Полина Дашкова - Вечная ночь
— У тебя впереди вся жизнь. Ты окончишь школу, поступишь в институт, выйдешь замуж, родишь ребёнка, — бормотал профессор, — ночные клубы, их обитатели, пьяные, обкуренные бездельники — это все не для тебя. Ты умная, чистая девочка, ты должна понимать, насколько это опасно и разрушительно.
Старый дурак Кастрони гнал машину к Черёмушкам, произносил невнятные монологи и думал только о том, как они окажутся в их волшебном гнёздышке, как он её, нервную, горячую, разденет. А что будет завтра, не важно.
Осторожный Зацепа предчувствовал беду.
— Куда ты поворачиваешь? — вдруг крикнула Женя. — Я же просила отвезти меня к папе!
— Нет. Ты не просила, — растерялся Кастрони, — мы об этом вообще не говорили. Я думал…
— Ничего ты не думал! Я устала, ясно тебе? Я хочу спать. А ты не дашь мне спать, если мы поедем в Черёмушки!
Свидание не состоялось. Бедняга Кастрони чувствовал себя обманутым. Никакой награды за ужасный вечер в клубе, за некрофильские песни и сцены объятий его синьорины с певцом он не получил. Треск от падающих, разваливающихся декораций потом ещё несколько суток не давал ему уснуть.
— …Колюня, солнышко, давай теперь спокойно поужинаем? — Зоя закинула в багажник пакет с обновкой. — Тут есть отличное местечко.
«Конечно, — усмехнулся про себя Зацепа, — иного я и не ждал».
«Местечко» оказалось тем самым рестораном, куда его привела Женя в день их знакомства и куда потом они ещё приезжали обедать, в последний раз это было всего лишь десять дней назад.
* * *Дима отодвинул тарелку с остывшим рассольником, ковырнул картофельное пюре, отрезал кусок курятины. Мясо оказалось жёстким и жилистым.
— Вам надо было взять судачка. Он вполне съедобный, — произнёс у него за спиной знакомый низкий голос, — приятного аппетита. Я всё-таки решил к вам подсесть. Не прогоните?
Профессор Гущенко поставил на стол чашку кофе и сел напротив Соловьёва. Откуда он взялся, непонятно. Только что казалось, что в обеденном зале вообще никого нет.
— Дима, у вас такой унылый вид. Это из-за курицы или из-за совещания?
— Все вместе, Кирилл Петрович.
— Да, — кивнул Гущенко, — у меня тоже скверное чувство. Особенно неприятно, что моё замечание о фантазиях было принято, как намёк на некомпетентность доктора Филипповой. Между тем я имел в виду не только её, но всех нас, всю группу. Мы ведь тогда совсем запутались с этим Молохом. Разогнали нас, как двоечников. Может быть, и поделом. А вы, если я правильно понял, считаете, что это опять он?
С трудом дожевав кусок курицы, Дима хлебнул яблочного соку.
— Да, Кирилл Петрович. Я уверен, это он.
Гущенко откинулся на спинку стула и посмотрел в окно.
— До чего гадкая погода. То заморозки, то дождь. Все никак весна не наступит. Скажите, Дима, вы хорошо помните профиль, составленный доктором Филипповой?
— Ну в общих чертах помню. А что?
— Советую перечитать на досуге. На мой взгляд, там есть кое-что любопытное. Нет, я не об идее миссионерства, это как раз её главная ошибка. Но вот в чём она была права, так это в том, что Молох в силу своей профессии как-то связан с детьми, с подростками. Детский врач. Тренер. Учитель. Правда, это больше относится к нынешнему варианту.
У профессора зазвонил мобильный. Он извинился и, прежде чем ответить, сказал:
— Вы будете брать себе кофе? Заодно для меня возьмите ещё чашечку.
Дима встал и отправился к буфетной стойке. Народу в зале было совсем мало. Пока буфетчица готовила эспрессо, он слышал, как Гущенко говорит в трубку:
— Нет. Электрошок без меня не делайте. Ни в коем случае. Переведите его в бокс. Не надо пока ничего колоть. Просто наблюдайте. Да? Неужели мать? Очень интересно. И когда она объявилась? Надо же! Ну пусть приходит. Я пока в управлении. Нет, уже не совещаюсь. Обедаю. Через час, не раньше. Почему? Я охотно с ней побеседую.
Когда Соловьёв вернулся с двумя чашками, профессор убрал телефон.
— Да, очень грустная история, — он посмотрел на Диму, вздохнул, достал из пачки сигарету, — мальчишка, студент, накачался какой-то синтетической дрянью и зарезал своего соседа по комнате в общежитии. Двадцать пять ножевых ударов. Сосед, видите ли, одержим дьяволом. Вот теперь этого, с позволения сказать, экзорциста прислали к нам на экспертизу. Мать из Бердянска приехала, а он только вчера уверял меня, будто круглый сирота. Ну да ладно. Мы с вами говорили совсем о другом. Знаете, существует стойкое убеждение, и у нас, и на Западе, что серийник никогда не трогает тех, с кем давно и хорошо знаком. Мне кажется, в этом заключалась наша главная ошибка с Молохом.
