Кирилл Шелестов - Погоня

Коржаков коротко поздоровался и пригласил всех сесть. Матрешин и Лихачев расположились рядом, плечом к плечу, я — напротив, слыша стук своего сердца. Секретарша принесла всем чай с лимоном, Калошин отказался. Я почему-то обратил внимание на телефоны, сгрудившиеся на тумбочке, возле рабочего кресла Коржакова, некоторые из них были с гербами, и про себя я удивился их количеству.

— Справку по делу Храповицкого мы с Юрием Ме-фодиевичем прочли, — деловито заговорил Коржаков. — Общее впечатление составили. — Он взял паузу, ожидая от Калошина подтверждения.

— В общих чертах, — несколько свысока проговорил Калошин. — Собственно, это не моя епархия. Мое дело — политика, а тут, я извиняюсь, уголовщина.

— Без вас, похоже, ни одна епархия не обходится, — уважительно заметил Коржаков. — Ни политика, ни уголовщина.

Тайные стычки Коржакова с Калошиным по поводу разделения полномочий были известны в узких чиновничьих кругах и порой просачивались в прессу. Калошин предпочел не заметить двусмысленного намека в словах Коржакова.

— Справку кто готовил? — спросил Коржаков у генералов.

— Я, — подался вперед Лихачев. — Оставил самое главное, без лишних подробностей. Если в целом брать, то материала мы нарыли очень много, почти двести томов. Все кабинеты у следователей завалены...

— Серьезный парень этот Храповицкий? — полувопросительно заметил Коржаков.

— Негодяй, — заверил Лихачев.

— Долго же он, однако, куролесил...

— Некому остановить было, — самодовольно улыбнулся Матрешин. — Боялись связываться. Одни мы вечно с шашками на баррикады лезем.

Гладко выбритый, надушенный, с волосами, уложенными феном, он не особенно походил на героя баррикад.

— Хорошо, хоть вы лезете, — одобрил Коржаков. — А то совсем хана. Что же мы с ним, голубчиком, делать будем?

— Как что? — отозвался Матрешин. — Сажать! Неужели по головке гладить?

— А доказательная база надежная?

— Железобетонная, — кивнул Лихачев.

— Свидетели в суде не подведут? Не пойдут на попятную?

— Попытки запугивания свидетелей были, — Лихачев бросил на меня уничижительный взгляд. — Вплоть до покушения на убийство, я об этом в справке упомянул. Но благодаря нашей своевременной реакции ситуация в настоящее время находится под контролем. Ключевых свидетелей мы взяли под охрану, ведем с ними индивидуальную работу. Поводов для беспокойства я не вижу.

— В судах-то вы не очень блещете, — озабоченно проговорил Коржаков. — Не помню даже, выигрывали вы хоть раз или нет.

— Конечно, выигрывали! — с обидой отозвался Матрешин. — Просто мы судьям денег не платим, а преступники платят, да еще какие!

— Храповицкий, поди, непременно заплатит, — поддразнил Коржаков.

— Храповицкий пусть платит, — вновь улыбнулся Матрешин с тем же самодовольством. — Мы его административным ресурсом прихлопнем! — И он посмотрел на Калошина, ища поддержки.

— Какой еще административный ресурс? — холодно возразил Калошин. — У нас суды полностью независимы.

Матрешин смешался, спохватившись, что выдал наличие между ними неких тайных соглашений. То, что он бегал в президентскую администрацию договариваться с Калошиным за спиной Коржакова, не украшало их обоих. Коржаков нахмурился, Матрешин засуетился.

— Я хотел сказать... что общими, так сказать, усилиями... мы, конечно, доведем до нужного результата...

Коржаков подождал, пока он совсем выдохнется, и дожал:

— То есть без административного ресурса ты в суде это дело не выиграешь?

Матрешин прочистил горло.

— Стопроцентной гарантии, конечно, не дам, — неуверенно признал он и вновь покосился на Калошина. Тот сидел как истукан. — Рассчитываю на победу! — выпалил Матрешин с напускной бодростью.

— Есть вариант с деятельным раскаянием, — вмешался Лихачев. — Храповицкий на это пойдет.

— Почему ты так уверен? — Коржаков перевел на него свои маленькие глазки, ставшие сейчас цепкими.

— Я уже зондировал почву, — пояснил Лихачев. — На всякий случай...

— Похвальная предусмотрительность, — саркастически заметил Калошин. — Наступление еще не начали, но пути к отступлению уже подготовили.

— Ни в коем случае! — по-военному отрубил Матрешин. — В этом вопросе мы пойдем до конца.

— Молодцы, — похвалил Коржаков. — Ну, а этого борца за свободу куда определим?

