Эндрю Тейлор - Загадка Эдгара По

Я все еще был слаб после вчерашнего и ощутил, что из-за этой незаслуженной доброты на глаза навернулись слезы.

— Благодарю вас, сэр, — сказал я и опустил голову.

Мы молчали. Мистер Роуселл мерил комнату шагами, останавливаясь только перед окном, чтобы снова посмотреть на туман. Мне на мгновение показалось, что мой внутренний туман рассеялся.

31

— Да уж, нам чертовски повезло, — проворчал Стивен Карсуолл. — Парень, заглядывающий только в рот, и старуха, которая вообще ни черта не видит!

— Старуха считает, что слышала ирландский акцент. И манера речи ей показалась аристократической.

— Это ничего нам не дает. Франт мог с ходу изобразить акцент. В детстве он ездил в родовое имение в графстве Уиклоу, и если хотел, то мог говорить точь-в-точь, как простой Пэдди.[25] Один лишь акцент не позволяет отличить Франта от По. А что касается речи, кто, простите, судья? Мать парня, выдирающего зубы? Ее мнение яйца выеденного не стоит. — Карсуолл замолчал и посмотрел на предмет, лежащий на его ладони. — Но это уже что-то.

— Не похоже на палец джентльмена.

— Верно. Но ничто не говорит и о том, что он принадлежал По, — Карсуолл стряхнул с ладони отрубленный палец обратно в портсигар, на его лице не отражалось никаких эмоций, кроме скуки. Он, хромая, доплелся до письменного стола — в тот день его мучила подагра — и кинул портсигар в один из ящиков. — Предположим, что человек, которому удаляли зуб, — Франт. Для того чтобы общественность поверила в его смерть, он убил По и изуродовал его тело. Но зачем ему оставлять у себя палец, отрубленный с руки По?

— Не знаю, сэр. Возможно, мистер Франт выжидал в поисках укромного местечка, чтобы избавиться от него.

— Нет, не сходится. Такую маленькую вещицу можно бросить в огонь. Или в выгребную яму. Или в реку на худой конец. Черт побери, как ни крути, у нас нет доказательств.

Я подумал, хоть и не сказал этого вслух, что сумку могли оставить и намеренно. Не стал я упоминать и о том, что палец странно сморщенный и желтый. Что с ним случилось после того, как его отрубили? Есть ли какая-то подсказка, где его держали? И можно ли с уверенностью утверждать, что это именно указательный палец?

— Тем не менее я премного вам обязан, — Карсуолл вытащил часы. — Сейчас мы ничего более сделать не можем. — И все тем же тоном добавил: — Я написал мистеру Брэнсби, что вы возвращаетесь завтра.

Я поклонился.

— Полагаю, вы с облегчением вновь приступите к своим обычным обязанностям. В письме я особо подчеркнул, что вы прекрасно справлялись с работой и проявили благонадежность, — Карсуолл потрогал часы. — Меня ждут в Сити. Вы можете провести остаток дня с Чарли.

Через минуту я уже тащился по лестнице в гостиную, где, как сообщил столь нелюбимый мною Пратт, я могу найти Чарли. В особняке на Маргарет-стрит не было специальной классной комнаты, но в любом случае в гостиной было и теплее и удобнее. Не буду скрывать — пока я поднимался по каменным ступеням, сердце мое стало биться чуть быстрее при мысли о том, кого еще я могу обнаружить вместе с Чарли.

Когда я вошел, мисс Карсуолл подняла голову, и ее лицо озарилось улыбкой. Она была одна, сидела у камина, загородив огонь экраном, чтобы защитить от жара лицо. На коленях мисс Карсуолл лежала сложенная газета.

— Прошу прощения, — сказал я. — Мне сказали, что Чарли здесь.

— Он сейчас спустится, мистер Шилд. Побежал к маме на пару минут. Пожалуйста, проходите и садитесь у огня. Сегодня ужасно холодно, не правда ли?

Я был рад воспользоваться ее предложением. Увидел, что она читает «Морнинг пост», и мой взгляд выхватил слово «убийство» на раскрытой странице.

— Неужели миссис Франт снова заболела? — спросил я. — Когда я видел ее вчера, мне показалось, что она идет на поправку.

— К счастью, кузине действительно лучше. Но она быстро устает, и врач порекомендовал ей днем отдыхать у себя в комнате, — мисс Карсуолл посмотрела прямо на меня, в ее манере чувствовалась честность, открытость — качества, которые я ценю больше всего. — Раз уж мы заговорили о здоровье, смею заметить, что сегодня вы выглядите гораздо лучше, чем я ожидала. Миссис Франт сказала, что на вас напали.

— Скорее неприятное происшествие, чем серьезное.

— Подозреваю, вы преуменьшаете степень опасности, — она очаровательно вздрогнула. — Мы постоянно в опасности!

— Но мне не причинили вреда. Мистер Хармвелл отбился от нападавших, а потом любезно проводил меня до дома в экипаже.

Улыбка мисс Карсуолл озарила меня, словно солнце из-за туч.

