Светлана Алешина - Неотразимое чудовище (сборник)
Впрочем, в глазах Воронцова-старшего оно было, это несомненно. Он сочувствовал мне как маленькой идиотке, увидевшей на одну минуту его сына и влюбившейся в него.
Собственно, об этом он меня и спросил:
Не влюбилась ли я в его сына?
— Нет, — ответила я. — Я просто ненавижу несправедливость.
— Ну, хорошо, — кивнул он. — Проходите в комнату. Я постараюсь вам объяснить, почему я уверен в вине сына. Но ради всего святого, не смотрите на меня как на врага! Я меньше всего на свете желаю Игорю беды. И искренне хотел бы, чтобы все в его судьбе изменилось. Но мой сын уже совершил то, что совершил. А я достаточно разумный человек, чтобы не отвергать объективную реальность!
Глава 4
— Значит, вы ненавидите несправедливость… — сказал он, когда мы вошли в комнату, заставленную книгами. — Смею вас заверить, я отношусь к этому же типу людей.
Я взглядом пробежала по корешкам книг. Хозяин комнаты явно был увлечен философией. Но что меня немного удивило — так это то, что наряду с Брянчаниновым и Лосским мирно соседствовали Блаватская и Андреев («Врага надо знать в лицо», — сказал Воронцов, заметив мое удивление), а на отдельной полке стояли тома Антисфена, Диогена, Кратета и другой «кинической братии».
Похоже, отец Игоря всерьез увлекался «киниками».
— Я могу печалиться о судьбе моего сына, хотя, на мой взгляд, он поступил подобно Эзопу. Знаете, как он погиб?
Я кивнула.
— «Где здесь пропасть для свободных людей?» — процитировала я. — Вы считаете, что Игорь тоже выбрал эту самую «пропасть»?
— Именно так, — кивнул он. — Хотя, очевидно, я наделяю своего сына не свойственной ему силой характера. Может быть, он просто не выдержал той бездны лицемерной жестокости, в которой последнее время его вынуждали жить. Его — и его детей. Понять его можно, потому что…
Он встал и, не договорив, спросил:
— Вы будете чай с травами?
— Только, если можно, без них, — попросила я. — Травы расслабляют. Сразу хочется спать, а сон для меня пока — непозволительная роскошь…
— А как же с рецептом Грина? — улыбнулся он. — «Красивые девушки должны много есть и много спать»?
— Тогда они потолстеют, — рассмеялась я.
— В вашем возрасте хороший сон — необходимость.
— Пока я работаю, ночь — единственное время, когда я могу все разложить по полочкам, — призналась я. — За день моя голова поглощает столько информации, что на это действо у нее просто не хватает времени и сил. А ночью, когда я не обременяю ее новыми данными, она вполне может заняться ее переработкой.
— Зачем вы выбрали такую профессию?
— Я ее не выбирала, — пожала я плечами. — Она меня выбрала сама. Я собиралась работать переводчицей. С французского. Но судьба распорядилась иначе! Теперь один мой знакомый следователь утверждает, что талант детектива у меня от бога, хотя я ему не очень-то верю. Самой себе я кажусь довольно бестолковой особой. Но он утверждает, что у меня очень сильно развита интуиция.
— И сейчас, надо думать, она вас решила обмануть?
— Почему?
— Вам она подсказывает, что мой сын не убивал Марию. Она вас обманывает, — тихо и мягко повторил он.
— Я видела его. Я видела его глаза…
— И боль в них, — кивнул он. — Я сейчас вас разочарую. Эта боль в его глазах уже давно. Так же, как и нежелание говорить ни с кем, кроме Сашки.
— Сашки? — переспросила я. — Его сына?
— Нет, дочери, — сказал он, улыбаясь. — Мою внучку зовут так же, как и вас. Александрой. Мальчика — Павликом. Игорь и Маша назвали их в нашу честь. Маша… Она ведь нас очень любила. И мы любили ее. А в том, что с ней произошло, тоже виновен Игорь. Он слишком буквально понял совет Диогена «учить свою возлюбленную тому, что знает и чувствует сам». Иногда свобода, живущая в тебе, оказывается непосильной ношей для близкого тебе человека. Так получилось и здесь — Машина душа не смогла справиться с чувствами, которые подарил ей Игорь. Она сломалась, потому что… Впрочем, если вы познакомитесь с ее родителями, поймете, о чем я сейчас пытаюсь вам сказать. Если птицу всю жизнь держали в клетке, она погибает на воле. Она не знает, как себя вести. Это случилось с Машиной душой. Она сломалась. Она не выдержала и сломалась, точно так же, как ветка ломается под поцелуем ветра. Игорь был этим ветром, ибо мой сын умел оставаться свободным в любых условиях! И этому же пытался научить всех — Машу и детей.
— Почему вы говорите о нем в прошедшем времени? — спросила я.
