Ю Несбё - Пентаграмма
Подростком она краснела от одной только мысли о том, что кто-то о ней думает, и большую часть времени искала различные способы спрятаться. Краснела она по-прежнему, зато теперь ей было куда спрятаться – за грязные кирпичные стены службы экспертизы, где часами можно было в тишине и спокойствии изучать отпечатки пальцев и следы обуви, отчеты по баллистике и сопоставлению голосов, видеозаписи, анализы ДНК, крови и фрагменты тканей – бесконечные улики, с помощью которых распутывались сложные и громкие дела. Беата поняла, что в ее работе опасностей не так уж много. Главное – говорить громко и четко, стараться не краснеть, не терять лица и не стыдиться неизвестно отчего. Кабинет на Кьёльберг-гате стал ее крепостью, а униформа – доспехами.
Было уже полпервого ночи, когда телефонный звонок оторвал ее от лабораторных отчетов по пальцу Лисбет Барли. На экране телефона высветилось «неизвестный номер», и сердце бешено забилось. Только бы не он!
– Беата Лённ.
Он! Его слова звучали, словно резкие удары.
– Почему ты не позвонила мне насчет отпечатков?
Она на секунду задержала дыхание. Потом ответила:
– Харри сказал, что передаст тебе.
– Спасибо, передал. В следующий раз информируй в первую очередь меня. Ясно?
К горлу подкатил ком – Беата не знала, от страха или от злости.
– Хорошо.
– Ты еще что-нибудь говорила ему, чего не говорила мне?
– Нет. Разве что про результаты исследования вещества, которое мы обнаружили под ногтем присланного пальца.
– У Лисбет Барли? И что вы там нашли?
– Экскременты.
– Что?
– Дерьмо! – в раздражении повысила она голос.
– Мерси, я в курсе, что такое экскременты. Есть догадки, откуда они?
– Да, – коротко ответила Беата.
Не дождавшись продолжения, он сказал:
– Задам вопрос иначе. Чьи они?
– Наверняка не знаю, но могу предположить.
– Ах, будьте так любезны…
– В них найдена кровь – вероятно, человек болен геморроем. Третья группа крови. Встречается лишь у семи процентов населения. Вилли Барли зарегистрирован как донор. И у него…
– Ясно. Так какое ты делаешь заключение?
– Не знаю, – поспешила ответить Беата.
– Но ты ведь знаешь, что анус – эрогенная зона? А, Беата? Как у женщин, так и у мужчин. Или забыла?
Беата закрыла глаза. Лишь бы он не начал снова. Не надо. Все давно прошло, и она уже начала забывать, вытеснять это из памяти. Но его голос был твердым и гладким, как змеиная кожа.
– Ты умеешь притворяться очень правильной девочкой, Беата. Мне это нравится. И нравилось, когда ты делала вид, что тебе этого не хочется.
«Никто ничего не знает», – мысленно убеждала себя она.
– А у Халворсена так же хорошо получается? – продолжал Волер.
– Всё, пока, – сказала Беата.
В ушах раздался его смех. И тогда Беата поняла: спрятаться некуда и достать ее могут повсюду. Как это случилось с теми тремя женщинами, которые чувствовали себя в полной безопасности. Потому что нет на свете ни прочных крепостей, ни надежных доспехов.
Эйстен сидел в такси на Тересес-гате и слушал «Роллинг Стоунз», когда вдруг зазвонил телефон.
– Такси Осло, – сказал он в трубку.
– Привет, Эйстен. Это Харри. У тебя в машине кто-нибудь есть?
– Только Мик и Кит.
– Кто?
– Лучшая группа в мире.
– Эйстен!
– Нда?
– «Стоунз» не лучшая группа в мире. Да и песню «Wild Horses» написали не Кит с Миком, а Грэм Парсонс.
– Все это сплетни, и ты это знаешь. Бывай…
– Алло? Эйстен?!
– Скажи мне что-нибудь хорошее. Быстро.
– «Under My Thumb» – действительно неплохая песня. И в «Exile On Main Street» есть интересные моменты.
– Хорошо. Чего хотел?
– Помощь нужна.
– На дворе – три часа ночи. Может, поспишь?
– Не могу, – сказал Харри. – Стоит закрыть глаза, и сразу так жутко становится…
– Тот же кошмар, что и раньше?
– Кино из ада – повтор по заявкам зрителей.
– Про лифт?
– Про лифт. И я каждый раз схожу с ума. Как скоро ты сможешь подъехать?
– Ох, не нравится мне это, Харри.
– Когда?
Эйстен вздохнул:
– Подожди минут шесть.
Когда Эйстен поднимался по лестнице, Харри уже напялил джинсы и ждал его в дверях.
Они сели в гостиной. Свет включать не стали.
– Пиво будет? – Эйстен снял бейсболку с надписью «Playstation» и зачесал назад редкие потные космы.
Харри покачал головой.
– Тогда вот, – сказал Эйстен и поставил на стол черную тубу, похожую на футлярчик из-под фотопленки. – Держи. Флунипам. Вырубает с гарантией. Одной таблетки за глаза хватает.
