Леонид Мендельсон - Пятый угол
- А если этим пассажирам достались только личные вещи, а завещание исчезло? — не выдержал Уорбик.
- Маловероятно, что профессиональный убийца будет действовать так прямолинейно.
Комиссар вновь взял в руки нож и деревянный брусок. Молчание длилось одну-две минуты.
- Ну, а если убийство совершено только ради ограбления? — настойчивый вопрос в стиле Уорбика.
- Для этого, опять же, нужен «Остин». А если попытаться представить себе картину такого преступления, то она выглядит, по меньшей мере, странно: Моррисон выезжает из ворот задним ходом, поворачивает машину почему-то не в сторону Оксфорда, а в обратную, проезжает таким образом метров двадцать, останавливается в неосвещенном месте, выходит из машины и пешком, под сильным дождем, возвращается к воротам, чтобы получить удар по голове от незнакомого человека. Как тебе такой вариант?
В кабинете вновь воцарилось молчание. Сэм методично вырезал очередное действующее лицо, а сержант напряженно смотрел в одну точку на стене, подперев голову двумя руками.
- Вот что, Уорбик. Поезжай туда, походи, посмотри, «понюхай», поговори с обитателями, но — хочу дать один совет: будь максимально корректен и вежлив, если не хочешь получить «по носу». Не забывай, что имеешь дело с семьей адвокатов. — И, помолчав, добавил: — Да и просто, по-человечески, не стоит излишне их тревожить.
Сержант уехал, а Сэм продолжил вырезать «образы и характеры», как поэтично выразилась однажды Сарра, защищая увлечение мужа перед одним едким журналистом. Движения его, иногда спокойные и методичные, а затем резкие и быстрые свидетельствовали, скорее, не о творческом характере работы, а о течении мыслей, навеваемых этими образами.
В половине одиннадцатого дежурный по Управлению доложил, что мистер Наум Вольский прибыл по приглашению комиссара. В кабинет вошел мужчина выше среднего, даже по английским меркам, роста, подтянутый, как иногда говорят «поджарый», в строгом костюме, белой рубашке с галстуком, завязанным по моде равнобедренным треугольником.
Первая реакция комиссара, как уже позже он признался сам себе, было некоторое удивление: элегантный мужчина из коммунистической, деревенской России! Особенно его «зацепило» умение посетителя завязывать галстук; сколько лет он безуспешно пытался освоить этот незамысловатый прием, но безуспешно — выходило нечто однобокое, кривое изделие, с которым даже самый изысканный костюм лишался уважения. Первая, абсолютно несерьезная мысль, пришедшая в голову комиссару, — прямо сейчас, в кабинете, научиться у гостя завязывать галстук!
Вероятно, Сэм на какие-то мгновения глубоко ушел в свои иррациональные мысли, потому что вошедший, видимо не в первый раз, повторил:
- .Вы меня слышите? Я Наум Вольский, пришел по вашему вызову.
- Да, конечно, мистер Вольский. Проходите, пожалуйста, садитесь. Честно говоря, я ожидал увидеть другого человека.
- Вы имеете в виду, что я прилетел издалека, из России? Вы отнюдь не первый, кто ожидает встречи с существом, одетым, в лучшем случае, по моде начала века, с бутылкой водки в одной руке и ложкой черной икры — в другой.
- Отлично, меня радует, что вполне понимаю ваш английский и ваш юмор! Сочувствую, что приезд в нашу страну оказался столь печальным. Мне поручено расследование этих трагических событий, и я пригласил вас для допроса в качестве свидетеля. Могут возникнуть трудности, связанные с незнанием законов Англии, а также ваших прав и обязанностей. Вы предпочитаете присутствие адвоката или достаточно моих пояснений?
- Спасибо, комиссар, я надеюсь на вашу помощь, если начну совершать ошибки во вред себе и делу. Не буду скрывать, что готовился к этому визиту и получил необходимый юридический инструктаж.
«Было бы удивительно, если б оказалось иначе, — подумал Сэм. — Инструктаж наверняка был не только юридическим, но и тактическим».
- Это облегчает мои обязанности, мистер Вольский. Итак, вы впервые в нашей стране и ранее не были знакомы с вашими родственниками лично, не так ли?
- Да, комиссар.
- Но, вероятно, у вас или у вашего отца были общие дела с ними, в том числе — финансовые?
- Нет, никаких. Мы только недавно узнали о существовании друг друга. Впрочем, это легко проверить, учитывая ваши профессиональные возможности.
- Тогда, чем вы можете объяснить желание покойного адвоката изменить первоначальное завещание в вашу пользу?
