сказано, что молодой человек с документами на имя Владимира Пантелеева то ли упал по неосторожности, то ли бросился с железнодорожного моста под мчащуюся электричку, которая шла без остановок. Потемневший от горя Сергей сам занимался перевозкой тела в Бюро судебно-медицинской экспертизы. И не удивился, когда эксперт сказал: «Под электричку он упал уже мертвым. У него перерезана сонная артерия. Чем-то очень острым. Если тело осматривали, не заметить это было невозможно. Кто-то хотел скрыть убийство на своей территории. Вот так люди попадают в сводку несчастных случаев».
– Значит, на месте убийства должно быть много крови?
– Конечно.
– Мы доставим машину.
Во время повторного осмотра обнаружилось, что переднее сиденье и пол вымыты сильным моющим средством. Но несколько капель крови все же нашли. Они принадлежали Володе.
* * *Сандра лежала в халате на диване и грызла соленый миндаль.
– Эй, папик! Принеси из холодильника пиво.
Андрей Ильич появился с подносом, на котором стояли две банки пива, один бокал и блюдце с нарезанным яблоком.
– Е-мое, какая икебана! Выпьешь?
– Нет, спасибо, милая. Я на ночь пиво не пью. Тебе тоже не стоит больше пить. Это вредно. Как врач тебе говорю.
– А сношаться со старым дедом мне не вредно?
– Сандрочка, я считал, что у нас это происходит по взаимному удовольствию.
– Ох, не могу! По удовольствию! Да ты…
– Тише, девочка. Не скажи лишнего. Мне не хотелось бы переводить наши отношения в другую плоскость.
– Да ты что, угрожаешь?
– Нет, конечно. Я просто хочу, чтобы ты оставалась в рамках человеческого общения.