— То есть?
— Он не типичный, понимаете? Он другой. Оля нащупала что-то, но никто не воспринял это всерьёз, потому что всем нам проще мыслить стереотипами, готовыми блоками, чем воспринимать новую, непривычную информацию. Детский врач. Учитель. Взрослый любовник маленькой девочки. Вот что не идёт у меня из головы. — Он щёлкнул зажигалкой.
— Кирилл Петрович, здесь нельзя курить, — сказал Соловьёв.
— Да? С каких это пор?
— Три месяца как запретили. Видите, и пепельниц нет.
— Безобразие! А где же можно?
— Есть курилка в конце коридора.
— Ну тогда пойдём. Вы кофе допили?
«При чём здесь любовник? — думал Соловьёв, пока они шли к курилке. — И тем более — учитель? Какая связь? Молох — педофил, который некоторое время живёт с ребёнком, а потом убивает его таким изощрённым способом?»
— Поэтому нет следов изнасилования, — произнёс Гущенко, тихо кашлянув, — ему не надо удовлетворять свою похоть. Он сыт. Он убивает потому, что боится огласки, но это лишь внешняя мотивация. Есть и другая, внутренняя. Он стыдится своей грязной страсти, мстит ребёнку, вместе с жертвой каждый раз уничтожает своё собственное страшное детство. Он сам пережил в детстве насилие, унижение и превратился в морального калеку, в инвалида.
Соловьёву стало немного не по себе. Профессор шёл сзади и как будто читал его мысли. О Гущенко ходило много разных легенд. Он отлично владел техникой гипноза, говорили, что он экстрасенс, умеет угадывать, жив человек или мёртв, по фотографии, читает мысли на расстоянии. Правда, сам профессор это отрицал, повторял, что звание колдуна он пока не заслужил.
— Кстати, Чикатило тоже некоторое время работал учителем, — сказал Кирилл Петрович, когда они пришли в курилку.
— Но он не убивал своих учеников, — возразил Дима.
— Не убивал, — кивнул Гущенко, — но домогался, приставал к девочкам, об этом многие знали. С одной ученицей заперся на ключ в классе после уроков, чуть не изнасиловал. Она стала кричать, потом выпрыгнула в окно. Когда все вскрылось, его даже не посадили, просто тихо уволили из школы. Если бы кто-нибудь отнёсся к этому серьёзно, если бы его тогда, в конце шестидесятых, обследовали, изолировали, сколько жизней могли бы спасти! Многие убийцы-педофилы работали с детьми. Маньяк Сударушкин был талантливым детским врачом, лечил ДЦП и убивал своих маленьких пациентов. Маньяк Сливко, который двадцать лет истязал, зверски убивал мальчиков и снимал их агонию на любительскую кинокамеру, вообще был заслуженным учителем РСФСР. Знаете, одно из профессиональных заболеваний учителей, помимо варикозного расширения вен, близорукости и воспаления голосовых связок, — патологическая ненависть к детям.
— Те три подростка нигде не учились, — сказал Дима.
— Вы уверены? — Профессор прищурился. — О них ведь до сих пор ничего не известно.
— Именно поэтому я уверен. Если бы они учились, их бы непременно кто-нибудь опознал. Одноклассники, учителя.
— Вы так думаете? — Гущенко выпустил аккуратное колечко дыма. — Вы должны помнить, что в распоряжении следствия не было ни одной нормальной, живой фотографии. Имелись снимки трупов. Смерть очень меняет лица, вам ли не знать? Художники, которые рисовали портреты, тоже отчасти фантазировали. В газетах и по телевизору показали посмертные слепки, и только.
Соловьёву нечего было возразить. Профессор, как всегда, рассуждал вполне логично и говорил правду. И тут Гущенко неожиданно сменил тему.
— А скажите, Дима, у вас ведь с доктором Филипповой особые отношения? Вы учились вместе в школе, а потом даже, кажется, были немножко женаты?
— Мы не расписывались, — сказал Соловьёв и почувствовал, что краснеет.
— Напрасно, — задумчиво произнёс Гущенко, — вы очень подходите друг другу. А Женю Качалову всё-таки убил не Молох. Это мог быть кто-то из её знакомых. Например, отец её ребёнка. Подумайте об этом варианте. Кстати, вы ещё не выяснили, кто он?
— Нет.
— Попробуйте его найти, это очень важно, уверяю вас. Может быть, он женатый человек, боялся огласки, мести со стороны отца девочки и подделал почерк Молоха, чтобы его никто не мог заподозрить. Такое в истории криминалистики уже бывало. Вы не согласны?
— Что бывало в истории криминалистики — согласен. А что это подражатель — всё-таки не верю, — сказал Соловьёв.
