Владимир Константинов - Право на месть (Страх - 2)
То ли я слишком перенервничал, переживая случившееся в метро, то ли подхватил где вирус или простудился, но только к вечеру я почувствовал недомонгание. Все тело ломило и покрылось испариной, голова была тяжелой, подташнивало. Зашел в аптеку, купил антигриппин и тут же выпил с дюжину мелких, будто рисовые зерна, таблеток. Болеть мне было никак нельзя. В буфете вокзала купил два стакана горячего чая и пару бутербродов с колбасой. Поужинал. Вернулся в свое временное жилище. Кроме Любы в комнате никого не было. Она была в одной комбинации, которую она носила только дома и снимала и бережно укладывала, выходя на улицу. Люба мне игриво намекнула, что пора бы нам "познакомиться" поближе. Но я, сославшись на недомогание, лег и вскоре уснул. Когда открыл глаза, то явственно расслышал приглушенный возбужденный голос Прживальского:
- Бля буду, Профессор, я сам видел собственными глазами. Вот такая вот пачка.
- А тебе не показалось с перепоя? - с сомнением спросил Безверхий.
- Да ты чё? Я что совсем уже что ли. Вот такая пачка сторублевок!
- Интересная ситуация вытанцовывается, - проговорил Блок. - Что же он тогда, сучара, бичует с такими-то бабками?
- Может быть подсадной? - высказал предположение Несун.
На что Прфессор негромко рассмеялся и сказал.
- У тебя, Толя, явственно просматривается мания величия. Если так дальше пойдет, то ты плохо кончишь. Кому мы с тобой, дорогой, нужны? Общество и валсть давно махнули на нас рукой и отвернулись. Может быть он писатель? Пишет роман из жизни бомжей?
- Не исключено, - согласился с ним поэт. - Сейчас многие бабки этим зарабатывают. Но только это непатриотично - иметь такие бабки и не поделиться с бедствующими соотечественниками.
- Точняк, - соглапсился Прживальский.
- Ты предлагаешь их экспроприировать? - уточнил Профессор.
- Не только предлагаю, но и настаиваю, - ответил Блок.
- Точняк, - вновь подтвердил правильность слов поэта Прживалский и возбужденно рассмеялся.
С самого начала их разговора я понял, что речь идет обо мне и лихорадочно думал, как мне быть, как выйти из этой очень непростой для меня ситации. Надо попробовать отсюда выбраться. Я заворочался, закашлял, давая понять, что проснулся. Голоса тут же смолкли. Я медленно встал и, по-стариковски притаскивая ноги, поплелся к выходу. Но путь мне преградил Несун. А Профессор, растягивая слова, ласково проговорил:
- Ты куда это, Ваня, на ночь глядя?
- Нехорошо что-то мне, знобит. Вот, хочу таблеток, - пояснил я.
- Ах ты гад! - возмутился Прживаальский, подбегая ко мне. - Мы тебя! А ты врать! Братанам врать! - И он ударил кулаком мне в лицо.
Я упал. Все колонисты, кроме Профессора, набросились на меня и принялись пинать. Безверхий, наблюдая за моим избиением, время от времени предупреждал:
- Смотрите, не убейте. А то потом хлопот не оберешься.
Вскоре я потерял сознание.
Очнулся от озноба. У меня в буквальном смысле зуб на зуб не попадал. Было темно, сыро, прохладно, резко пахло креозотом. Я сел, огляделся и понял, что нахожусь на железнодорожных путях, в каком-то тупике метрах в двухстах от вокзала. Рядом возвышались штабеля новых шпал - отсюда и запах креозота. Бумажника не было. Хорошо еще, что документы паспорт и служебное удостоверение оставили. Но документы мне мало что давали. Что же делать? Как мне теперь быть?
"Свободные люди! Граждане мира!" - горько подумал. - Такие же демагоги как все. Прикрывают свое скотство красивыми, дешевыми фразами. А как увидели деньги, почувствовали, что их можно безнаказанно забрать, все разом забыли,
Я попытался встать, но с первого раза у меня ничего не получилось, Чувствовал я себя, мало сказать, плохо. Тело настолько саднило, будто по мне прошелся дорожный каток, не оставив ни одного живого места, кружилась голова, тошнило. К тому же, набирала силу, родившаяся в моем теле болезнь. Как же мне быть теперь? В таком состоянии я даже пистолет не смогу удержать в руках, не говоря о всем другом.
И я заплакал. Плакал долго, громко с всхлипами и причитаниями: "Га-ад-ы!... Сво-о-олочи-и!... Бу-у-удьте вы про-о-окляты-ы подонки-и-и!... По-о-одав-и-итесь вы этими деньгами-и-и!... Подави-и-итесь своей сво-о-ободой, козлы!"...
Не знаю почему, но так мне было легче заглушить задираемую мое сердце тоску и отчаяние. Проплакавшись, я почувствовал некоторое облегчение. Вновь попытался встать. На этот раз мне это удалось. Ноги хоть и дрожали от слабости, но держали вполне сносно. И я поплелся в свое прежнее жилье, казавшееся в начале таким гостепреимным, а фактически ставшее капканом. Они должны вернуть мне хоть часть денег. Я им объясню зачем мне нужны деньги и они поймут. Не звери же они, верно?
