Андрей Анисимов - Восточное наследство
Итак, показания домработницы, ребят из охраны, армейского друга Севы против показаний лифтера. Ерожин с Бобровым отправился с бумагами к начальству. Шеф Боброва, полковник Красильников, сам решать вопрос не захотел. Пришлось идти к Грыжину. В четыре часа Ерожин имел приказ Любу Аксенову из-под стражи освободить с подпиской о невыезде на время следствия.
За девушкой вместе с Ерожиным на трех машинах прибыло все семейство. Люба вышла из ворот бледная и заплаканная. Несколько журналистов, дежуривших возле тюрьмы с микрофонами и камерами, обступили аксеновское семейство. Об аресте дочки крупного предпринимателя написали несколько газет.
Версии журналистов отличались в зависимости от их кредо, от политического до сексуального. Надя первой пробилась к сестре, обняла Любу и вывела из окружения. Потом повисла на Ерожине и поцеловала на глазах удивленных бабушки, отца и матери. Затем счастливая, улыбающаяся, со слезами на глазах взяла Ерожина за руку и подвела и родителям:
— Прошу любить и жаловать. Петя — мой жених. У нас в сентябре свадьба.
Наступила пауза. Аксеновы-старшие еще не оправились от одного события, теперь им предстояло пережить новое. Выручил Кроткий.
Сева самым будничным, обыденным тоном рассказал, как на даче в Нахабино при его участии состоялась помолвка. До родителей новость не успела дойти в связи с трагедией на Плющихе. Договорить Кроткий не успел. У Любы началась истерика. Девушку усадили в машину. Надя, сообразив, что при сестре, только потерявшей жениха, свадебные разговоры неуместны, бросилась к Любе в машину просить прощения.
Марфа Ильинична, оглядев Ерожина с ног до головы, спросила:
— Ты, Петя, хоть и молодец, но, гляди, лет через десять можешь обнаружить на голове не только плешь, но и рога, — и гордо уселась в «Волгу».
Елена Николаевна, осознав наконец, что перед ней жених дочери, улыбнулась Ерожину:
— Я против такого зятя не возражаю.
Рассадив женщин по машинам, мужчины остались одни.
— Мне очень неловко, Иван Вячеславович.
Надя хотела вам все рассказать первой, и я ей дал слово дождаться. А тут… — извинился Ерожин.
Аксенова эта новость не очень удивила. Он опасался короткого романа Нади с начальником своей службы безопасности. Получить Петра Григорьевича в качестве мужа дочери он был вовсе не против.
— Будем считать, что тема исчерпана и вопрос положительно решен. Теперь объясните мне как специалист. Почему старый лифтер указал на Любу? Зачем ему клеветать на дочь? Может быть, Сева, вы обидели старика?
Сева сам не мог понять мотивов:
— Подарки к праздникам, полное уважение. И, насколько я понимаю людей, между нами не было антагонизма.
— Мы скоро поедем домой? — спросила Марфа Ильинична, высунувшись из машины.
— Еще несколько минут, — ответил Ерожин генеральше. — Надо еще решить, куда ехать.
— Как куда? Конечно, домой! Девочку после таких мытарств надо отмыть, накормить по-человечески. Ведь ребенку давали баланду.
— Мама, тебя просили подождать, — вступился Аксенов. — Мы подчиняемся Ерожину.
Если бы не Петр Григорьевич, ты могла сегодня и не увидеть внучку.
Что-то промычав, Марфа Ильинична сердито захлопнула дверцу аксеновской «Волги».
Ерожин задумался.
— Могу я вас, Сева, попросить на некоторое время забрать всю семью на дачу? В Нахабино территория закрыта. На фирме в Москве оставим из охраны двоих, остальных на дачу.
Поживите, пока я во всем не разберусь. Обвинение с Любы не снято. Предстоит еще работать.
— Дача наша общая, какой разговор? Но у меня дела в городе. Я не могу там сидеть безвылазно, — ответил Кроткий.
— Дайте мне неделю, — пообещал Ерожин.
На дачу приехали после обеда. Петр Григорьевич звонил на Петровку каждые полчаса. Из Ташкента пока новостей не приходило. Узбекистан взял на себя Никита Васильевич Бобров. Он сообщил, что дозвонился. Узбеки обещали сделать все возможное. Но пока факс не пришел.
Бобров снова звонил. Просили ждать до завтра.
Ужинали молча, женщины распределили между собой обязанности. Домработница Лида с такой компанией одна не справлялась. Каждый думал о своем. Сева не мог смириться с потерей Михеева. Люба тоже думала о Михееве и с трудом сдерживала слезы. Женщины быстро поднялись к себе. Аксенов выпил больше обычного. За последний год на него обрушилось покушение, потеря друга и партнера Харина, теперь этот ужас с дочерью.
Неожиданно раздался междугородний звонок из Минска. Звонил Бодрович. Сева никогда раньше с Бодровичем по телефону не говорил, но голос узнал. Бодрович сообщил Кроткину удивительную новость: на минский завод прибыл пан Стаховский с контрактом, подписанным в Лондоне. Михеев, по словам Бодровича, договорился не с японцами или шведами, а с поляками. Кроткин не верил, Бодрович доказывал. Узнав, что Михеева нет в живых, Бодрович от изумления дал отбой. Через минуту перезвонил сам пан Стаховский. Он завтра же будет в Москве для переговоров.