Харри внимательно посмотрел на цилиндрик, потом сказал:
– Я позвал тебя не за этим, Эйстен.
– Нда?
– Нда. Мне хочется узнать про взлом кодов. Как это делается?
– Ты про хакеров? – Эйстен был немало удивлен. – Собираешься взломать пароль?
– Вроде того. Читал в газете про маньяка? Мне кажется, он оставляет нам закодированные послания. – Харри включил лампу. – Гляди.
Эйстен посмотрел на лист бумаги, который Харри положил на стол и удивился:
– Звезда?
– Пентаграмма. Этот символ он оставил дважды. В первый раз вырезал на балке у кровати жертвы, а во второй – нарисовал на пыльном экране телевизора в магазине напротив другого места преступления.
Эйстен посмотрел на звезду и кивнул:
– И ты думаешь, я помогу тебе разобраться, что это значит?
– Нет. – Харри подпер подбородок руками. – Но надеюсь, ты расскажешь мне про принципы расшифровки кодов.
– Харри, я же взламывал математические коды, а у человеческих – иной смысл, другая семантика. Я, например, до сих пор ни разу правильно не вычислил, что имеют в виду женщины, когда говорят «нет».
– Представь себе, что в нашем случае задействованы и человеческая логика, и некий подтекст.
– Тогда это уже криптография, тайнопись. Для этого помимо логического мышления нужно умение задействовать подсознание и интуицию – все то, что ты знаешь, но не знаешь, что знаешь. Придется использовать линейное мышление и распознавание образов. Слыхал об Алане Тьюринге?
– Нет.
– Этот англичанин в войну расшифровывал немецкие коды. Проще говоря, выиграл Вторую мировую. Он говорил, что для расшифровки нужно сначала понять, в каком измерении действует противник.
– Это как?
– Скажем так, этот уровень выше букв и цифр. Надъязыковой. И ответы надо искать не на вопрос «как», а на вопрос «зачем». Понятно?
– Нет.
– Никто не понимает. Это, скорее, особый дар – вроде ясновидения.
– Предположим, мы знаем зачем. Что дальше?
– Дальше придется потратить уйму времени. Комбинируй варианты, пока не вымрешь.
– Нельзя мне вымирать. И уймы времени у меня нет. Побыстрее можно?
– Тогда есть только один известный мне способ. Транс.
– Ну, разумеется, транс. Вот теперь все понятно.
– Я не шучу. Продолжаешь смотреть на информацию, пока не избавляешься от всех мыслей. Все равно что перегрузить мышцу и вызвать ее спазм. Что-то в этом роде. В восемьдесят восьмом я четыре ночи подряд взламывал систему счетов Датского банка. На голом энтузиазме и капельке ЛСД. Получится подсознательно взломать код – считай себя королем. А если не получится…
– То что?
Эйстен засмеялся:
– Угодишь в психушку. Там полно таких, как я.
– Транс, говоришь?
– Ага. Транс. Интуиция. Может быть, немного фармацевтической помощи…
Харри взял со стола черный цилиндрик и поднес к глазам:
– А знаешь что, Эйстен?
– Что?
Он кинул тубу через стол, и Эйстен ловко поймал ее.
– Я пошутил насчет «Under My Thumb».
Эйстен положил тубу на край стола и нагнулся завязать шнурки на старых, ужасно грязных лыжных ботинках «Пума».
– Да знаю. Как там Ракель? – спросил он.
Харри пожал плечами.
– Ты от этого такой грустный?
– Возможно, – ответил Харри. – Мне тут предложили работу, и не знаю, смогу ли я отказаться.
– Значит, это явно не работа таксиста. Или предлагал не мой шеф.
Харри улыбнулся.
– Извини, но из меня плохой советчик по вопросам трудоустройства. – Эйстен встал. – Флунипам оставляю здесь. Поступай, как знаешь.
Глава 21
Четверг. Пигмалион
Метрдотель с головы до ног изучил человека перед собой. За тридцать лет работы у него выработался своего рода нюх на неприятности, а от этого человека неприятностями разило за версту. Не то чтобы всякая неприятность была во вред – гостям «Театрального кафе» как раз не хватало хорошего скандала, но это должна быть правильная неприятность. Например, когда молодой артист с галереи нараспев заявляет, что он из поколения новых талантов, а хорошее вино можно пить и без многолетней выдержки. Или бывший исполнитель главных ролей из Национального театра провозглашает, что ничего хорошего не может сказать о финансисте за соседним столиком, разве только то, что он гомосексуалист и посему не склонен к размножению. Ну а то, что сейчас лицезрел метрдотель, не обещало скандала. Просто скучная неприятность: неоплаченный счет, храп под столом или потасовка. Сначала он по внешним признакам (грубые черные джинсы, красный нос и бритый череп) принял его за пьяного рабочего сцены, который собрался в родимый погребок. Но когда тот спросил Вилли Барли, возникло подозрение, что это какая-нибудь помойная крыса из журналистского погребка под уличным рестораном с говорящим названием «Толчок». Метрдотель не испытывал никакого уважения к грызунам, которые беспардонно теребят то, что осталось от бедняги Барли после исчезновения его очаровательной супруги.
