Наталья Александрова - Венец Гекаты
Он набрал на пульте домофона номер двадцать четыре. Никто не отозвался — видимо, в двадцать четвертой квартире никого не было.
Тогда «курьер» набрал номер тридцать шесть.
На этот раз в динамике послышался заспанный женский голос:
— Ну, кого это принесло?
— Двадцать четвертая квартира? — деловым тоном осведомился «курьер». — Экспресс-доставка «Скороход». Вам бандероль.
— Вот в двадцать четвертую и звоните! — отозвалась женщина. — А это тридцать шестая.
Выждав полминуты, мужчина с совиным лицом снова набрал тот же номер.
— Ну, что надо? — донеслось из динамика. — Я же сказала — это тридцать шестая!
— Извините, — торопливо проговорил «курьер». — У вас, наверное, домофон сломался. Я набираю двадцать четыре, а попадаю к вам… впустите меня, мне срочно нужно эту бандероль доставить!
— Черт с тобой… — протянула женщина после секундного раздумья. — Заходи, а то ведь не оставишь в покое.
Замок щелкнул, и фальшивый курьер проскользнул в подъезд.
Он поднялся на лифте на четвертый этаж и подошел к двери квартиры номер шестнадцать. Той самой, в которой, по информации его таинственной заказчицы, проживала в промежутках между гастролями Лиза Раевская, знакомая покойной Амалии Антоновны.
Из-за двери квартиры доносились звучные, раскатистые фортепьянные аккорды. Судя по этим звукам, Лиза была дома и увлеченно репетировала.
Человек с совиным лицом нажал на черную кнопку.
Фортепьяно не умолкало — видимо, за его звуками пианистка не расслышала трель дверного звонка.
Тогда настойчивый посетитель нажал на кнопку звонка сильно и решительно, с частыми короткими перерывами — так, чтобы его непременно расслышали.
Наконец фортепьяно умолкло, послышались торопливо приближающиеся шаги.
— Кто здесь? — раздался за дверью молодой женский голос.
— Вам бандероль из Зальцбурга! — сообщил «курьер», уставившись в дверной «глазок» честным безобидным взглядом.
Видимо, название музыкальной столицы Европы произвело на пианистку впечатление. Замок щелкнул, и дверь открылась.
На пороге стояла высокая стройная девушка с выразительными карими глазами и очаровательными ямочками на щеках. Она была одета в розовый махровый халат и пушистые домашние шлепанцы, голова замотана полотенцем — видимо, перед тем как сесть за фортепьяно, девушка приняла ванну.
— Извините, — проговорила она смущенно. — Я играла и не сразу услышала ваш звонок.
— Вам бандероль, — повторил «курьер», протискиваясь в прихожую. — Распишитесь, пожалуйста! — И он протянул пианистке расчерченный черными линиями листок.
— Сейчас, секундочку… — девушка отвернулась, шагнула к столику, на котором лежала шариковая ручка. — Секундочку…
Больше ничего она не успела ни сказать, ни сделать.
Фальшивый курьер, мгновенно сбросив свою безопасную личину, захлопнул входную дверь, подскочил к не ожидавшей подобного оборота девушке, обхватил ее правой рукой поперек туловища, а левой вцепился в ее горло.
Несчастная жертва забилась в руках напавшего на нее человека, пытаясь вырваться на свободу, но он, не ослабляя железной хватки, поволок ее прочь из прихожей. По пути ему попалась приоткрытая дверь ванной. Полотенце свалилось с ее влажных волос.
Мужчина втащил туда бешено сопротивляющуюся, мучительно хрипевшую пианистку, безуспешно пытавшуюся вдохнуть. Она уже начинала задыхаться.
Фальшивый курьер захлопнул дверь и прошипел:
— Если не будешь кричать — отпущу!
Девушка из последних сил мотнула головой, давая понять, что обещает вести себя тихо.
Филин отпустил ее горло. Девушка закашлялась и хрипло задышала. Ее лоб покрывали мелкие бисеринки пота.
Немного придя в себя, она проговорила:
— Кто… кто вы? Вы грабитель? Но здесь нет ничего ценного… или… или вы маньяк?!
— Не болтай глупости! — перебил ее Филин. — Я только хочу задать тебе несколько вопросов.
— Каких вопросов?! — В слабом голосе девушки ужас перемешался с крайним изумлением.
— Где то, что ты вытащила из клавесина? — спросил Филин, уставившись на нее своими круглыми немигающими глазами — глазами беспощадного ночного хищника.
— Клавесина? Какого клавесина? — На этот раз ее удивление явно перевесило страх.
— Вот только не надо этого! — раздраженно прошипел Филин, встряхнув девушку, как тряпичную куклу. — Ты отлично знаешь, о каком клавесине я говорю!
— Не… не знаю!.. — простонала пианистка. — Я правда не понимаю, о чем вы говорите! Вы меня пере… перепутали!
