813 - Морис Леблан
– Действительно, слишком глупо, – согласился Сернин, – но есть одно средство.
– Какое?
– Отступись.
– Не шути. Это серьезно. Предложение, которое я хочу тебе сделать, из тех, что не отбрасывают, не изучив хорошенько. Короче, в двух словах: давай объединимся.
– О! О!
– Разумеется, мы будем свободны, каждый со своей стороны, во всем, что нас касается. Но в отношении дела, о котором идет речь, мы объединим наши усилия. Тебе это подходит? Рука об руку, и все пополам.
– Твой вклад?
– Мой?
– Да. Ты знаешь, чего я стою, я свое доказал. В союзе, который ты предлагаешь, тебе известна, так сказать, сумма моего вклада… Какова твоя?
– Стейнвег.
– Этого мало.
– Это очень много. От Стейнвега мы узнаем правду о Пьере Ледюке. От Стейнвега мы узнаем, что такое знаменитый проект Кессельбаха.
Сернин рассмеялся.
– И для этого ты нуждаешься во мне?
– Что ты имеешь в виду?
– Послушай, мой милый, твое предложение несерьезно. Если Стейнвег у тебя в руках, а ты ищешь моего сотрудничества, это означает, что тебе не удалось заставить его заговорить. Иначе ты обошелся бы без моих услуг.
– И что?
– А то, что я отказываюсь.
Оба мужчины снова встали, решительные и непримиримые.
– Я отказываюсь, – четко произнес Сернин. – Чтобы действовать, Люпен ни в ком не нуждается. Я из тех, кто шагает в одиночку. Если бы ты был равен мне, то мысль о сообществе никогда не пришла бы тебе в голову. Если ты настоящий командир, командуешь ты. Объединиться, значит, подчиниться. Я не подчиняюсь!
– Ты отказываешься? Отказываешься? – повторил Альтенхайм, побледнев от обиды.
– Все, что я могу сделать для тебя, мой милый, это предложить тебе место в моем отряде. Для начала простым солдатом. Под моим руководством ты увидишь, как генерал выигрывает битву… и как он один получает добычу, причем для себя одного. Такое тебя устраивает, новобранец?
Вне себя Альтенхайм заскрипел зубами, процедив:
– Ты не прав, Люпен… ты не прав… Я тоже ни в ком не нуждаюсь, и это дело обременяет меня не более, чем множество других, которые я довел до конца… Все это я говорил для того, чтобы поскорее достигнуть цели, не мешая друг другу.
– Ты мне не мешаешь, – высокомерно заявил Люпен.
– Да будет тебе! Если не объединиться, преуспеет лишь один.
– Этого мне достаточно.
– И преуспеет он только после того, как переступит через тело другого. Ты готов к такого рода дуэли, Люпен?.. Смертельной дуэли, понимаешь? Удар ножом, такой способ ты презираешь, но если ты сам получишь его, Люпен, прямо в горло?
– Ах так! В конечном счете вот что ты мне предлагаешь?
– Нет, сам я не очень люблю кровь… Взгляни на мои кулаки… я бью… и человек падает… у меня свои особые удары… Но тот, другой… Вспомни-ка… маленькая ранка на горле… Ох, Люпен, берегись его. Он страшен и неумолим… Его ничто не остановит.
Эти слова он произнес тихим голосом и с таким волнением, что Сернин вздрогнул при омерзительном воспоминании о незнакомце.
– Барон, – усмехнулся он, – можно подумать, что ты боишься своего сообщника!
– Я боюсь за других, за тех, кто встает у нас на дороге, за тебя, Люпен. Соглашайся или ты пропал. Я и сам, если надо, буду действовать. Цель слишком близка… Я почти касаюсь ее… Отступись, Люпен!
Он излучал несокрушимую энергию и отчаянную волю и был так резок, что, казалось, мог нанести удар врагу немедленно.
Сернин пожал плечами.
– Боже! До чего я проголодался, – зевая, сказал он. – Как поздно у тебя едят!
Открылась дверь.
– Господа, пожалуйте к столу, – сообщил метрдотель.
– Ах, вот добрая весть!
На пороге Альтенхайм схватил его за руку и, не обращая внимания на присутствие слуги, сказал:
– Добрый совет… соглашайся. Час решающий… И это лучше всего… клянусь тебе, лучше всего… Надо соглашаться… соглашайся…
– Черная икра! – воскликнул Сернин. – Ах, как это мило… Ты вспомнил, что принимаешь русского князя.
Они сели напротив друг друга, и борзая барона, огромный зверь с длинной серебристой шерстью, заняла место между ними.
– Представляю вам Сириуса, моего самого верного друга.
– Соотечественник, – сказал Сернин. – Я никогда не забуду того пса, которого хотел подарить мне царь, когда я имел честь спасти ему жизнь.
– А-а, вы имели честь… Наверняка террористический заговор?
– Да, заговор, который организовал я сам. Представьте себе, что этот пес, которого звали Севастополь…
Обед продолжался весело. К Альтенхайму вернулось его хорошее настроение, и оба мужчины состязались в остроумии и учтивости. Сернин рассказывал забавные истории, на которые барон отвечал другими историями, и это были рассказы об охоте, о спорте, о путешествиях, в которых то и дело звучали родовитые имена Европы, испанских грандов, английских лордов, венгерских мадьяр, австрийских эрцгерцогов.
– Ах, – молвил Сернин, – какое прелестное у нас ремесло! Оно сводит нас со всем, что есть хорошего на земле. А ну-ка, Сириус, отведай этой птицы с трюфелями.
Пес не спускал с него глаз, хватая все, что протягивал ему Сернин.
– Бокал шамбертена, князь?
– С удовольствием, барон.
– Рекомендую его вам, оно из погребов короля Леопольда.
– Подарок?
– Да, подарок, который я сделал себе сам.
– Оно восхитительно… Какой букет!.. С печеночным паштетом это настоящий шедевр. Мои комплименты, барон, у вас первоклассный повар.
– Этот повар – кухарка, которую я за бешеные деньги переманил у Левро, депутата-социалиста. Да вот, отведайте это какао-глясе, и обращаю ваше внимание на кексы к нему. Гениальное изобретение, скажу вам.
– Они прелестны, по крайней мере, с виду, – сказал Сернин, положив кексы себе на тарелку. – Если их щебет соответствует оперению… Держи, Сириус, тебе должно понравиться. Сама Локуста[3] не сумела бы приготовить лучше.
Взяв один кекс, он протянул его псу. Тот разом проглотил его, застыл на две-три секунды, словно остолбенев, потом закружился на месте и упал, будто сраженный молнией.
Сернин отскочил назад, чтобы кто-то из слуг коварно не напал на
