Анатолий Ковалев - Удар шаровой молнии
- Юрия Анатольевича сегодня утром арестовали, - сказала Софья.
- За что?
- Для "хорошего" человека всегда найдется причина, - усмехнулась жена.
- У Сони имелись копии кое-каких бумаг, компрометирующих деятельность нотариуса, - инициатива рассказчика теперь перешла к Марку, - и она передала их мне еще неделю назад. А когда муж посадил ее под домашний арест, я передал эти бумаги в органы. Ситуация анекдотическая. Муж арестовал жену, а жена арестовала мужа.
- Да, неожиданный поворот! - засмеялась Аида. - Но, по-моему, Соня, вы слишком рискуете. Если дело дойдет до суда, до конфискации имущества, что тогда останется от вашего наследства?
- О чем вы говорите, Инга! До какого суда? Дружки его через неделю выкупят, и дело закроют. В первый раз, что ли?
- Тогда что он сделает с вами, когда выйдет на свободу?
- А я подам на развод, как советовал Марк.
- Ничего я не советовал, - нахмурился Майринг.
- У меня есть свидетельница. Инга, вы присутствовали при этом, так ведь? Кстати, куда делся ваш литовский акцент?
- Он всегда при мне, - сказала она с акцентом.
- И снимите этот черный парик! Ваши настоящие волосы вам больше к лицу!
У них было много поводов для смеха, но сердце отчего-то щемило. Сердце предчувствовало новые катаклизмы, и разум уже метался в поисках решения, как уберечь от беды близких людей.
Квартира на Фурштадтской становилась ненадежным убежищем. А еще она чувствовала ответственность за маленькую сестренку. Папа здорово удружил. Если бы он только знал, чем она занимается!
- Борзой в городе? - поинтересовалась Аида.
- Вчера наша троица заседала, - откликнулась Софья, - кроме насущных вопросов, должны были решить, что делать с вами. Целый день штаны протирали, но так ни до чего и не договорились. Насчет того, уехал Борзой или нет, ничего конкретного сообщить не могу. Думаю, сейчас, в отсутствие Нечаева, они с Гедиминасом начнут настоящую охоту за вами. Вы у них что-то вроде переходящего вымпела.
-- Скорее, талисмана, - поправил Марк и на миг обернулся к Аиде. - Тебе опасно возвращаться домой. Может, поживешь у Виктора?
- Только не сегодня, - попросила она. - Хочу провести ночь в своей комнате.
Всю ночь она курила, пила водку и слушала "Пинк Флойд". Время, проведенное в заточении, выбило ее из колеи. За пять дней она устала больше, чем за пять лет. Больше ничего не хотелось от жизни. Было единственное желание уехать туда, где ее никто не знает. Желание, преследовавшее Аиду с детства и гнавшее из города в город. Было и еще кое-что. Ей вдруг до боли захотелось послушать литературную болтовню Родиона. Впервые она плакала о брате, снова и снова перечитывала его немецкое послание к ней.
Алена в тот день поехала на Волковское кладбище, а не в больницу к брату. Что ее вдруг потянуло туда? Это только упростило Аиде задачу. Кладбище место тихое, укромное. Подходящее для злодейства.
Поэтесса никуда не торопилась, гуляла в свое удовольствие и что-то бормотала себе под нос. Она, наверное, хотела дождаться конца рабочего дня, чтобы встретить Родиона при выходе из больницы и пожаловаться ему на сестру. А перед этим выпросить у кого-нибудь деньги или жетон на метро. Как Аида ненавидела в этот момент эту нищебродку! Во время своего бродяжничества она никогда не опускалась до попрошайничества. Она научилась воровать, грабить, убивать. Она умела цепляться за жизнь каждой клеточкой, каждым нервом своего существа.
Все разрешилось очень просто. Алена вдруг наткнулась на могилу какого-то поэта. Присела на скамейку и принялась вслух читать стихи, то ли того самого поэта, то ли свои собственные. Аида подкралась к ней сзади. Та ничего не почувствовала. Слишком была занята собой. Ее вообще никогда не интересовало, что творится вокруг. Какой-то одуванчик, а не женщина. Аида выстрелила ей в затылок, не потревожив кладбищенскую тишину. Пистолет с глушителем - незаменимая вещь в таких случаях. Алена не шелохнулась. Только жестикулирующая рука безвольно упала на колено, а голова неестественно дернулась и уткнулась подбородком в грудь.
"Пусть бы жили себе, - думала теперь Аида, заливая водкой тоску по брату. - Он бы разобрался потом. Нет, именно Алена ему была нужна! Именно нищебродка! Именно Кобейн! Именно мазохизм!"
Она уснула в кресле, уронив пустой стакан на ковер.
С утра надрывался телефон, но Патимат боялась брать трубку. Аида же никак не просыпалась. Наконец явился перепуганный до смерти Майринг.