— Потому что человек, опустившийся до убийства, для меня перестает существовать, — сурово ответил он. — Я предпочитаю думать теперь о своем сыне, как об умершем…
* * *Его приговор был вынесен — я понимала, что мои попытки заставить его усомниться в вине собственного сына обречены на провал, и все-таки его суровость вызвала во мне протест.
Все уже было решено за Игоря.
А я не хотела с этим смириться. Человек, возлюбивший свободу, был таким же, как и я. Я не могу вам объяснить, как я определяла своих «братьев по разуму». Но там, в глубине глаз этих людей, жила готовность даже на Голгофе крикнуть вместо ожидаемого «Пощады!» — «Свобода!». Это внутреннее чувство, не имеющее ничего общего с анархией, которую наше «большинство» путает с истинной свободой, им недоступно. Это не укладывается в их голове. Это слишком сложное чувство. А разница-то очевидна — за анархию убивают, а за свободу предпочитают умереть.
Игорь сейчас предпочел смерть. А я не могла с этим смириться. И вот он вам, ответ: «Почему Саша Данич не могла представить себе Игоря в роли убийцы». Свободный человек никогда не станет убивать. Он предпочтет погибнуть, это да. Но убийство — это из «другой оперы».
Я сейчас готова была взорваться, глядя в эти спокойные, улыбчивые глаза, так похожие на глаза Игоря. Я очень хотела крикнуть, что же Игорю делать, если ему не верите даже вы?! Как ему жить с этим?!
Но я сдержала себя.
Да и он вдруг прижал палец к губам.
— Давайте не будем больше говорить об этом.
Во дворе скрипнула калитка. Раздались шаги. Дверь открылась.
На пороге стояла высокая темноволосая женщина, с такими же больными глазами, как у Игоря. За руку она держала маленького мальчика, а рядом с ней стояла девочка-подросток — высокая, худенькая, с серьезным взглядом больших серых глаз.
— Знакомьтесь, это Александра Сергеевна, — представил меня Воронцов.
— Очень приятно, — произнесла женщина. — Я Полина Аркадьевна. А это мои внуки. Саша и Павлик.
Я смотрела на мою тезку. В ее глазах, между прочим, плескалось такое же море свободы. Жажда свободы. Готовность умереть за свободу.
Она была такой же, как мы, а может быть, еще сильнее, чем мы с ее отцом.
И в первый раз за этот долгий день я испытала чувство, близкое к радости. Потому что в ее глазах я прочла ту же уверенность в невиновности отца, что была у меня. Такую же — не допускающую никаких сомнений!
* * *Полина Аркадьевна смотрела на меня, ожидая каких-то объяснений моему вторжению в их мир.
— Сашенька — детектив, — пришел мне на помощь Воронцов.
Полина Аркадьевна удивленно приподняла брови и переспросила:
— Детектив? А почему вы нами заинтересовались?
— Игорь, — напомнил Воронцов.
— Ах, вот оно что. Но ведь…
Она беспомощно оглянулась на детей и коротко приказала:
— Саша, уведи отсюда Павлика.
Девочка кивнула, хотя по ее глазам я поняла, что ей не хочется уходить.
Но тем не менее она покорилась бабушкиному приказу.
— Мы говорим мальчику, что отец уехал, — пояснила Полина Аркадьевна. — Не надо ему всего знать. Вырастет — Саша все ему объяснит. А пока… Зачем его травмировать? Вы меня понимаете?
— Да, — кивнула я.
— Так чему мы обязаны вашим визитом?
— Саша хочет выпить море, — объяснил Воронцов. — Она решила побыть Ксанфом — сделать невозможное!
— Это не так уж невозможно, — возразила я.
— То есть? — переспросила Полина Аркадьевна. — Я не могу понять вас. Пожалуйста, Александр, перестань умничать! И объясни мне все по-человечески.
— Саша не верит, что наш сын убил Машу.
— Как это? — недоуменно прищурилась женщина. — Как же можно не верить очевидному?
— Иногда очевидное совсем не является правдой, — упрямо возразила я.
— Впрочем, я не настаиваю, — махнула рукой женщина. — Верьте и дальше. Вы дружите с моим сыном, да?
— Нет. Я его видела один раз. У кабинета следователя Ванцова.
— О боже! И вы узнали о нем так много, что не верите в его виновность, в то время как мы, зная его куда лучше вас, в нее верим? Чего вы в таком случае хотите от нас?
— Наймите меня, — попросила я. — Понимаете, я не имею права заниматься этим делом, если мне никто не предоставит соответствующих полномочий. Таковы несовершенства нашей работы. Когда мы работаем, должно наличествовать юридическое лицо, которое нас ими наделило. Сами по себе мы не должны соваться в дела милиции. Все, что мне сейчас от вас может быть нужно, — чтобы вы стали моими клиентами. Тогда я буду иметь право заниматься этим делом.
