Екатерина Савина - Проклятие китайского колдуна
– Шел бы ты, Сморчок, – сквозь смех проговорил Колян, – а то я тебя…
– Сумки на землю поставьте, – совершенно спокойно повторил тот, кого называли Сморчок.
Степан дернул Михаила-Петра за рукав, а сам Михаил-Петр, почувствовав какую-то необъяснимую силу в голосе невзрачного мужичонки, немного приумолк, но, тем не менее, сжал кулаки, и принял почему-то очень привычную для своего тела бойцовскую стойку.
– Это наши бутылки, – проговорил он, – мы их сами нашли, мы их сами и сдадим.
– Территория не ваша, – объяснил Сморчок, – вы тут в первый раз, так что… наглеть не надо было. Попросили бы нормально, вас пустили бы. Может быть… А теперь с вами другой базар. Ну, вот Степка знает… Кстати, ты кто такой будешь? Я тебя в первый раз вижу. Как тебя зовут.
– Фраер, – сказал Михаил-Петр.
– Ка-ак?
– Какой такой базар? – прошипел Михаил-Петр-Фраер, – ты еще с нами базарить собрался, сука волчья?.. – слова, значения которых он еще не до конца понимал, вспухали в его голове и становились прочно в ряду предложения.
Сморчок вздохнул и отступил на шаг.
– Как хотите, – проговорил он.
Степан и Михаил-Петр-Фраер наконец-то догадались обернуться.
* * *
Это было похоже на детскую игру в кучу-малу. Сразу десяток оборванцев налетело на опешивших от неожиданности приятелей.
Степана почти сразу же сбили с ног и он уже ни о чем не заботился, кроме того, чтобы получше прикрыть локтями лицо и, подтянув колени к подбородку, защитить паховую и подвздошную области.
Михаил-Петр-Фраер успел удачно отскочить назад и в сторону. Двое или трое оборванцев – в темноте плохо было видно – пролетели мимо него и, судя по гневным крикам, сбили с ног Сморчка.
Михаил-Петр почти наугад выбросил вперед кулак, сразу же встретивший на своем пути чью-то нечесанную башку. Михаил-Петр с удовлетворением отметил крик, прозвучавший спустя секунду после удара:
– Больно, сволочь!..
– Так вам, гады, – прохрипел Михаил-Петр, молотя кулаками обеих рук по лезущим со всех сторон гнусным рожам, – я вам сейчас покажу… монополизацию рынка… Гниды!! – закричал он, чувствуя, как кто-то мертвой хваткой вцепился в его плечо.
Удары получались у него сильными и точными, хотя он почти не задумывался над тем – куда бить и как рассчитывать свои движения.
Он рванулся вперед и с огромным трудом стряхнул с себя повисшего на его плече оборванца. Прямо перед ним мелькнула перекошенная морда Сморчка – борода Сморчка наполовину стала красной.
Михаил-Петр-Фраер с размаху врезал Сморчку снизу в челюсть. Тот коротко вякнул и рухнул на спину.
Почувствовал движение сзади, Михаил-Петр-Фраер хотел было обернуться, но не успел – коротко свистнув, об его голову звучно разбилась пустая бутылка.
Сверху на него сразу навалилась черная густая темнота. Он тяжело рухнул на колени, а потом еще один сильный удар по голове резко вышиб его из действительности.
* * *
– Живой, что ли?..
Над его лицом маячила бородатая харя Сморчка. Как это было ни странно, харя выражала не мстительную злобу, а кроткое сочувствие.
Тем не менее, Михаил-Петр или, как он теперь назывался Фраер, попытался поднять руки, чтобы схватить ненавистного оборванца за горло и навсегда избавить его от мук бездомного существования.
Руки не поднимались, а харя Сморчка вдруг начала оплывать, словно акварельные краски с листа картона под струей воды.
Фраер сморгнул и увидел вместо Сморчка склонившегося над ним Степана.
– Живой, что ли? – повторил Степан.
– Жи… вой, – выговорил Фраер, – вроде бы… – и попытался подняться.
– Лежи, лежи, – мягко уложил его снова Степан, – голова у тебя кружиться?
– Очень, – признался Фраер, – воды бы мне попить.
– Сейчас…
Откуда-то сбоку появилась пластиковая бутыль и в рот Фраеру потекла прохладная и безумно вкусная жидкость.
– Спа… Спасибо, – напившись, проговорил он, – а где это мы?
– А ты что? – удивился Степан, – не видишь, что ли? Не оклемался еще?
Фраер приподнял голову и огляделся. Вместо ночного холодного сумрака, он вдруг ощутил вокруг себя наполненный теплом солнечный свет. Неподалеку плескалась вода, доносились со всех сторон веселые крики.
– Что это? – пробормотал Фраер, – утро уже, что ли? А… Мы где?
– Да на пляже – где! – сказал Степан, – неужели непонятно? На том самом пляже, где вчера были.
Фраер опустил тяжелую голову на песок. Воспоминания о вчерашних событиях вдруг нахлынули на него.
