Алексей Хапров - Черная повесть
— А куда упал вертолет?
— В лес.
— А точнее?
— Не знаю.
— Тьфу ты! Джигиты-вакхабиты! Ты можешь сказать хоть что-то еще? Как он выглядит?
— В полный рост я его не видел. Я видел только его лицо и его следы.
— Опиши мне все это.
— Лицо такое дикое, заросшее, похожее на морду обезьяны. Следы — огромные, шестипалые, чем-то напоминающие человеческие.
— Прямо Аламаз какой-то! — проворчал брат Алана.
— А может, это и есть Аламаз, — тихо прошептал я. — Или, по-нашему, Снежный Человек.
— Не верю я во все эти сказки про Снежного Человека! — воскликнул Нарвик. — Не верю!
— Больше я ничего не знаю, — виновато произнес я.
Тагеров-старший немного помолчал.
— Ладно, — решительно сказал он. — Разберемся, чьих это рук дело. Кто бы это ни был, перо в бок ему гарантировано. Я к тебе еще заскочу.
Он поднялся с кровати и тихо выскользнул из палаты, плотно притворив за собой дверь. Я облегченно вздохнул и вытер со лба холодный пот. Нет, из этой больницы нужно определенно выбираться побыстрее…
Я полусидел-полулежал, спрятавшись за можжевельником, и терпеливо ждал, когда появится моя потенциальная добыча. Моя правая рука крепко сжимала конец бечевки, будучи готовой в любую минуту резко затянуть разложенные по другую сторону кустарника силки. Мой взгляд был устремлен вперед, но в поле моего зрения никто не возникал.
Шелестела листва, неподалеку раздавался частый стук дятла, выдалбливающего из древесной коры очередного червяка, бойко перекликались кедровки, а я слушал все это, и мечтал побыстрее снова оказаться дома. Мне не хотелось больше ничего, кроме как оказаться в своей кровати, и спать, спать и спать.
В детстве порой мечтаешь о приключениях. На то оно и детство, чтобы грезить романтикой. Все сопряженные с ними опасности не кажутся серьезными, и представляются всего лишь возможностью для получения острых ощущений. Но, столкнувшись с ними в действительности, понимаешь, что они интересны и привлекательны лишь в книжках. Голод, бродящая вокруг смерть, далекий от привычной цивилизации "спартанский" образ жизни отнюдь не каждому придутся по душе. Но польза от приключений, все-таки, есть. Они помогают разобраться в себе и окружающих. Они помогают понять, что ты представляешь собой на самом деле, и что представляет из себя тот, кто находится рядом с тобой. В чем кто силен, а в чем кто слаб. Ни один, даже самый тяжелый, учебный экзамен не идет ни в какое сравнение с экзаменом жизни, коим, вне всякого сомнения, и являются приключения. Ведь учебный экзамен проверяет лишь содержимое твоего мозга на определенный момент, которое всегда можно пополнить, прочитав определенную литературу, или прослушав специальные лекции. А экзамен жизни проверяет наличие силы духа. А сила духа — это такая вещь, что она либо есть, либо ее нет. Если она заложена матушкой природой, в нужный момент она обязательно проявится, даже если до этого всегда дремала. А если ее нет, ее уже нигде не возьмешь.
Попав в экстремальную ситуацию, человек, порой, недоумевает, как он смог совершить то, к чему раньше, как ему казалось, был абсолютно неспособен. И наоборот…
Мои размышления прервал отчаянный вопль:
— А-а-а-а!
У меня внутри все похолодело. Я оцепенел. Я узнал голос Юли. Что там могло случиться?
— Ди-и-ма-а-а!
Крик Патрушевой граничил с истерикой. Я приподнялся с места, не зная, что делать. Если я отзовусь, я распугаю всю находящуюся неподалеку живность, и об охоте можно будет забыть.
— Ди-и-ма-а-а! — раздалось снова.
Нет, просто так Юля не стала бы меня звать. У них определенно что-то произошло.
— Я здесь! — прокричал я в ответ.
— Иди скорей сюда!
Томимый нехорошими предчувствиями, я быстро свернул бечевку и помчался обратно к костру.
Ваня и Юля стояли рядом, прижавшись друг к другу. Их лица были белы, как мел.
— Что? — подбежав, выдохнул я.
Попов молча указал глазами куда-то в сторону. Я повернул голову, но тут же поспешно отвел взгляд, ибо увиденное было ужасным. Меня пробрала дрожь. Возле толстой, старой осины, не проявляя никаких признаков жизни, лежал Алан. Вокруг него образовалась огромная лужа крови, которая продолжала понемногу вытекать из его перерезанного горла. Его лицо было обезображено гримасой страха, от которой становилось не по себе. Очевидно, он успел осознать весь ужас наступающей смерти.