— Возможно, его побуждения не были совершенно бескорыстны, сэр? Учитывая ту трогательную сцену, что мы наблюдали на Пиккадилли.

Я улыбнулся в ответ:

— Насколько я понимаю, миссис Керридж переписывала рецепты для матушки мистера Хармвелла.

Улыбка перешла в смешок.

— Расскажите это кому-нибудь другому, — мисс Карсуолл подвинулась на стуле, подол ее юбки слегка задрался, демонстрируя очаровательные щиколотки и изящные икры, обтянутые французскими шелковыми чулками. — Так противоестественно для Керридж иметь поклонника. Она мне в матери годится.

Тут она залилась румянцем и умолкла, поскольку подобное замечание было не совсем уместным, особенно из уст мисс Карсуолл, учитывая ее положение. Я задумался, причем не впервые, есть ли в интересе Хармвелла к миссис Керридж нечто большее, чем кажется на первый взгляд. Она лучше многих знала, что происходит в доме хозяев. Она лично прислуживала миссис Франт, единственная из слуг переехала из особняка на площади Рассела. Кроме того, миссис Керридж заботилась о мисс Карсуолл, пока та жила с Франтами почти два года, когда Генри Франт находился в Канаде, и, разумеется, знала Чарли с рождения. Все трое — миссис Франт, мисс Карсуолл и Чарли — относились к Керридж с большой теплотой и доверяли ей свои секреты. Учитывая все вышесказанное, миссис Керридж пользовалась среди других слуг влиянием, несоизмеримым с ее статусом в доме.

— Мистер Карсуолл сказал мне, что вы скоро переезжаете за город, — сказал я, чтобы прервать молчание, пока оно не стало тягостным.

— Да. Папа такой капризный. Он все время говорит о лишних расходах, хотя это все чепуха. Но он не слушает никаких доводов, — произнесла мисс Карсуолл не без издевки над самой собой, превратив критику отца в комментарии относительно собственного несовершенства.

— Вы, мисс, как мне кажется, предпочитаете город?

— О да! Я помню, как было замечательно, когда я впервые переехала к Софи на площадь Рассела. Внезапно Бат показался мне скучной деревенькой. Я знаю, сейчас Лондон немноголюден, а после Рождества людей на улицах станет еще меньше. Но даже при этом мне милее город, а не пустынные пейзажи сельской местности и грубоватые жители деревень. И я… я буду скучать по друзьям. В Лондоне у тебя столько знакомых, что всегда можно выбрать, с кем проводить время. Но в Монкшилле все иначе. Там круг знакомств весьма ограничен, — она помолчала, а потом добавила с особым ударением: — Да, я буду особенно тосковать по некоторым своим друзьям.

Мисс Карсуолл уставилась в газету, лежавшую у нее на коленях, но, произнося последнюю фразу, она подняла голову и посмотрела на меня, слова зазвучали с особенной силой, и было трудно удержаться и не домысливать, что же за ними скрывается. Мисс Карсуолл улыбнулась мне и хотела было сказать что-то еще, но в этот интереснейший момент дверь в гостиную распахнулась, и к нам влетел Чарли.

— Кузина Флора! — закричал он. — Мама говорит, что мне не придется возвращаться в школу!

32

В Сток-Ньюингтон я вернулся в четверг, девятого декабря. С каждым днем погода становилась все хуже и хуже. Холод и долгие ночи соответствовали мрачному состоянию моей души. Иногда я впадал в отчаяние. Когда мысли не были чем-то заняты, пустоту заполняли два лица: миссис Франт и мисс Карсуолл. Я сам удивлялся своему безрассудству: сохнуть по даме из высшего общества — чистое безумие, но насколько абсурднее сохнуть сразу по двум?! Но как я ни пытался призвать на помощь философию, не мог выкинуть из головы два прекрасных образа.

— Вы не в духе, Том, — заметил Эдвард Дэнси как-то вечером, когда мы сидели у потухающего камина.

— Просто хандра. Прошу прощения, я не хотел досаждать вам.

— У нашего настроения тоже бывают солнечные и пасмурные дни. А что вы читаете?

Я передал ему книгу.

— «Песни» Катулла? — Дэнси поднес книгу к свече и полистал страницы. — Очаровательно, просто очаровательно, — пробормотал он. — Здесь собраны все страсти молодости и все ее глупости. Однако я не стал бы показывать ее мистеру Брэнсби.

— Я перечитываю поэмы не из-за их содержания, а из-за их метра.

— Да, весьма интересно использование Катуллом фалекского размера и холиямба. Что же до гекзаметра, нельзя отрицать, что Катулл использует гекзаметр с большей элегантностью, чем Лукреций, хотя, на мой взгляд, стихи стали бы еще прекраснее, если бы он чаще прибегал к анжабеману. С другой стороны, его элегии не всегда искусны, а пентаметр порой неуклюж, — Дэнси поднял голову и улыбнулся своей перекошенной улыбкой. — Не судите меня строго, Том, я и сам несколько не в духе. — Он вернул мне томик Катулла. — Вы слышали новости? Квирда забирают из школы.