Ему пришлось прибегнуть к некоторым фармацевтическим ухищрениям, чтобы избавить бедную девушку от похмелья.
- Мы вчера с Соней вовремя подоспели. Ночью на даче нотариуса побывали люди Борзого. Они бы не пощадили ни тебя, ни девочку.
- Знаю. Как мне найти Гедиминаса?
- Этот сам тебя найдет, если захочет. Он остановился в "Прибалтийской". Может, съездим туда?
-А не опасно?
-Нелепый вопрос, Марк. Для меня каждый новый день опасен. Для тебя, кстати, тоже. Ты зря полез в это дерьмо. Я тебя предупреждала.
- Я это слышу от тебя не в первый раз, - напомнил он.
- И услышишь еще, - пообещала Аида. - Нечаев мне показывал снимок...
- Я в курсе...
- Что ты думаешь по этому поводу?
- Думаю, что каждый зарабатывает на жизнь как может.
Человек, сделавший снимок, сначала предложил его Соне, и, когда она отказалась ему заплатить, обратился к нотариусу. Ко мне он прийти постеснялся, потому что мы с ним знакомы. Соня описала мне этого парня. И по ее описаниям я узнал нашего старого приятеля Сашу.
- Какая сволочь! - в сердцах воскликнула девушка.
- Сволочь? Нам больше не потребовались его услуги, и он решил на нас заработать. Разве ты никогда не прибегала к шантажу?
- Я убью этого гада! - негодовала она.
- Ты собралась убивать всех, кто хоть раз в жизни оступился?
- Оступился? Ты не понимаешь, Марик! Ты мыслишь литературными, гуманитарными категориями. Родька мыслил точно так же. Ты мало сталкивался с "враждебным миром", а у него свои законы. Если не ты его, то он тебя! Этого гада необходимо пристрелить, иначе он причинит нам непоправимое зло!
- Ты, Аидка,-сумасшедшая, вот что я тебе скажу! Все зло, которое мог причинить, этот раздолбай Саша, он уже причинил. И на большее не отважится.
- Ошибаешься! Ох, как ты ошибаешься, дорогой! Такие люди входят во вкус, и "враждебный мир" использует их на полную катушку!
"Вихри враждебные веют над нами, - запел он, - темные силы нас злобно гнетут. В бой роковой мы вступили с врагами, нас еще судьбы безвестные ждут..."
Подъезжая к гостинице "Прибалтийская", Майринг поинтересовался:
- Ты теперь хочешь работать на Гедиминаса?
- Не знаю. Послушаю, что он мне предложит. Он тебе предложит руку и сердце.
- Думаешь?
- У него серьезные намеренья. Так утверждала Софья.
- Вряд ли.
- Ты не веришь в свои женские чары?
- Просто я хорошо знаю этих людей. Вся его любовь - маскировка. Не может же он открыто сказать коллегам по бизнесу: "Мне нужна эта отчаянная девка, чтобы вести тайную войну против вас. Она справлялась и не с такими лохами, как вы!"
- Может, ты и права, - грустно произнес Марк. - И опять все вернется на круги своя? Убийство - деньги - убийство?
Она курила и молчала. Они уже приехали, но выходить из машины не торопились.
- Марик, я была с тобой откровенна, как ни с кем другим, но это не значит, что ты должен учить меня уму-разуму.
- Извини... Но эта девочка... Твоя сестра...
- Я знаю, что ты хочешь сказать. Да, я подвергаю ее опасности. И любому дураку понятно, что маленькая девочка - это ахиллесова пята. И кто-нибудь обязательно попробует этим воспользоваться. Но ничего другого я пока не придумала. Поверь, Марик, мне все надоело. Я вымоталась за эти годы и чувствую себя дряхлой старухой. Моя мечта - не поверишь - уйти в монастырь. "Элоиза, ты - ведьма, как и сестры твои францисканские!" Видишь, я запомнила твои стихи. Да, это действительно про меня написано. Что ж, принимай меня такой, какая я есть. Только, ради бога, не лезь в петлю!
Она вышла из машины и резко захлопнула дверь.
Портье за небольшое вознаграждение удостоверил, что действительно некий литовский гость проживает в гостинице "Прибалтийская". За новое вознаграждение он даже сообщил, что в данный момент интересующий даму субъект отсутствует. И уже без вознаграждения нацарапал на клочке бумаги телефонный номер субъекта, а также согласился передать для него записку.
С Гедиминасом пришлось говорить по-литовски, а она давно не упражнялась в языке и некоторые слова подзабыла. Их выручил немецкий. Господин из Литвы знал его лучше, чем русский.
Они сидели в летнем кафе, напротив Гостиного Двора; литовско-немецкую речь заглушал симпатичный оркестрик, в репертуаре которого были сплошные вальсы, и кое-кто даже танцевал. За соседним столиком расположились охранники Гедиминаса. Они вальяжно потягивали пиво и глазели g по сторонам, высматривая злоумышленников.