Это было сказано обо мне. У меня перехватило дыхание. Лицо Калошина оставалось непроницаемым. Матрешин заерзал. Ему явно хотелось реабилитироваться каким-нибудь решительным заверением, но чутье опытного интригана, свойственное высокопоставленным чиновникам, подсказывало ему, что в кабинет к Коржакову люди случайно не попадают. И уж если человек здесь оказался, то сплеча рубить ему голову не следует, даже если эта голова в бинтах и зеленке. Он облизнул губы.

— Как скажете, так и поступим, — наконец произнес он. — Велите казнить, казним. Велите помиловать, помилуем.

— А что у вас против него? — полюбопытствовал Коржаков.

— Соучастие в преступлении, противодействие следствию, угрозы свидетелям, — принялся перечислять Лихачев. — Пострадавшего Сырцова, кстати, как раз он и запугивал, причем с этой целью незаконно проник в больницу, где тот находился.

С моей точки зрения, вся эта высосанная из пальца чушь не стоила и упоминания. Я с трудом удержал себя от возражений.

— Неплохо потрудился, — кивнул Коржаков.

Лихачев приободрился:

— Будучи доверенным лицом Храповицкого, Андрей Дмитриевич отвечал за связи с организованными преступными группировками. В частности, есть подозрение, что он лично участвовал в ликвидации криминального авторитета по прозвищу Бабай. В настоящее время это дело расследуется областной прокуратурой и отделом по борьбе с организованной преступностью.

— Еще и бандит, — покачал головой Коржаков.

— Ну и само собой уход от налогов. Больше миллиона долларов у него во время обыска нашли.

— Прилично.

— Годиков на пять, — подытожил Лихачев.

Коржаков подумал.

— Значит, быть по сему! — объявил он. — Оформляйте красавца.

У меня поплыло в глазах. Я никак не ожидал такого исхода. Зачем было тащить меня сюда, если все решалось без моего участия?

— Можно мне кое-что пояснить? — начал я звенящим голосом.

— Следователю пояснишь, — отмахнулся Коржаков.

Калошин издал смешок, похожий на козлиное блеяние.

Матрешин угодливо подхватил. Лихачев торжествовал.

— Чаю еще хотите? — спросил Коржаков, как ни в чем не бывало.

— Можно, — отозвался Матрешин. Он расслабился и непринужденно откинулся на стуле.

Я закусил губу, чтобы ничего не сказать. Кровь в голове пульсировала так, что казалось, швы под бинтами вот-вот разойдутся.

Секретарша принесла чай и переменила чашки. Коржаков сделал несколько неторопливых глотков. Он упорно не смотрел в мою сторону.

— Вот только Борису Николаевичу что объяснять?.. — произнес он будто про себя. — Ума не приложу...

— В каком смысле? — все еще улыбаясь, поинтересовался Калошин.

— Он ведь спрашивал про него, — пояснил Коржаков. — Про красавца про этого недобитого.

— Борис Николаевич?! — недоверчиво повторил Калошин. — Кого спрашивал?

— Да меня, меня спрашивал, кого ж еще? Тут ведь история недавно приключилась, хоть плачь, хоть смейся! Когда Борис Николаевич в Уральск летал в начале ноября, какая-то дамочка, чиновница местная, обрадовалась, что сам президент к ним пожаловал, от счастья перебрала на банкете водочки и сверзилась с корабля. То есть буквально за борт бултыхнулась. Ну и давай тонуть. Барахтается, кричит, а вокруг темно, не видно не зги. Все, конечно, мечутся, но прыгать за ней в речку никто не торопится — и холодно и страшно. Борис Николаевич так рассердился, что чуть было сам за борт не сиганул... характер-то у него дай бог — настоящий русский мужик...

В общем, полный переполох, и тут откуда ни возьмись Решетов! Слова худого не говоря, прыг в воду! Вытащил дамочку, проявил геройство. Борис Николаевич хотел его похвалить, руку пожать, а он уже куда-то пропал. Борис Николаевич о нем спрашивает, а местные начальники только мычат, мол, не знаем, кто таков, в списках приглашенных не значится. Ну, Борис Николаевич понял, что хитрят, скрывают от него что-то. Углубляться он не стал, а как вернулся, вызвал меня и поручил во всем разобраться. Ловить да на чистую воду выводить это, как вы, Юрий Мефодиевич, выражаетесь, моя епархия. Вот он и велел: спасателя найти и прямо к нему доставить.

Рассказ Коржакова произвел сильное впечатление. Радость победы угасла на чиновных лицах. Все сидели, потускневшие и пристыженные, не глядя ни на меня, ни друг на друга. Я сам был поражен, хотя не мог понять, каким образом Коржаков узнал про эту историю. Удовлетворенный эффектом, Коржаков прихлебнул чай: