Эвелин Энтони - Валентина
- У тебя есть правая рука, а у меня - левый глаз, вместе мы можем воевать!
- Скорее бы они вернулись, - заметил Де Шавель. - Становится темно; вскоре нам нужно будет перегруппироваться, иначе многие из нас погибнут. Посмотри, вот и они! Будь осторожен, Бюфо!
Русские быстро атаковали, что было их манерой, они стреляли на бегу и вопили, как демоны. Де Шавель стрелял в их первую линию; со всех сторон в лесу щелкали мушкеты, и некоторые из врагов падали. Пули, предназначенные французам, иногда попадали в деревья, вспарывали мерзлую землю, но крики, раздававшиеся то здесь, то там, свидетельствовали о том, что иногда они находили и живые мишени.
Пуля, которая поразила Бюфо, попала как раз в самый центр его грязных бинтов, разбрызгав его мозг. Он упал, не издав ни звука, поэтому Де Шавель оглянулся и увидел, что он мертв лишь тогда, когда русские протрубили отступление. Он рыдал над юношей, который умер в госпитале в Москве, хотя они никогда не разговаривали. С Бюфо они были друзьями. Но он не плакал над ним; он завидовал ему. Полковник взял его оружие и попытался засунуть его за ремень; использовать левую руку было очень трудно, но ничто не должно было достаться русским. Он шел по лесу, созывая товарищей, а когда дошел до разбитого бивуака, тотчас же уснул - он был слишком слабым и уставшим, чтобы съесть жалкую порцию пищи.
Бюфо умер, сражаясь, это было лучше, чем жить как пародия на человека, изуродованным и бесполезным. Он выжил, но это лишь временно. Будут другие сражения, другие возможности уничтожать врага, пока не наступит благословенный момент и он не разделит судьбу друга. В эту ночь ему снилось, что у него целы обе руки, что он вернулся в лес и похоронил своего друга.
Мороз был непереносимым; он обжигал. Смоленск, к которому они так стремились, занесло снежными бурями, враги день и ночь атаковали его, он оказался почти бесполезным. Резерв съел почти все запасы; люди, которые пришли сюда из Москвы и Бородино, готовы были убить их за это. Драки и убийства превратили гарнизон в дикарей, которых невозможно было призвать к дисциплине. Половину зданий разрушили, там невозможно было найти убежище. Ничего не оставалось делать, как двигаться дальше. А прямо перед ними в Красном находилась большая часть русского войска под предводительством Кутузова.
Наполеон принял решение отослать Нея назад командовать арьергардом. Шесть тысяч человек, вот и все силы, которыми можно было защитить Наполеона от атак казаков Платова. А из этих шести тысяч сотни были ранены, как и Де Шавель. Мороз достиг своей высшей точки, когда они покидали Смоленск; чтобы защитить себя от снега и мороза, люди заворачивались в мешковину, надевали женскую одежду, казачьи сапоги и шапки, снятые с убитых или умирающих. Многие отм"о-розили пальцы на руках и ногах. Люди падали от голода и отчаяния и замерзали до смерти. Происходили ужасающие сцены; когда падала одна из лошадей, люди набрасывались на животное и отрезали от него куски мяса. Они пили растаявший снег и лошадиную кровь, и ходили слухи, что некоторые питаются человеческим мясом, но, несмотря на это, они сражались за каждую милю перехода, и постоянно среди них находился Ней. Он делил все трудности с истощенными людьми, его громкий голос отдавал им приказы, шутил, подбадривал. Однажды он появился среди растянувшихся раненых, высматривая людей, способных держать оружие.
Ней подошел к Де Шавелю и обнял его.
- Мой дорогой полковник! Я думал, что вы давно погибли... Как я рад вас видеть, вы поправились?
Де Швель кивнул; он с трудом узнал маршала в этом изможденном человеке с посеревшим лицом; он выглядел очень старым, а его рыжие волосы поседели. Де Шавель не знал, насколько изменился он сам; его лицо было обморожено, глаза покраснели, подбородок покрывала жесткая щетина, тело было слабым и исхудавшим. На нем была меховая шапка, снятая с мертвого русского, в левой руке он держал саблю.
- Я сейчас в порядке, маршал, - сказал он. - Я чувствую себя слишком хорошо для того, чтобы находиться в этих рядах. Я могу еще драться. На моем счету один или два под Вязьмой!
- Верю! - ответил Ней и положил руку на его плечо. - Заходите ко мне вечером на огонек, полковник. Я не могу предложить вам многого, но всем, что есть выпить и поесть, поделюсь с вами. - Он пошел дальше, останавливаясь, чтобы поговорить с людьми, пошутить с ними, поднять их боевой дух.
- Мы справимся, - внезапно сказал кто-то. - Не позволим свиньям приблизиться к императору.
