Александр Бушков - Антиквар
Вышел, поднялся в мансарду, размером в добрую половину первого этажа. Выглядело все живописно и впечатляюще: по стенам – штурвалы разного размера, подзорные трубы, корабельные часы, на полочках – шлюпочные компасы, секстаны, в углу – маленький, высотой человеку по колено якорь, в другом – натуральный гарпун, полутораметровая металлическая стрела внушительного вида. Деревянные идолы, малайские крисы, пучок стрел, африканские маски…
Все это так и досталось ему вместе с домом за умеренную доплату – поскольку у вдовы хозяина, перебиравшейся к сыну на Рязанщину, вызывало печальные воспоминания. Хозяином тут был отставной капитан дальнего плаванья, оборудовавший себе в мансарде кабинет – совсем нестарый был мужичок, всего-то шестидесяти двух, рассчитывал тут обитать долго и счастливо, но вот поди ж ты, через полтора года сухопутной жизни его инсульт и стукнул, убойно.
Смолин подумывал иногда, что произошло это от перехода на отставное положение – такое сплошь и рядом случается, богатырем был человек, орлом выступал, глядел соколом, а вот поди ж ты, стоило угодить в пенсионеры, как и сгорел в одночасье… Ему самому, пожалуй, подобный сбой ни за что не грозил: торговец антиквариатом в чем-то сродни людям творческих профессий, потому что, как и они, ремеслом своим занимается до упора, пока не явится женщина с косой (но не Юля Тимошенко). Шевалье, например, восьмой десяток разменял, но не думает ни дряхлеть, ни помирать, поскольку по-прежнему при деле. Или взять Кащея. Да мало ли…
Он достал из шкафчика бутылку, серебряный стакан (не Фабер, конечно, но все же хорошая питерская работа времен государя Александра II), наплескал до половины «Хеннесси» (не самого элитного, но уж безусловно не паленки), выдохнул воздух и жахнул единым глотком.
Посидел, закрыв глаза, переждал приятный ожог в желудке и рванувшуюся вверх по горлу волну. Сжевал конфетку, закурил. Прислушался к ощущениям. Не то чтобы отпустило совсем, но душа явственно отмякла, медленно наплывало легонькое умиротворение, расслабленность, благодушие…
За окном – высоким, полукруглым, разделенным натрое вертикальными черными планками – простиралась та самая живописнейшая панорама: пологий склон, застроенный ухоженными домиками с редкими вкраплениями настоящих особняков, далее – медленно текущая серая гладь Шантары чуть ли не в три километра шириной, за рекой урбанистическое левобережье, а совсем уж далеко – сопка с часовней, за которой виднелась только сизая закатная полумгла. Благодать, подумал он лениво. Как будто ни сложностей нет, ни дурацких законов, ни ментов, ни алчных конкурентов… В отшельники бы податься, избушку поблизости построить и жить затворником… Как же! В жизни с тобой, дружище, подобного кошмара не произойдет, от тоски сдохнешь, как бывший хозяин мансарды…
Он налил еще полстакана, но пить не торопился. Посмотрел вправо – там, на невысоком шкафчике из какого-то экзотического, темно-розового дерева, сработанном явно по другую сторону экватора, стоял тот самый череп скифского вождя.
Приподняв стакан, Смолин сказал негромко и серьезно:
– Ну, мужик, за нас с тобой…
И жахнул, до донышка. Интересная вещь с ним произошла: он вдруг понял, что расстаться с вождем решительно не в со стоянии. Не способен его толкнуть за какую-то пошлую тысчонку баксов. Чем-то эта штука (ну не называть же ее «вещью», «предметом»?) отличалась от обычного антиквариата.
Крутой был мужичок в той, невообразимо давней жизни, потому таким макаром и убивали. Надо полагать, по жизни шагал, будто гвозди забивал, не прогибался, не трусил, не дешевил… наподобие самого Смолина, который супременом себя уж безусловно не считал, но жизнь прожил, думается, правильно. Не зря же, как заверял Гонзиц, правильные скифские ребята черепа таких вот уважаемых сограждан держали дома на почетном месте, чтоб оберегали дом, хозяйство, чад с домочадцами, да и самого хозяина. Может, и есть в этом та самая сермяжная правда? Так что оставаться Вождю здесь, решено…
– Уживемся? – спросил Смолин негромко.
Вождь, как и следовало ожидать, загадочно таращился на него пустыми глазницами и прилежно безмолвствовал. Уживемся, подумал Смолин. Коли уж у вас так было принято, ты и на меня не обидишься, я ж к тебе с полным уважением, потому как…
Мобильник ожил, мелодично урезая «Прекрасное далёко» – мелодию для звонков левых, не значившихся в «Контактах». Проворно его сцапав со стола, Смолин увидел незнакомый, но определенно мобильный номер, не раздумывая, нажал кнопочку с зеленой телефонной трубкой, уже малость стершейся.