Положив трубку, разъяренный Сева с трудом объяснил Ерожину суть дела. Участие неизвестной польской фирмы ставило репутацию фонда под удар. Кроткин пользовался услугами только проверенных, известных зарубежных предприятий.
— Гибель Михеева может иметь отношение к этой новости? — спросил Ерожин. Кроткин ответить не мог. Решили переговоры с визитерами из Минска завтра провести вдвоем.
На даче Ерожину отвели маленькую комнатку наверху, с видом на озерцо. Петр Григорьевич перед тем как улечься спать, позвонил своему заместителю по службе безопасности афганцу Батко и попросил завтрак семи утра прислать трех сотрудников.
В дверь тихонечко постучали.
— Ты не спишь? — Надя замерла на пороге. Ерожин хотел вскочить и засмущался. — Не надо, не вставай, я на минутку. Можно войти?
— Конечно, что спрашиваешь? — Ерожин завернулся в простыню и уселся на кровать.
Надя, бледная, с темными кругами у глаз, тихо подошла и села рядом.
— Прости, Петя, что я не спустилась попрощаться. Мне так было стыдно перед Любой. Какая я черствая дура. У сестры погиб любимый, а я выставила свою радость напоказ. Совсем крыша поехала.
— Не ругай себя. Любе нужно время, чтобы боль утихла. — Ерожин погладил Надю по голове. Такая она маленькая в своем махровом халатике. Просто птенец.
— Петя, ты не подумай, мы тебе так благодарны. Только давай пока не будем встречаться наедине, а то Любе очень обидно.
— Как скажешь. Я все понимаю, — сказал Ерожин. Надя благодарно кивнула и быстро ушла.
Утром на микроавтобусе приехали парни из охраны. Коля Северцев, Паша Луговой и Слава Алферов. Крепкие, ладные, все отслужили в спецвойсках. Ерожин отвел ребят в березняк и сказал:
— Ваша задача днем и ночью контролировать дом. Устройте так, чтобы велось постоянное наблюдение за домом извне. Никого из членов семьи без присмотра не оставлять. Женщин за территорию поселка не выпускать.
В семь тридцать «СААБ» Кроткина миновал пост охраны и понесся к Москве. Ерожин с трудом поспевал на своей «девятке». Бодрович и Стаховский прибывали в мягком вагоне из Минска с опозданием в сорок минут. Сева злился:
— Мало того, что я, вынужден встречать этого гнуса Бодровича с его поляком! Так они еще и опаздывают.
— Опаздывают не они, а поезд, — резонно заметил Петр Григорьевич и использовал опоздание для своих размышлений. По актам досмотра квартиры на Плющихе, багаж Михеева обнаружен не был. Только одежда и мелочи.
Совсем без багажа он вернуться из Лондона не мог. Петр Григорьевич связался с Бобровым.
Никита Васильевич уже работал по аэропорту Шереметьево. Следствие располагало списком пассажиров. В данный момент Бобров опрашивал двоих попутчиков Михеева. Со стюардессой уже говорили. Соседи отметили, что Фоня весь полет просидел молча, отвернувшись к окну. Стюардесса сообщила о маленьком кейсе, что всю дорогу находился на коленях у пассажира. Вещи в багаж Михеев не сдавал. Ерожин поблагодарил Боброва и спросил Севу:
— Фоня Михеев имел при себе деньги, валюту?
— Фунтов сто, сто пятьдесят. Не больше, — ответил Сева. — Он снял тысячу триста с нашего лондонского счета. Тысяча ушла на гонорар юристу. Я говорил со Смитом, и тот получение гонорара подтвердил. Дорожные расходы, билет. Скорее всего, меньше сотни, — подытожил Кроткий.
Ерожин знал, что в костюме Фони криминалисты обнаружили бумажник с документами и семьдесят фунтов. Триста тысяч русских рублей остались в кармане брюк. Все эти данные запечатлены в акте и с соображениями Кроткина совпадали.
Поезд медленно подходил к перрону. Бодрович с натянутой улыбкой представил поляка, затем, сообразив, что надо не улыбаться, а выражать скорбь, сменил выражение.
— Примите наши соболезнования. Для нас смерть господина Михеева очень тягостна.
Ехали молча. Фонд Севы находился в Гнездниковском переулке. Сева под офис арендовал пятикомнатную квартиру в доме начала века. Дом строился для состоятельных людей, и до революции квартиру занимал модный в те времена адвокат Криницкий. Красные превратили ее в коммуналку и заселили пролетариями. Пролетарии загадили жилье до такой степени, что бывший хозяин, явись он с того света, немедленно вернулся бы назад. После дорогого ремонта квартира снова обрела барские черты. Одна из комнат превратилась в кабинет Севы. Гостиная исполняла функции конференц-зала, а в остальных работали шесть сотрудников фонда — юрист и пять экономистов.