— Ну уж нет! — процедил Филин, склонившись над ней и буквально просверливая взглядом насквозь. — Ничего я не перепутал! Адрес тот самый, и фортепьяно… я слышал из-за двери, как ты играла! Так что не надо держать меня за идиота!
— Но я не… — начала девушка, но Филин резко оборвал ее:
— Хватит болтать чушь! Я сюда пришел не затем, чтобы слушать твою трепотню! Выкладывай все, что знаешь! Ты сама нашла тайник в клавесине или старуха показала его тебе?
— Я правда не понимаю… — попыталась возразить девушка. — Не понимаю, о чем…
Филин побледнел, его узкие губы слились в тонкую ниточку, нос еще больше заострился, превратившись в настоящий совиный клюв, круглые глаза излучали холодную ненависть.
— Ты меня достала! — прошипел он. — Я хотел поговорить с тобой по-хорошему, но раз ты сама этого не желаешь…
Он схватил девушку сзади за шею, подтащил ее к раковине, левой рукой пустил воду и закрыл донный клапан. Раковина быстро наполнилась, и тогда он опустил в воду лицо девушки, надавливая на ее затылок, не давая вырваться.
Все происходило в полной тишине, в страшном безмолвии — несчастная пианистка безуспешно пыталась освободиться, ее руки и ноги судорожно дергались, но злодей крепко держал ее за волосы, не давая поднять голову над водой.
Выждав чуть больше минуты, он поднял ее голову за волосы.
Девушка, мучительно хрипя, ловила широко открытым ртом воздух, пытаясь отдышаться.
— Ну что — надумала? — процедил Филин, снова жестоко встряхнув ее. — Что ты знаешь о тайнике в клавесине? Что знала о нем старуха? Кто из вас нашел этот тайник?
— Но я… действительно… не знаю… о чем вы говорите!.. — с трудом выговорила несчастная девушка. — Я… не…
— Снова ты за свое?! — рявкнул Филин. — Ну, сука, ты меня не переупрямишь!
И он снова окунул ее лицом в воду.
Узкая спина девушки мучительно дергалась, она безуспешно пыталась вырваться, хваталась руками за кафельную стену. Руки бессильно соскальзывали с гладкого кафеля, ногти обламывались. Филин нажимал на затылок жертвы, удерживая ее голову под водой.
На этот раз он продержал ее почти две минуты, прежде чем снова поднять за волосы.
Девушка еле дышала. Воздух с мучительным хрипом врывался в ее легкие, глаза едва не вылезали из орбит.
— Ну, теперь-то ты, надеюсь, поумнела? — проговорил Филин, в упор уставившись на свою полуживую жертву. — Что ты знаешь об этом чертовом тайнике? Скажи мне, облегчи свою участь! Что в нем было? И самое главное — куда ты это дела?
— Не… не надо больше… — простонала девушка, едва державшаяся на ногах. — Если бы я что-то знала… хоть что-то… я обязательно сказала бы вам… не надо убивать меня!.. пожалуйста! Я не тот человек, который вам нужен!..
— Опять?! — выкрикнул Филин. — Ну, ты крепкий орешек, но и я не слабак! Если ты думаешь, что я сдамся… не на того напала!
И он, не дав пианистке отдышаться, снова окунул ее лицом в воду.
На этот раз она почти не сопротивлялась, почти не пыталась вырваться. Видимо, ее силы, а главное — воля к сопротивлению уже подошли к концу. Ее руки и ноги только дрожали крупной дрожью. Не прошло и минуты, как по телу несчастной девушки пробежала судорога, и она бессильно обвисла, не подавая больше никаких признаков жизни.
— Ты что — хочешь меня обмануть? — прошипел Филин. — Хочешь, чтобы я поверил, будто ты померла? Не на того напала!
Однако девушка не шевелилась, и он всерьез забеспокоился.
Вытащив ее голову из воды, он повернул безвольно обвисшую жертву к себе лицом.
Ее глаза были широко открыты, они были полны предсмертной муки, боли и недоумения.
Филин несколько раз ударил ее по щекам, пытаясь привести в чувство, попробовал сделать искусственное дыхание.
Все было напрасно. Пианистка была мертва.
Это действительно был прокол.
Филин представил, что скажет ему таинственная заказчица, вообразил, как она будет глядеть на него своими черными немигающими глазами, и его невольно передернуло.
Она скажет, что он оборвал последнюю ниточку, ведущую к цели. И будет права.
Неужели он потерял свое профессиональное мастерство? Неужели ему пора отойти от дел и отправиться на покой?
Нет, люди его редкой профессии отправляются на покой не так, как врачи или адвокаты, бизнесмены или строители. Люди его профессии не выходят на пенсию, чтобы разводить розы на даче или любоваться закатом из окон собственной виллы. В лучшем случае они отправляются на покой в приличном гробу, на катафалке, за которым вместо друзей и родственников идет менеджер похоронного бюро, в худшем же — в дерюжном мешке, с десятком кирпичей для тяжести, они погружаются в черную осеннюю воду или без всякого гроба их закапывают в сырую глинистую землю на пригородном пустыре.