Рядом виднелся след. Это был тот самый след, который мы уже наблюдали в том месте, где убили Лилю. Огромный, шестипалый, похожий на человеческий. У меня перехватило дыхание. Я перевел взгляд на своих спутников. Наши глаза встретились. В них сквозила обреченность и беспомощность. Мы словно спрашивали друг у друга, что нам делать?
— Почему он продолжает нас убивать? — пролепетал Ваня.
Мы стали нервно озираться по сторонам. От каждого дерева, от каждого куста веяло опасностью. Нам мерещилось, что некое неведомое нам существо спряталось где-то неподалеку, и вот-вот нападет на нас.
— Ребята, отсюда нужно срочно уходить, — прошептала Патрушева.
Мы в спешке собрали свои вещи, и бросились прочь, даже не загасив костер. При этом мы всячески старались не смотреть на тело Тагерова. Нам было стыдно перед ним, даже мертвым. Как мы могли подозревать его в этих убийствах? Как мы могли оставить его одного со связанными руками, совершенно беспомощного и беззащитного? Хочешь-не хочешь, но мы невольно стали пособниками его гибели.
Раздираемые самобичеванием, мы направились в ту сторону, где, по словам Попова, были люди. Мы забыли про все. Про голод. Про жажду. Нам хотелось только одного — как можно быстрее уйти подальше от этого проклятого, зловещего места. Любой шум заставлял нас испуганно вздрагивать и ускорять шаг. Нам все время казалось, что нас кто-то преследует.
Остановились мы только тогда, когда услышали сверху приближающийся гул мотора. Мы сбросили на землю свою поклажу, задрали головы вверх, и принялись прыгать, размахивать руками и кричать:
— Эй! Мы здесь! Эй!
Наконец вертолет появился. Он пролетел над нашими головами, не выказав ни малейших признаков того, что пилоты нас заметили. Нами овладело горькое отчаяние. Я в сердцах схватил с земли ком мха, и, что было сил, швырнул его в небо. Мои спутники не выдержали, и тоже дали волю своей досаде. Ваня в бешенстве стал бить ногами кустарник, а Юля в истерике принялась колотить руками по земле.
Эти эмоции отняли у нас последние силы. Мы в изнеможении, тяжело дыша, рухнули на землю. В тот момент мне хотелось уйти в небытие, и больше никогда оттуда не возвращаться. Мне хотелось смерти, которая принесла бы мне сладкое избавление от всех невзгод. В глубине души меня, конечно, угнетала собственная слабость. Но я был настолько вымотан, и физически, и морально, что мне было уже все равно, выберусь я из этого проклятого леса, или останусь в нем навсегда. Я закрыл глаза, и меня тут же пленили объятия Морфея…
Вокруг меня клубился густой туман. Он был до того плотным, что я даже не видел собственных ног. Я словно находился внутри огромного белого облака. Я осторожно пошел вперед. Туман не ослабевал. Внезапно вдали появились неясные очертания человеческой фигуры. Ко мне кто-то приближался. Вскоре я смог разглядеть скрюченную, сгорбленную старушенцию, в которой, к своему великому изумлению, узнал Агафониху.
Бабка Агафониха когда-то давным-давно жила в соседнем с нами доме. Она была очень больна, страдала астмой, и на улице появлялась нечасто. Жила она вместе с сыном, которого звали Паша. Паша был абсолютно беззлобным, беспомощным, и совершенно не приспособленным к жизни существом. Когда он проходил мимо, мы, десятилетние пацаны, частенько его дразнили:
— Тюха! Тюха!
Пашу это смущало, он опускал голову, резко ускорял шаг, а мы при этом обидно улюлюкали ему вслед.
Его возраст уже давно перевалил за тридцать, а он все продолжал оставаться одиноким. Он был до того робок и застенчив, что, казалось, даже не знал, как подойти к женщине. Все считали, что ему уготован пожизненный статус холостяка. Какого же было наше удивление, когда в один прекрасный момент у Паши вдруг появилась пара. Это была высокая, стройная, симпатичная девушка, которую звали Жанна. Агафонихе она не понравилась. "Слишком гонорлива, слишком себе на уме", — жаловалась она соседкам. Но поскольку ее сын был влюблен в Жанну без памяти, препятствовать их браку она не стала. Они сыграли скромную свадьбу, и Жанна переехала жить к мужу. А полгода спустя Агафониха умерла.
— Здравствуйте, Марфа Агафоновна, — поприветствовал я старушку.
Та остановилась и внимательно вгляделась в мое лицо.
— А-а-а, — узнала меня она. — Дима. Здравствуй, здравствуй! Как ты повзрослел! Какой ты стал большой, красивый! Как поживаешь?
— Вроде, нормально, — ответил я. — А вы как? Я думал, вы давно умерли.