– Василий Яковлевич?
Женского голоса он сразу опознать не смог. Ответил:
– Есть такой…
– Это Маргарита Бессмертных… Помните?
– Кто ж способен забыть такую женщину… – сказал Смолин расслабленно.
– Мы можем с вами сегодня встретиться? Вы не заняты?
– Как вам сказать… – протянул Смолин.
Мысль, хоть и чуточку оглушенная алкоголем, вновь заработала четко, с обычной хваткой. Кажется, он в красотке не ошибся: оказалась умнее и практичнее своего драного плясуна-певуна, конечно, визиточку в мусор не выкинула, а приберегла, дождалась подходящего момента, какие-нибудь светлые идейки собирается преподнести… но вот какие у нее могут быть идейки? Поклянется, что непременно постарается дожать муженька… что еще она способна сказать? Вот только не стоят такие откровения того, чтобы срываться с места, переться за тридевять земель, тем более когда в нем сидит добрый стакан коньячку. До завтра подождут этакие откровения, не горит. Или…
Мысли у него припустили сразу в нескольких направлениях.
– Вообще-то я уже дома, – сказал Смолин. – На правом берегу, у заповедника почти… Да и, откровенно говоря, хлопнул стаканчик, не хочется за руль садиться – голова работает нормально, но ведь «полосатые палочки» могут докопаться, а мне не хочется субсидировать их без крайней нужды…
– Я могу к вам приехать, возьму такси… Это возможно? – Голос у нее был не напористый, скорее уж просила, но все равно настроена, чувствуется, решительно…
– Ну, если вам не трудно… – сказал Смолин. – Время еще детское, а дел у меня никаких…
– Куда ехать? – спросила она с еще большей решительностью.
Крепенько ж тебе в голову запали, очаровательная, десятки тысяч долларов, подумал Смолин. Золото манит нас, золото вновь и вновь манит нас…
– На правый берег, – сказал он спокойно. – Улица Покровского. Таксисты обычно знают, но в качестве ориентира, мало ли, назовите церковь Досифеи Великомученицы, после поворота на горнолыжную трассу. Уж тут-то сообразят… а впрочем, у вас же мобильник, созвонимся при затруднениях. Покровского, дом сто двенадцать.
– А квартира?
– А квартир тут нет, частный домик.
– Понятно.
– Все запомнили?
– Конечно. Покровского, сто двенадцать, после поворота на горнолыжную трассу, церковь Досифеи Великомученицы… Я сейчас же выезжаю.
– Жду, – сказал Смолин, ухмыляясь.
Отложил телефон и, после некоторого размышления, налил себе – на сей раз всего-то на два пальца, исключительно в виде премии за способность телепатически предугадывать развитие событий, и нередко. Только в одном прокололся – решил, что звонить она станет завтра с утречка. Но это не так уж и существенно, главное, сам расклад оказался верен: вопреки дурацким анекдотам блондинки частенько поумнее иных мужиков, вот и эта Барби продемонстрировала, что гораздо сообразительнее и практичнее своего придурочного супруга.
Но вот будет ли от нее польза? Совершенно не верится, что она способна переломить муженька: Смолин наблюдал как раз обратное… стоп, стоп! Ведь частенько случается, что дело обстоит как раз наоборот: тот из супругов, кто на людях раскованно изображает главу семьи, в реальном раскладе обитает под нижними нарами… Заманчивая версия… Но почему бы и нет? Мало ли примеров? При Смолине он красотку Риточку беглым взглядом взнуздывал – а оставшись с ней наедине, быть может, передвигается по хате исключительно вдоль плинтуса, и то по ее команде… Ах, как хочется, чтобы именно так и оказалось!
Так, прикинем… При самом оптимистическом варианте – тачку она поймает или вызовет сразу после звонка, на дорогах не будет пробок – доберется она сюда не раньше чем через полчаса. Останется время налить еще на два пальца, да и Катьку кормить пора, испищалась…
Нацедив себе помянутую дозу, но пока что оставив на столе Смолин спустился вниз. Еще на лестнице услышал тихое постукивание посуды в кухне.
Глыба химичил на кухне, через воронку сливая в пустую бутылку из-под «Хеннесси» то водки, то мартини, то красного сухого – плеснув немного из очередной бутылки, взбалтывал сосуд с конечным продуктом, смотрел на свет, хмыкал и вновь принимался за алхимические труды.