Ней знал, как поднять людей на ноги, когда они уже потеряли надежду, когда им хочется лечь и умереть. Он мог быть твердым и жестким, когда это требовалось, он требовал дисциплины, невзирая на тяжелые условия, и хотя он часто плакал по ночам от того, что его люди страдают, он никогда не показывал и тени жалости. Благодаря его личности никто не упоминал о капитуляции. Было решено, что они будут сражаться и двигаться вслед за императором, чтобы он и его основные войска могли спастись и укрыться в Польше. Арьергард либо умрет, либо присоединится к другим войскам на подходе к Березине. Но не возникало и мысли о сдаче русским и о своем собственном спасении.
- Каково истинное положение, месье? - Де Шавель поел немного соленого мяса и сушеных бобов, выпил бренди, который Ней предложил ему и еще двум офицерам. Они сидели, скорчившись, у огня в палатке маршала, и впервые за много недель он чувствовал тепло. Снегопад прекратился, все окрестности были покрыты толстым слоем ослепительно белого снега. Полная луна смотрела с небес, усыпанных яркими застывшими звездами. Мерцало несколько костров, окруженных дрожащими людьми. Укрытия из веток и старых одеял согревали людей, теснившихся под ними, как животные, жаждущие немного тепла.
Ни одна ночь не проходила без атаки казаков, поэтому Ней вернулся в свою палатiл поздно, проверив все посты. Он посмотрел на Де Шавеля поверх рюмки с вином; в ней оставался бренди лишь на дюйм. Сам он ничего не ел.
- Истинное положение? Все, что я могу сказать вам, это то, что к Березине движется Кутузов, с юга ему навстречу приближается Чичагов. Наш друг Шварценбург не сдвинулся с места со своими австрийцами, чтобы остановить его. Я говорил императору, что австрийские войска будут бесполезны! Они не лояльны по отношению к нам - эта собака Шварценбург пропустил русских! Я никогда не доверял ему!
- Если они встретятся прежде, чем император перейдет Березину, - сказал Де Шавель, - на что он надеется? Он будет уничтожен.
- Это и есть план, - заметил Ней. Он взял кусок черного хлеба, откусил большой кусок и продолжал разговаривать с полным ртом. - Это как три стороны треугольника. С одной стороны Чичагов, с другой - Кутузов, а в основании казаки Платова. Они рассчитывают настичь императора прежде, чем тот пересечет Березину и уйдет в Польшу. Но они не добьются успеха. Наполеон слишком умен для этого. Он сделает шаг вовремя. Сейчас Даву отразил их атаку у Красного и позволил ему проскользнуть. Император уйдет. А мы последуем прямо за ним. Об этом я не тревожусь. Дюкло, в бутылке еще остался бренди передай ее сюда. Только бы этот проклятый мороз не усилился, - внезапно заметил он. - Мы теряем сотни людей ежедневно. Как много раненых способны сражаться, полковник? У нас на счету каждый человек.
- Немного, месье, - ответил Де Шавель. - Они слишком быстро умирают. Около пятидесяти способны держать мушкет, но не больше, возможно, что даже и столько не наберется. Я сделаю все, что возможно, завтра.
- Вы сами вряд ли сможете драться, полковник, - сказал Дюкло. Он вспомнил о битве раненых в лесу под Вязьмой и нашел это невероятным. Но вся кампания состояла из таких случаев, где в равных частях смешивались ужас и удивительная храбрость. Полковник перевел на него взгляд и посмотрел, как сумасшедший. Возможно, так оно и было; Дюкло это не удивило бы. Они, должно быть, все сошли с ума, они убивали себя, как некоторые несчастные сделали это после Смоленска.
- Я смогу, - заверил его Де Шавель. - У меня одна рука, но, Бог мой, я могу сделать ею больше, чем какой-нибудь идиот двумя! - Он отвернулся, дрожа от ярости и холода, это усилие было слишком велико для него. - Со мной несколько человек, месье, - сказал он Нею. - Я посмотрю, кто останется в живых завтра утром. - Он неловко встал, поскольку ему трудно было сохранять равновесие без правой руки. Но никто из тех, кто знал его, не осмелился бы предложить ему помощь.
Он попрощался с маршалом и Дюкло и отправился к своему укрытию, которое делил с двумя другими офицерами: с поляком, у которого была гангрена на ноге, и еще с одним гренадером, вся спина которого была в осколках, которые постоянно выходили. Он лег между ними, поляк стянул пальто с лица.
- Что он сказал, полковник? Какие новости?
- Обнадеживающие, - коротко ответил Де Шавель. - Он полон надежды. Спите, Ракович, прежде чем эти проклятые казаки нападут опять.
- Я был бы рад уснуть навеки, - пробормотал Поль, - только мне не дает моя проклятая нога.