Но комнату я нашел совершенно пустой. Я лег и стал ждать, уже ни на что не надеясь.
Глава четвертая: Дронов. Арест Карпинского.
Оставив конвоиров, прибывших доставить Карпинского в городской изолятор временного содержания у дверей, я зашел к нему в кабинет. Он сидел, уткнувшись в какие-то бумаги, и на мое приветствие лишь пробурчал себе под нос что-то нечленораздельное. Мы с ним откровенно не любили друг друга, и он как не старался, не мог этого скрыть. При встрече со мной его постоянно бегающие глазки наливались прямо-таки волчьим блеском. Вероятно, чтобы это скрыть, при разговоре он никогда на меня не смотрел.
Меня слегка лихорадило. Подмывало сказать все, что я о нем думаю и хоть раз врезать по его упитанной физиономии. Отвести душу. С трудом сдержался. Взял стул, приставил его к столу Карпинского, сел, портфель, в котором был магнитофон, поставил рядом.
- Ты что такой негостеприимный Всеволод Илларионович?
- Ну, почему? С чего ты взял? Нормально, - проговорил он, не отрывая взгляда от бумаг.
Начав разговор, я успокоился. Теперь мне грустно и противно было смотреть на этого типа, продавшего и честь и совесть за зелененькие.
- Чего ж тут нормального, - усмехнулся я. - Я, можно сказать, впервые пришел к тебе в гости, а ты даже кофе не предложил.
- У меня закончился кофе. Извини.
- Жаль. А я так рассчитывал выпить кофейку на халяву.
- А чего пришел-то?
- Чего пришел? А действительно - что мне от тебя было нужно? Шел помнил, а зашел - забыл.
Мой насмешливый тон начинал его явно нервировать, руки заметно дрожали.
- Ах, да! - разыграл я удивление. - Тебе привет от Петрова.
- Какого еще?! - его глазки испуганно глянули на меня, а потом стали быстро-быстро шарить по кабинету, будто искали пути спасения.
- Как какого?! - ещё больше "удивился" я. - Ну, ты меня Всеволод Илларионович, удивляешь. Неужто забыл подполковника Петрова Валерия Марковича?
Карпинский растерялся совершенно. На него было неприятно смотреть. Щеки его тряслись, глаза слезились, на лбу выступил пот. Такое впечатление, что он вот-вот грохнется в обморок от переживаний.
- Ты зачем меня?! - прокричал он. - Зачем путаешь?! Никакого Петрова я не знаю.
- Вот те раз, - обескураживающе развел я руками. - А он просил меня оказать тебе посильную помощь и содействие. Что же мне теперь делать?
- Правда что ли?! - с великой надеждой в голосе проговорил Карпинский, ухватившись за мои слова, будто утопающий - за соломинку, выдав себя тем самым с головой.
- Значит, ты его все же знаешь?
- Кого? - Он смотрел на меня как кролик на удава и в его глазах застыл ужас перед неизбежной кончиной.
- Петрова?
- Какого еще?... Зачем ты меня путаешь?
- Так знаешь ты его или нет?
- Ты что, издеваешься?! - истерично закричал Карпинский. - Никакого я не знаю! Что ты ко мне пристал с этим Петровым?! И вообще, вали отсюда!
- Э, нет, так дело не пойдет. Я сюда пришел не затем, чтобы не добившись результата, уходить. - Я открыл портфель, достал магнитофон, включил.
Как только Карпинский услышал свой голос и голос Петрова, сразу понял, что это конец, конец всему, служебной карьере, семейному благополучию, жизни, наконец. Тихо, плаксиво промямлил:
- Я знал, знал что этим все кончится! - И заплакал. Плакал и что-то тихо и невнятно бормотал себе под нос.
Я прислушался. Многих слов разобрать было невозможно. Единственное, что понял - он просил Бога простить и помочь ему.
Смотреть и слушать все это было и смешно, и грустно, и противно. Ни жалости, ни сочувствия к нему у меня не было. Наоборот. чем дольше он плакал, тем больше я его презирал и ненавидел. Если бы мне сейчас сказали, чтобы я его расстрелял, я бы сделал это не задумываясь. И испытал бы облегчение. Честно!
- Раньше надо было думать о Боге, гнида, - сказал я.
Он ничего не ответил, лишь ещё горше заплакал, но бормотать перестал.
Когда запись закончилась, я выключил магнитофон.
- Так как, майор, знаешь ты полковника Петрова или нет? - спросил я несмешливо и злорадно.
- Он меня заставил, Юрий Валентинович. Честное слово! Он - страшный человек! - униженно проговорил Карпинский, хлюпая носом.
Я заметил торчащий в дверце сейфа ключ. Встал, подошел к сейфу, открыл его. Как я и предполагал, в нем на нижней полке было табельное оружие Карпинского. Взял пистолет и положил его на стол перед майором.