- Предвижу еще один ваш вопрос: известно ли мне, что именно Давид завещал нашей семье? Думаю, что если отвечу на него, то отпадет необходимость объяснять, почему он сделал это. Нет, мне не известно, что именно изменено в завещании, но передам смысл одной его фразы: «Много лет мечтал увидеться со всеми вами и хочу, чтобы наши встречи здесь, в Англии, были как можно чаще. Финансовую сторону я обеспечу». Могу лишь предположить, что речь шла о каком-то количестве фунтов на счету в банке или о другом аналогичном варианте.
- Присутствовал ли кто-нибудь при этом разговоре? Может быть, вам известно, обладал ли этой информацией кто- нибудь ещё?
- Нет, мы беседовали тет-а-тет. А что касается вашего второго вопроса — затрудняюсь ответить.
- Не секрет, что вы были вынуждены переехать на квартиру в Лондон по инициативе, если можно так назвать, миссис Мерин. Как она мотивировала свое желание?
- Видите ли, комиссар, у миссис Мерин бывают периоды или относительно неплохого самочувствия, или абсолютно плохого. Для стороннего наблюдателя они отличаются разительно: в первом случае вы услышите за весь день максимум два слова — «здравствуйте» и «до свидания»; а во втором — может обрушиться такой поток изречений, что для понимания его явно не достаточно моего английского. После всего случившегося она, практически постоянно, пребывает во втором периоде.
- Вы ответили на мой вопрос весьма образно, но не конкретно.
- А собственно, и конкретизировать нечего: я был обвинен во всех смертных грехах, то есть — если бы не мой приезд, ничего бы не случилось.
- Понимаю, вы обиделись и уехали.
- Обиделся? На больного человека? Конечно, нет, комиссар. Это мое абсолютно взвешенное решение, обдуманное и оговоренное с Беном и доктором Бэрри.
- Вы считаете, что поведение миссис объясняется только ее болезнью, а не другими намерениями? Например, нежеланием посвящать вас в какие-нибудь семейные события или проблемы.
- Ну, это и так естественно. Тем более, что в таком многослойном клане невозможны идеальные отношения.
- Опять же, мистер Вольский, я пытаюсь получить информацию, относящуюся к событиям злосчастного воскресенья, а вы уводите меня чуть ли не к проблемам царя Давида. Кто из членов семьи или слуг мог оказаться на месте убийства нотариуса?
- Не думаю, что в состоянии сообщить вам что-нибудь полезное. Насколько мне известно, он отбыл около шести часов вечера, а мы с мистером Кимом, мужем Беверли, в это время находились в моей комнате на втором этаже дома. Так что, ни о ком другом я сообщить ничего не могу.
- Меня интересуют любые, даже самые незначительные детали, замеченные вами, в том числе и в другое время.
По усмешке, тронувшей губы собеседника, комиссар догадался, что было не столь трудно, о его мысли: подталкивание к стукачеству или, интеллигентнее, к сотрудничеству с органами.
- Мое положение в семье, особенно после случившегося, оставляет желать лучшего, поэтому, стараюсь, как можно меньше контактировать с кем-либо. Сожалею, но ничем не могу вам помочь.
«Вот семейка! И этот коммунист туда же! — с раздражением подумал Сэм. — Тряхнуть бы его как следует, да только себе дороже выйдет.»
- Известно ли вам, что сокрытие важных для следствия фактов есть нарушение закона и подлежит наказанию?
- Да, комиссар, известно. Но мне также известно, что даже в отношении подозреваемых в совершении преступления существует такая мелочь, как презумпция невиновности. Тем более что я, как вы меня предупредили, — только свидетель.
- Мистер Вольский! Вы здесь не для того, чтобы учить меня. — Сэм чувствовал, что излишне горячится, но остановиться не мог.
- Ни в коем случае, комиссар. Я лишь хочу напомнить, с вашего позволения, что являюсь потерпевшей стороной, поскольку утерян важный для меня финансовый документ. До настоящего времени могу только констатировать, что английская полиция в полном неведении относительно его местонахождения.
Наступила полная тишина, и двое возбужденных, раскрасневшихся мужчин замерли на несколько секунд, ожидая очередного выпада друг от друга. Первым прервал паузу комиссар.
- Между прочим, мистер Вольский, ваше заявление бездоказательно. Никто, включая вас, не видел этого документа. Существует лишь предположение, что он был, чего явно не достаточно для предъявления претензий к полиции.
- Тем не менее, согласитесь, что для вас основная версия смерти мистера Моррисона связана именно с завещанием моего дяди. Я хочу подчеркнуть, что вы сами считаете вполне вероятным такое развитие событий.
