Пер Валё - Современный шведский детектив
— Давай, выкладывай свою мысль.
— Поступать в полицейское училище. Они всех берут, им не хватает людей. С моим образованием я вполне могу рассчитывать на продвижение, как только научусь бить по морде лиходеев.
— Тебе что, не терпится людей избивать?
— Будто ты не знаешь. Но ведь я могу сделать чтото полезное… Важно освоиться, а там можно попытаться изменить порядки.
— Между прочим, полиция меньше всего с лиходеями воюет, — заметила Рея. — А как ты думаешь кормить Стину и детей, пока будешь учиться?
— Можно взять ссуду. Я вчера узнавал, когда брал бланки для поступления. Вот, посмотри и скажи свое мнение. Ты во всем разбираешься.
Он вынул из заднего кармана несколько сложенных бланков и проспект и положил на стол.
— Или ты считаешь, что это безрассудная затея?
— Да уж… К тому же вряд ли полиции нужны думающие люди, которые собираются перестраивать ее изнутри. А как у тебя анкета? С точки зрения политики?
— Я состоял одно время в «Кларте»,[11] больше ничего не было. А в училище теперь всех принимают, кроме явных коммунистов.
Она задумалась, потом глотнула вина и пожала плечами.
— Что ж, попробуй… Вроде бы несуразная идея, а на деле может оказаться интересно.
— Меня ведь что беспокоит…
Он чокнулся с Мартином Беком, который пока предпочитал соблюдать умеренность.
— Ну, что тебя беспокоит? — Голос Реи выдавал ее недовольство.
— Выдержу ли я, вот в чем вопрос. Службато какая…
Рея лукаво посмотрела на Мартина Бека; хмурое выражение на ее лице сменилось улыбкой.
— А ты спроси Мартина. Он у нас спец.
Парень недоверчиво поглядел на Мартина Бека.
— Ты правда смыслишь в этом деле?
— Немного. И могу подтвердить, что полиции позарез нужны хорошие люди. И в проспекте правильно сказано, что служба многогранная, можно специализироваться в разных областях. Если человек, например, увлекается вертолетами, или механизмами, или организационными проблемами, или лошадьми…
Рея хлопнула ладонью по столу так, что бокалы подпрыгнули.
— Хватит чушь городить, — сердито сказала она. — Отвечай честно, черт дери.
К своему собственному удивлению, Мартин Бек ответил:
— Если вы согласны повседневно общаться с болванами и чтобы вами помыкали спесивцы, карьеристы или просто идиоты, можно выдержать несколько лет. Главное, не иметь собственного мнения ни по каким вопросам. А потом… потом, глядишь, и сам таким станешь.
— Да я вижу, ты не любишь полицию, — разочарованно сказал Кент. — Не верится мне, что дело обстоит так плохо. О полиции многие предвзято судят. А ты что скажешь, Рея?
Она рассмеялась — громко, от души.
— Попробуй, — сказала она наконец. — Сдается мне, будет из тебя хороший полицейский. Тем более, что кандидатов на это звание, судя по всему, немного. Так что тебе успех обеспечен.
— Ты поможешь мне бланки заполнить?
— Давай ручку.
Мартин Бек достал ручку из внутреннего кармана пиджака.
Рея подперла рукой голову и принялась писать с сосредоточенным лицом.
— Это будет черновик, — объяснила она. — Потом перепишешь на машинке. Можешь моей воспользоваться.
Девушка по имени Ингела управилась со стиркой и присоединилась к ним. Говорила она преимущественно о ценах на продукты, о том, как на упаковке вчерашнего молока ставят завтрашнее число. Мартин Бек заключил, что она работает в магазине самообслуживания.
Звякнул колокольчик, скрипнула наружная дверь, и ктото зашаркал по коридору. На кухню вошла пожилая женщина.
— У меня чтото телевизор плохо показывает, — пожаловалась она.
— Если антенна виновата, я попрошу Эрикссона завтра проверить ее. Или же придется сдать в починку. Что поделаешь, вон уже сколько служит. А мы пока одолжим другой у моих друзей, у них есть лишний. Тоже не новый, правда. Завтра договорюсь.
— Я сегодня хлеб пекла, вот и вам булку принесла.
— Спасибо, огромное спасибо. Вы не волнуйтесь, все будет в порядке с телевизором.
Рея кончила писать (быстро управилась!), вернула Кенту бланки и снова обратила пристальный взгляд на Мартина Бека.
