Виктор Пронин - Божья кара
– Как он вошел сегодня?
– Он позвонил, а я подумала, что это ты вернулся.
– Но у меня были свои ключи!
– Разве об этом думаешь, когда ждешь человека, а в дверь звонят... И я открыла.
– Это был все он же?
– Да, конечно...
– А почему ты была обнаженная?
– Тебя ждала... Хотела встретить голенькой... Тебе это всегда нравилось... У нас были встречи, когда я появлялась в таком вот бесстыдном виде...
– И что было дальше?
– Он захлопнул за собой дверь и тут же бросился меня душить. А когда я потеряла сознание, перерезал мне горло. И я тут же умерла.
– Ты и сейчас мне его не назовешь?
– Андрей, ты не запомнишь... Это не запоминается... Но не переживай... Кольцо замкнулось... Ему уже не уйти, он в твоих руках.
– И он получит свое?
– Это будет настоящая кара. Та, которой я хотела для него. А знаешь, Леночка со мной... Как только я умерла, она тут же прибежала... Не отходит ни на шаг... Она все правильно тебе сказала... Его портрет здесь, в этой квартире... И еще...На кладбище есть камень, старый камень... Ты его узнаешь по странной надписи... Сходи... Из этой надписи все поймешь... Все, Андрей, мне пора... Только это... Ты не смотри, какая я тут лежу... – Она чуть шевельнула рукой в сторону окровавленной простыни. – Запомни меня другой... Помнишь, как мы с тобой мчались на машине сквозь декабрь, как пили из краника красное вино «Каберне» и опаздывали, опаздывали, опаздывали к поезду... Тогда у нас все получилось, но друг к другу мы все-таки опоздали... Прости меня ради бога и за эти годы, и за сегодняшнюю глупость... Прости меня за сегодняшнюю... Прости...
Голос Светы затихал, слова становились неразборчивыми, а она сама делалась все прозрачнее, пока совсем не исчезла среди кухонных шкафчиков, тарелок, чашек...
– Она ушла? – услышал Андрей голос Равиля.
– Да... Ее больше нет.
– Ты возвращаешься?
– Здесь мне больше нечего делать... Появились какие-то люди, что-то ищут... Они чужие.
Равиль коснулся пальцами лба Андрея, и он тут же открыл глаза.
– Ты в порядке?
– Да... Вполне. – Андрей сел в кресле, оглянулся по сторонам. – Света разделась, чтобы встретить меня в таком вот виде... У нас с ней иногда случались разные шалости... Вот она и решила немного удивить меня, порадовать, побаловать... Прости, говорит... – И на этом слове Андрей не выдержал: закрыв лицо руками, он наклонился, зажал голову коленями и только по вздрагивающей спине можно было догадаться о его состоянии. – Прости, говорит... И исчезает... И исчезает...
– Она вернется, – сказал Равиль.
– Как вернется? – Андрей поднял мокрое лицо.
– Ты еще сможешь с ней поговорить...
– Света сказала, что ее убил тот же человек, что и Лену... И еще... На кладбище вроде есть камень со странной надписью... И его надо найти... Камень старый... Давно он там... Камень... – Андрей замолчал и, откинувшись на спинку кресла, потерял сознание.
– И так бывает, – спокойно произнес Равиль.
В поисках Наташи Амок обошел весь Коктебель – забегаловки, рестораны, шашлычные, – но все было напрасно. Несколько раз заглядывал к ней домой, но и там ее не было – висячий замок висел снаружи. Он понимал, что она могла затаиться с кем-нибудь и за висячим замком, но такой подлянки он от нее уже не ожидал. Последние несколько ночей, которые они провели вместе, давали ему если и не уверенность, то хотя бы надежду.
После обеда прошел сильный, но недолгий дождь, в воздухе посвежело, стало прохладнее. Несмотря на явный успех в отношениях с Наташей, тревога в его душе не исчезала и взгляд оставался прежним – затравленным.
Он не понимал, что происходит.
Все, что с Амоком случалось до сих пор, несмотря на все южное разнообразие, оставалось ясным и понятным. Да, бывали обиды, оскорбления, бывали встречи откровенно счастливые или разорительные, но при этом они оставались понятными, он всегда знал, как вести себя дальше. Бывало – прогоняла его красотка, и он уходил. Иногда сама приставала – он откликался, охотно и легко. Но то, что происходило у него с Наташей, не лезло ни в какие ворота.
– Мужик, ты чего, болеешь? – допытывались друзья.
– Ага, – кивал Амок. – Прихварываю.
– А что случилось?
– Это... Кашель. А иногда зуд.
– А в каком месте зуд-то?
– Да в том самом, – уклонялся Амок от дальнейших расспросов и уходил, уходил в места, где никто к нему не приставал. Не мог же он сказать, что постоянно чувствовал в груди собственные разорванные, сочащиеся кровью внутренности. Он только сейчас понял, что за словами «болит сердце», «болит душа» стоит истинный смысл этих слов. Оказывается, душа может не просто болеть, а болью своей доводить до беспамятства.
Был случай, когда ночная компания увидела на пляжной гальке человека, который колотил кулаками по острым камням, разбивая руки в кровь, и при этом скулил, как избитый щенок. Ребята подошли, окружили, похлопали несчастного по спине, приподняли...
Да, это был Амок.
Он не помнил, как оказался на пустынном пляже в третьем часу ночи, что с ним происходило, чего хотят от него эти добродушные ребята, почему у него руки в крови...
– Старик, ты чего? – спросили у него. – Может, тебя куда отвести?
Сев на гальку и закрыв лицо разбитыми руками, Амок продолжал горестно раскачиваться из стороны в сторону.
– Может, перебрал? – допытывались у него.
– Нет...
– Тебя избили?
– Нет, я сам...
– Она тебя кинула?
– Д... да...
– Сама приползет! – твердо сказал парень. – В ногах кататься будет! – Он обернулся, нашел в утреннем полумраке девушку из их же компании и как бы вонзил в нее свой указательный палец. – Видишь?! Видишь, до чего вы людей доводите? Подыхает мужик! Воет как собака! А вам все хиханьки-хаханьки! Грудки-бедрышки! Сиськи-попки-письки! Да?! Какой парень гибнет! А я бы тоже, между прочим, не прочь вот так... Ладно, уходим. Выживет. Вижу, что выживет. Мужик, может, примешь глоточек-второй, а? У нас с собой... А?
– Нет, ребята... Спасибо... Я уже в порядке.
– Ладно, пересечемся на пляже – покажешь, из-за какой-такой можно вот так подыхать.
– Я не первый, – вдруг внятно и негромко произнес Амок. – И вешались уже из-за нее, и топились, и стрелялись...
– Тогда ты точно должен выжить, чтобы предупредить человечество о смертельной опасности, которая от нее исходит.
– Выживу, – слабо кивнул Амок и почувствовал вдруг – стало легче. Боль отпустила, сознание прояснилось. Не раздеваясь, вошел в воду и продолжал идти, пока голова не скрылась под водой. А когда вынырнул, увидел, что ребята, которые нашли его, столпились на берегу, готовые броситься вытаскивать бедолагу из моря.
– Все в порядке... У нее на счету утопленник уже есть. Придется что-нибудь новенькое придумать...
– А, шутишь... Тогда выживешь...
А как-то остановил его вахтер Муха у всегда распахнутых железных своих ворот.
– Ты чего орал-то вчера в кустах? – спросил он.
– Я?! – удивился Амок. – Когда?
– Да еще и не темно было...
Амок не помнил.
– Выпил, неверно, с ребятами на голубой скамейке, – попытался хоть как-то объяснить он собственную странность.
– Не-е-е, – Муха покачал указательным пальцем из стороны в сторону. – Тверезый ты был... Но зареванный. Понял? Зареванный. И причину я знаю. Ты сегодня уже десять раз мимо меня прошел. С нудистами она якшается. Дуй на ихний пляж. – И Муха дал рукой общее направление, по которому нужно идти, чтобы попасть на нудистский пляж. – Они хоть и безобидные, но поганые. Погань от них идет, от голых-бесстыжих. И от мужиков, и от баб. Да и дети ихние тоже... Яблоко от яблони... Ты там построже с ними... Блудливые они все поголовно.
– Спасибо. – Амок опять повернул в парк.
– Ты куда?! – крикнул вслед Муха. – На чекушку-то отстегни!
– Ох, Муха, – тяжко вздохнул Амок, протягивая вахтеру десять гривен. – Давно прошла?
– Да чуть ли не с утра.
– Одна?
– С дочкой.
– Хоть одно утешение.
– Да слабое это утешение... Кроме дочки, еще кое-кто был... Качок такой себе... Блондин, блин. Или рыжий.
– Козел он, а не качок, – опять вздохнул Амок и, махнув вахтеру на прощание, зашагал к морю.
Дождь прошел, но небо оставалось пасмурным, и редкие капли падали на асфальтовую дорожку теперь уже с мокрых ветвей. Амок миновал ресторанчики, дома отдыха, потом пошли мелкие татарские забегаловки с лежачими местами, и, наконец, распахнулось пространство небольшой бухты. Здесь-то и располагалось лежбище нудистов. По случаю непогоды голых-бесстыжих, как выражался Муха, было немного, но Наташу Амок нашел быстро. Она сидела одна, на холодном песке и смотрела в сторону моря – пляжный волейбол за спиной нисколько ее не интересовал.
– А, это ты, – приветствовала она Амока и отодвинула от себя сумку, освобождая место на песке. – Долго тебя ждать пришлось.
– Но ты же не скучала?
– До этого не дошло, но было бы лучше, если бы ты за мной все-таки приглядывал.