– Где он?! – закричал Фраер, вскидывая голову, – где эта падла?!
– Тише ты! – зашипел на него его новый приятель, – какая падла? Ты чего?
– Сморчок!
– Ах, этот… – Степан поморщился, – откуда я знаю… Эти козлы, как налетели на меня, я одного, другого, третьего раскидал, потом это… споткнулся и упал. Ну, раза два вставал… Человек пять я вырубил. А потом кто-то мне ногой по голове засветил и я отключился. Это когда я снова упал – ногой мне засветили. Очнулся я – уже светало. Ты валяешься рядом. Бутылка возле твоей головы разбитая…
– Да, – вспомнил Фраер, – бутылкой мне врезали… Я тогда сознание потерял.
– Когда я очнулся, никого из этих гадом рядом не было, – продолжал Степан, – я тебя поднял и поволок обратно на пляж. Часа два тебя тащил. Башка болит, ни хрена не соображаю…
– А чего на пляж-то? – поморщился Фраер.
– А куда еще? – удивился Степан. Слушай, – вдруг проговорил он, – а чего это ты так хорошо дерешься? Я, пока не вырубился, видел, как ты раскидывал из всех. Как котят. Если бы не бутылка. Ты что – боксер?
– Боксер, – проговорил Фраер слово, словно просмаковал, – боксер… – таким знакомым показалось ему это слово, – пожалуй, что и боксер, – сказал он.
– А зовут как тебя на помнишь?
– Фраер, – уверенно проговорил Фраер.
– Ну, пусть будет Фраер, – вздохнул Степан, – народ вон уже купаться понаехал. Я, пока тут никого не было, прошвырнулся немного по берегу, собрал тут… Позавтракать.
Он указал рукой на газетку, в центре которой помещались – огрызок яблока, половина ссохшейся почти в половину своего размера сосиски, две зачерствевших до каменной твердости горбушки хлеба.
– Я уже поел, – сообщил Степан, – тебе вот оставил немного.
Фраер приподнялся на локте и окинул глазами представленное на старой газетке гастрономическое изобилие. Минуты две он колебался, но потом чувство голода победило брезгливость.
– Небось, самое вкусное уже схавал, – проворчал он, осторожно поднимая за хвостик огрызок яблока.
– Ага, – ухмыльнулся Степан, – всю красную и черную икру я уже оприходовал. Тебе только всякие разносолы остались… Ты давай, наворачивай, а я пойду отолью. Слушай, – не удержавшись, вдруг добавил он, поднимаясь на ноги, – странный ты какой-то… То плакал, то дрался, как профессионал.
Фраер задумчиво хрустел огрызком яблока, прислушиваясь к собственным ощущениями. Из своего прошлого он помнил только какую-то суету в аэропорту. Каких-то людей… как их Васик… Даша… Ольга… Непонятные слова еще какие-то помнил – Николай Гаврилович Чернышевский. Больше ничего… Ну да и – бутылки, бутылки… Сморчок… Драка… Драка! Боксер!
Фраер гордо выпрямился. Он его былой неуверенности не осталось и следа. Пораженные сильнейшим потрясением мозги теперь работали в другом направлении. Он уже не собирался ни от кого убегать, никуда прятаться не собирался. Драться! Драться!
– Драться! – закричал Фраер, вскакивая и не замечая того, что находящиеся неподалеку люди во всю смотрят на него, – драться!
Он выкрикивал это слово, казавшееся ему отчего-то родным и знакомым – до тех пор, пока за его спиной не раздалось сакраментальное:
– Ваши документики, гражданин?
* * *
– А что тут думать-то? – ухмыльнулся Васик. – Дело ясное – придется действовать нам с Дашей. А ты пока полежишь и отдохнешь. Ладно?
– Ничего подобного, – прохрипела я, пытаясь выбраться из теплой берлоги кровати, в которую перенесли меня Васик с Дашей.
– Послушай, Оля, – вступила в дискуссию и Даша, – ты даже двух шагов вступить не в силах, после того, что случилось с тобой ночью.
– А мы можем, – вставил Васик.
– С другой стороны, – продолжала Даша, – времени терять нельзя. Нужно отыскать Толстяка, пока он не нашел нас. И к тому же этого… Михаила… то есть – Петра… неплохо было бы найти.
– А что вы будете делать? – спросила я. – Когда найдете Толстяка? Он ведь обладает экстрасенсорными способностями – такими же, какими обладаю я и Захар. Если не сильнее…
– Ну, ты-то с ним точно не справишься, с Толстяком, – снова усмехнулся Васик, – а вот я…
Он посмотрел на меня и неожиданно обиделся.
– И что означает? – выкрикнул он.
– Что?
– Вот этот вот взгляд! – уточнил Васик. – Такой… иронический… Ты что – считаешь, что я вообще никчемный? Я, между прочим, давно заметил, что вы с Дашей ко мне относитесь, как… к ребенку… А я взрослый мужик! Сейчас, конечно, не в той форме, в которой должен бы быть, но все равно!