— Сам видишь, домовладелец обо всем должен заботиться. Именно должен, да мало кому это по душе. Большинство ловчат, только и думают, на чем выгадать. Помоему, это свинство, я стараюсь все сделать, чтобы жильцам было уютно и чтобы они ладили между собой. Квартиры привела в порядок, а вот для наружного ремонта денег нет. Повышать квартирную плату тоже не хочется. Но ведь осень на носу, так что никуда не денешься. Хочешь, чтобы дом был в порядке, не жалей труда. Ответственность надо чувствовать перед съемщиками.
У Мартина Бека было удивительно хорошо на душе. Ему не хотелось уходить из этой кухни. К тому же его немного разморило от вина. Какникак больше года не брал в рот спиртного.
— Постой, — спохватилась она. — Разговорто у нас о Свярде!
— У него были дома какиенибудь ценности?
— Какие там ценности… Два стула, стол, кровать, грязный коврик да самая необходимая утварь — вот и все его имущество. Одежда — только что на нем. Нет, замки эти явно от помешательства. Всех людей сторонился. Со мной, правда, разговаривал, но только когда очень подпирало.
— Такое впечатление, что он был совсем нищий.
Рея глубоко задумалась. Наполнила бокал вином, сделала глоток и наконец ответила:
— А вот в этом я не уверена. Болезненно скупой — это да. Конечно, квартплату он вносил вовремя, но каждый раз ворчал. Изза восьмидесяти крон в месяц! И насколько мне известно, в магазине брал только собачий корм. Нет, вру — кошачий. Не пил. Расходов у него не было никаких, так что вполне мог бы иногда взять немного колбасы, пенсия позволяла. Конечно, многие старики собачьим кормом обходятся, но у них, как правило, много уходит на квартиру, да и запросов побольше, разрешают себе иногда побаловаться бутылочкой десертного вина. Свярд себе даже приемника не завел. Я читала в курсе психологии про людей, которые ели картофельную шелуху и носили старое тряпье, а в матраце у них были зашиты сотни тысяч крон. Известный случай. Изъян в психике, не помню только, как называется.
— Но в матраце Свярда денег не было.
— И он сменил квартиру. Не в его духе поступок. Ведь на новом месте, наверно, приходилось больше платить. Да и на переезд деньги пошли. Нет, тут чтото не так.
Мартин Бек допил вино. Как ни хочется посидеть еще с этими людьми, надо уходить.
И есть над чем поразмыслить…
— Ну ладно, я пошел. Спасибо. Всего доброго.
— А я собиралась приготовить макароны с мясным соусом. Отличная штука, когда сам делаешь соус. Оставайся?
— Да нет, мне надо идти.
Рея проводила его до дверей, не надевая сабо. Проходя мимо детской, он заглянул туда.
— Ага, — сказала она, — детей нет дома, они за городом. Я разведена. Помолчала и спросила:
— Ты ведь тоже?..
— Тоже.
Прощаясь, она сказала:
— Ну пока, приходи еще. Днем я занята на летних курсах, а вечером, после шести, всегда дома.
Выждала немного и добавила с лукавинкой во взгляде:
— Потолкуем о Свярде.
Сверху по лестнице спускался толстяк в шлепанцах и неглаженых серых брюках, с красножелтосиним значком FNL на рубашке.[12]
— Рея, лампочка на чердаке перегорела, — сообщил он.
— Возьми новую в чулане, — ответила она. — Семьдесят пять свечей достаточно.
И снова обратилась к Мартину Беку:
— Тебе ведь не хочется уходить, оставайся.
— Нет, пойду. Спасибо за чай, за бутерброды, за вино.
По ее лицу было видно, что она не прочь настоять на своем. Удержать его хотя бы при помощи макарон.
Однако она передумала.
— Ну ладно, привет.
— Привет.
Никто из них не сказал «до свиданья».
Пока он шагал к своему дому, стемнело.
Он думал о Свярде.
Он думал о Рее.
И хотя он этого понастоящему еще не осознал, на душе у него было хорошо. Так хорошо, как давно уже не было.
XXII
За письменным столом Гюнвальда Ларссона друг против друга сидели двое — хозяин стола и Колльберг. У обоих был задумчивый вид.
На календаре попрежнему четверг, шестое июля, они только что покинули кабинет Бульдозера Ульссона, предоставив начальнику спецгруппы в одиночестве мечтать о счастливом дне, когда он наконец посадит за решетку Вернера Руса.
— Не пойму я этого Бульдозера, — сказал Гюнвальд Ларссон. — Неужели он и впрямь думает отпустить Мауритсона?
Колльберг пожал плечами:
— Похоже на то.
— Хоть бы слежку организовал, честное слово, — продолжал Гюнвальд Ларссон. — Прямой смысл… Или, потвоему, у Бульдозера припасена какаянибудь другая гениальная идея?
Колльберг в раздумье покачал головой:
