Искатель,1994 №5 - Алистер Маклин
— А где медицинская сумка доктора Джолли? — спросил я у Бенсона.
— Вы что, даже своим коллегам не доверяете?
— Вот именно.
— И мне? — Он улыбнулся одними губами. — А вы страшный человек! Я обшарил в этих кучах все до последнего дюйма. И ничего не нашел. Даже измерил толщину днищ в чемоданах.
— Тем лучше для меня. А как там ваши пациенты?
— Их всего девять, — сообщил Бенсон. — Сейчас они наконец почувствовали себя в полной безопасности, и это ощущение, с психологической точки зрения, оказалось куда более эффективным, чем любое лечение. — Он заглянул в разложенные на столе карточки. — Больше всех досталось капитану Фольсому. Мы радировали в Глазго, так что по прибытии на базу его тут же передадут специалисту по пластической хирургии. У близнецов Харрингтонов — они оба метеорологи — ожогов значительно меньше, но они здорово обморозились и находятся в состоянии крайнего физического истощения. Но при хорошем питании, в тепле и покое они через два дня встанут на ноги. У Хассарда — это еще один метеоролог, — Джереми, лаборанта, ожоги и обморожения средней степени. Странно, почему люди так по-разному реагируют на голод и холод? У четверых остальных — Киннарда, старшего радиста, доктора Джолли, Нэсби, повара, и Хьюсона, водителя тягача и ответственного за генератор, — состояние примерно одинаковое: они сильно обморозились, особенно Киннэрд, и получили ожоги второй степени. На постельный режим согласились только Фольсом и Харрингтоны. Они и правда крепкие парни и к тому же молодые — ясное дело, на «Зебру» слабаков не пошлют.
Если прежде я мог позволить себе усомниться в том, что арктические льды далеко не самое подходящее место для кладбища, в тот день после десятиминутного пребывания на ледяном ветру я убедился в этом окончательно и бесповоротно. После тепла, окружавшего нас на борту «Дельфина», холод снаружи казался всепоглощающим, и через пять минут все мы тряслись точно в лихорадке.
Наклонив головы, мы спешили вернуться на «Дельфин», в наше единственное убежище. От поверхности льда к верхней части боевой рубки вел двадцатифутовой высоты подъем, образовавшийся из почти отвесных льдин, вздыбившихся после того, как лодку, когда мы пытались пробиться через лед, швыряло то вверх, то в сторону. Хотя с рубки свисали подъемные концы, взбираться по ним было не так-то просто. Веревки на морозе обледенели, превратившись в гладкие струны, и то и дело выскальзывали из рук, а снег и острые льдины слепили глаза.
Взобравшись футов на шесть, я протянул руку Джереми, лаборанту с «Зебры», который из-за того, что у него были обожжены ладони, не мог подняться без посторонней помощи, как вдруг у меня над головой раздался чей-то сдавленный крик. Я тотчас поднял глаза и сквозь застилавшую взор снежную пелену увидел, как кто-то, добравшись до самого верха рубки, закачался, теряя равновесие, и рухнул вниз. Я резко рванул на себя Джереми, чтобы падающее тело случайно не зацепило его. Послышался глухой удар об лед и громкий хруст. Представив себе, как все произошло, я невольно поморщился.
Мне почудился еще какой-то звук. Передав Джереми заботам кого-то из наших, я в один миг соскользнул вниз по обледеневшей веревке, стараясь не смотреть туда, куда только что упало тело. Было такое впечатление, будто оно, рухнув с двадцатифутовой высоты, ударилось не об лед, а о бетонный настил.
Хансен, однако, меня опередил — он уже был внизу и освещал фонариком не одно, как я узнал, а два распростертых тела. Пострадали Бенсон и Джолли.
— Вы видели, как это случилось? — спросил я Хансена.
— Нет. Как я понял, поскользнулся Бенсон и упал прямо на Джолли — это и смягчило удар. Джолли был рядом со мной, когда Бенсон сорвался.
— Выходит, Джолли спас жизнь вашему доктору. Придется привязать их к носилкам и осторожно поднять на борт. Здесь оставлять их надолго нельзя.
— К носилкам? Что ж, раз вы так считаете, будь по-вашему. Но они уже вот-вот очухаются.
— Один из них — возможно. Другой еще долго не придет в себя. Или вы не слыхали, как кто-то из них ударился головой об лед? Хрустнуло так, будто ему проломили череп. И я пока не знаю, кто из них пострадал больше.
Я наклонился к Бенсону и приподнял капюшон его штормовки. Сбоку, над правым ухом, виднелась глубокая, длиной в три дюйма, рана, успевшая затянуться на лютом морозе кровавой ледяной коркой. Еще бы на два дюйма ниже — и Бенсон был бы мертв. Бенсону повезло — череп у него оказался крепким. Однако мне не давал покоя хруст, который я услышал, когда он стукнулся о лед.
Бенсон дышал слабо и часто. А Джолли, наоборот, — глубоко и размеренно. Откинув капюшон его анарака, я стал осторожно ощупывать голову, и сзади, в области затылка, нащупал небольшое уплотнение. Мне все стало ясно. Джолли оказался на пути сорвавшегося вниз Бенсона, но не прямо под ним, а чуть в стороне, поэтому при падении Бенсон сбил его с ног, и он, упав на лед, отделался лишь сильным ушибом затылка.
Через десять минут, привязав обоих пострадавших к носилкам, мы подняли их на борт и уложили в лазарете. Больше всего меня тревожило состояние Бенсона, потому как Джолли вскоре открыл глаза и стал мало-помалу приходить в себя. Он попробовал было сесть в койке и застонал.
— О Господи, моя голова! — Джолли то зажмуривался, то размыкал веки, силясь сосредоточить взгляд на переборке, украшенной картинками Бенсона, потом как бы в неуверенности отводил глаза в сторону.
— Честное слово, чудеса, да и только. Кто же это сделал?
— Что? — спросил Свенсон.
— Свалился на мою грешную голову. Кто, а?
— Вы хотите сказать, что ничего не помните?
— Помню? — раздраженно переспросил Джолли. — Черт возьми, как же я могу… — Он вдруг умолк, увидев на соседней койке Бенсона — тот лежал, распластавшись бесформенной массой под кучей одеял, с перебинтованной головой. — Это он свалился на меня, да?
— Ну да, а кто же еще? — ответил я. — А вы, наверное, хотели его поймать?
— Поймать? Нет, и не пытался. Я даже не успел отскочить в сторону. Все произошло за какие-то полсекунды. Я просто ничего не помню. — Он снова застонал и затем взглянул на Бенсона. — Лихо он упал, а?
