Забери меня с собой - Елена Владимировна Гордина
И вот сейчас Ольга все вспомнила: ей лет десять, не больше, она вернулась из школы домой, на ней белые колготки и бант на резинке, который сильно стягивает волосы в хвост. Прическа настолько тугая, что больно вискам. Оля даже сейчас чувствует, как у нее ноет затылок, она так и не смогла к этому привыкнуть, хотя мама всегда ей делала именно такую прическу. Вот она разувается в коридоре, бросает ранец на пол и в отличном настроении – день солнечный и по истории пятерка – заходит в свою комнату. А там на детском турнике висит ее отец…
– О господи! – у Ольги подкосились ноги, она так явно и отчетливо все вспомнила, самоубийство отца и свою истерику. Она была дома одна с трупом довольно долго, пока соседи не услышали ее крики и не вызвали милицию.
Случившееся более тридцати лет назад снова вернулось, она вспомнила все, вплоть до мельчайших подробностей: красный палас под отцом потемнел от мочи, в углу комнаты в корзине аккуратно сложены ее мягкие игрушки…
Ольга медленно, стараясь больше ни к чему не прикасаться руками, вышла из комнаты, немного постояла в коридоре, отдышалась и вышла из дома.
– Сергей! – Она подошла к своему спутнику. – Я все вспомнила!
Кутаясь в куртку, она безрезультатно пыталась унять дрожь, смотрела на друга измученным взглядом:
– Я все вспомнила, ты мне не поверишь, но это правда!
– Тебя колотит! Пошли скорее в машину! – Сергей сразу понял, что Ольга не в себе.
Они добрели до автомобиля, Ольга закурила, она невидящими глазами смотрела сквозь лобовое стекло, по которому стучал мокрый снег.
– Я вспомнила, посмотрела на Василия и все вспомнила. Мой отец, который нещадно меня бил все детство ремнем, до кровавых полос, повесился именно в моей комнате. На ремне. Я даже помню этот ремень, коричневый, с такой огромной армейской пряжкой, она еще застряла у него где-то под щекой, и я тогда думала, что, наверное, ему больно(!) так висеть…
– Какой ужас! – Сергей растерялся. – Но как же тогда Анатолий Олегович?
– Это отчим, но он мне как отец, мама очень быстро вышла замуж, и я вот только понять не могу, за что меня так ненавидел мой родной папа? – Она расплакалась. – И мать меня всегда недолюбливала, теперь я, кажется, понимаю почему. Она, наверное, винит меня в его смерти.
– Что за бред? – возмутился Сергей. – Как может быть виноват ребенок в том, что у него был отец садист и самоубийца? Ты говорила об этом с психологами? Мне кажется, такая травма требует профессиональной помощи.
– Я пыталась, – Ольга вспомнила свою попытку обратиться за помощью, – но как-то дело не пошло…
– Надо проработать это раз и навсегда. Я задам тебе один вопрос, но ты только не обижайся, ладно? А ты уверена, что вспомнила это, а не придумала? Или, может быть, тебе показалось на фоне постоянного стресса, который преследует тебя все последнее время.
– Нет, Сережа, я уверена, что вспомнила. – Ольга заехала во двор к отцу, уже светало. – Если бы была жива моя мать, мы могли бы у нее спросить.
– Но ведь Анатолий Олегович жив! – Сергей выглядел уставшим и осунувшимся. – Можем спросить у него.
– Ой, да ты что! – отмахнулась Ольга. – Он совершенно ничего не соображает.
– Но ты говорила, что у него иногда бывают просветы, – напомнил Сергей, – можно попробовать.
– Ну хорошо, – согласилась Ольга, – чего тогда тянуть, пойдем прямо сейчас, только уверена, что ничего ты от отца не добьешься. У него более-менее нормальное состояние случается теперь все реже и реже и длится буквально пару минут. Но кто знает, быть может, именно сейчас нам и повезет.
– Поживем – увидим, – ответил Сергей.
Они вышли из машины и поднялись в квартиру, отец действительно не спал, он лежал на спине, до сих пор связанный простыней, и смотрел в потолок.
У Ольги на глаза навернулись слезы, она его быстро размотала:
– Папа… ты как? – Иногда ей казалось, что еще можно все исправить, найти какое-то чудо-средство, и отец станет как раньше.
Сергей зашел в комнату следом за ней и теперь стоял, прислонившись к стене, переводя взгляд с Ольги на Анатолия Олеговича.
– Хорошо, доченька, – неожиданно ответил старик совершенно нормальным голосом, – что-то со мной происходит плохое, – он прервался на полуслове, так как заметил Сергея. – Что он здесь делает? Ты зачем с ним водишься? С ним нельзя вообще иметь никаких дел!
А дальше старик откинулся назад и забился в истерике, а Ольга с ужасом поняла, что болезнь снова взяла верх.
– Видишь, что с ним творится? – сквозь слезы она обратилась к Сергею. – О чем ты хотел его спросить? Он же совершенно невменяемый.
– Да, Оля, ты права, – Сергей устало вздохнул, – отец нам не поможет, вся надежда на психотерапевта. Слушай, если я тебе сегодня больше не нужен, я пойду домой, ладно? Не спал всю ночь, а мне через пару часов уже на работу надо идти.
– Ох! – Ольга всплеснула руками. – А я-то дура! И не догадалась! Прости меня… Спасибо за все, конечно, иди.
Сергей попрощался и быстро ушел, а Ольга дождалась сиделку и поехала домой, всю дорогу она думала о своем детстве, воспоминания о котором возвращались к ней какими-то толчками. Детских фотографий у нее почти не было. Оля до сих пор хранила фотоальбом, который она привезла домой после смерти матери. Правда, она за три года так его ни разу и не пересмотрела, потому что воспоминания, связанные с прошлым, для нее всегда были болезненными и некомфортными, хотя она сама не могла понять, с чем это связано.
Понимание пришло лишь сегодня, и, может быть, именно поэтому у нее практически не было детских фотографий до десяти лет. Пара фото из роддома, где лицо ее родного отца наполовину скрыто кепкой, парочка фото из детского сада, одна фотография была сделана на школьной линейке – первый раз в первый класс. А потом до десяти лет словно и жизни у нее не было, и лишь с появлением в их семье Анатолия Олеговича ситуация изменилась – они стали отдыхать летом на море, часто выбирались в парки, поэтому и совместные фото тоже были. А до отчима словно и жизни не было, но как Ольга ни пыталась вспомнить хотя бы что-то еще из своего детства, так и не смогла.
