Саша Антонова - Несерьезные размышления о жизни
- Где похоронили Лизу? - поинтересовался дядя Осип
- За церковной оградой, как самоубийцу. В орешнике, у полянки с незабудками. Да только Божий человек и ее выкопал, да в омут спустил, я сама видела.
- Господи, что ж за монстр, этот Божий человек! - воскликнула Ариадна. - Так, может, это он тут в доме похозяйничал, и тело Эммы Францевны на другой лестнице пристроил?
- Нет, к тому времени он уже был мертв, - разочаровал ее Федор.
- Как мертв?! - ахнул отец Митрофаний. - Не верю!
- Напрасно. Мы с Лизой нашли его тело, когда в лесу гуляли в тот день. Боюсь, Вы, батюшка, теперь не узнаете, где лежит клад. Эту тайну он унес с собой.
- Что с ним случилось?
- Э-э... утонул.
- Пресвятая Богородица! - закрестилась Глаша. - Вот страсти-то, сначала - Мустафа, теперь - Божий человек... Прямо мор какой-то... Знать, без нечистой силы не обошлось...
В доказательство ее слов откуда-то сверху раздался протяжный, леденящий душу, вой.
- Гоша! - ужаснулась я. - Он же с утра сидит в моей комнате некормленым!
Мы с Федором в спешке покинули оранжерею. Уже у дверей зимнего сада я услышала, как Аркадий Борисович рассудительно ответил Глаше:
- Кому суждено быть повешенным, тот не утонет.
Спасение утопающих - дело лап самих утопающих. Не стоит надеятся на помощь со стороны. Самому надо думать, постоянно оглядываться по сторонам, держать уши в рабочем положении и не расслабляться.
Стоит на минуту потерять контроль, впасть в сладкую дрему, растечься по креслу мохнатым ковриком, как желтые глаза опасности выплывают из темноты, и зубастая пасть скалится в мерзкой ухмылке.
Враг подстерегает под каждым кустом. Ты думаешь, что это безобидный одуванчик, а за мягкими пушинками скрывается хищная морда.
Бди!
Глава 19
Сытый Гоша вперевалку топал впереди, а мы с Федором еле плелись сзади. Сами знаете, на ходу очень трудно целоваться.
На дороге послышался шум мотора. Мы подошли к колоннам парадного входа как раз в тот момент, когда к дому подкатил скромный "Форд", и из него вышел Галицкий. Лев Бенедиктович был одет в ладно скроенный темно-серый костюм, белоснежную рубашку и при галстуке.
- Простите, я опоздал, - извинился он, запирая машину. - Что, уже все разъехались?
- Нет, самые близкие люди еще здесь.
Действительно, вся компания сидела в оранжерее, никто и не думал расходиться, хотя время уже перевалило за полночь.
Глаша внесла очередной поднос с бутылками и свежезаваренным чаем и кофе. Мужчины наполнили рюмки чем-то изысканно-крепким, дамы согласились на розовое вино.
- Вы уже, наверное, немало хороших слов сказали в память Эммы Францевны, - качнул своей рюмкой Галицкий. - Давайте помянем женщину непростой судьбы, незаурядного ума и железной воли. Не ошибусь, если скажу, что ее смерть, так же как и жизнь, стала значительным событием для присутствующих здесь людей.
Мы выпили, не чокаясь, и задумались. Не знаю, как остальные, а я силилась понять, на что намекал Лев Бенедиктович в своем прощальном слове.
- Так мы отклонились от темы, - прервал молчание Аркадий Борисович. - Кто же перенес тело Эммы Францевны с одной лестницы на другую?
- Тот, кто и устроил этот несчастный случай, - ответил Федор. - И я догадываюсь, как было дело. Давайте проведем следственный эксперимент. Прошу всех пройти к парадной лестнице.
Все поднялись, запаслись горящими свечами и послушно проследовали в фойе. Федор жестом фокусника вынул свою трость из китайской вазы.
- Смотрите, трость с круглым набалдашником. Если ее положить вдоль на одну из верхних ступенек... вот так... то нога непременно попадает на нее. Трость катится, и все, несчастный случай обеспечен. Эмма Францевна падает, подсвечник издает лязг, свеча ломается... Посветите, пожалуйста, здесь где-то должны остаться кусочки парафина... Ага, вот, - Федор что-то поднял со ступеньки. - Затем тело прячется в одной из комнат, куда редко заглядывают, например, в музыкальный салон. А когда все засыпают, труп переносится к боковой лестнице.
- Зачем столько сложностей? Зачем переносить труп? - всхлипнула Ариадна
- Ну, чтобы подозрения падали на всех обитателей левого крыла, а, впрочем, не знаю.
- Но кто же это сделал?
- Арифметика здесь простая, - задумчиво произнес Федор. Преферансисты исключаются. Остаются четверо: я, Полина, дядя Осип и Глаша. У Полины мотив шкатулочного размера, я Эмме Францевне жизнью обязан, остаются домоправительница и повар. У обоих нет алиби, и могут иметься веские причины для убийства. Дядя Осип, если Вы смогли доставить меня из флигеля в большой дом, то для Вас не составит труда отнести тело пожилой женщины к боковой лестнице.
Все сделали шаг назад, дядя Осип остался стоять у ступенек в одиночестве.
- За что ж ты меня так, сынок? - растерялся он. - Не мог я этого сделать. Я ж Эмме Францевне верой и правдой... Не жалея сил...
- А что? Гостиница и ресторан "Националь" не один миллион стоят, подлил масла в огонь Влад. - В наше время и за меньшую сумму убивают.
- Что ж ты, Осип, - хихикнула Глаша. - Али запамятовал, как говаривал: "Барыня мягко стелит, да жестко спать, кого хочешь к рукам приберет. От нее не убежишь, хоть живой, хоть мертвый". Может, надоело тебе на нее спину гнуть, а тут такой подходящий случай: завещание уже подписано. Ты и ускорил событие, а?
Дядя Осип хватал ртом воздух, прижимал руки к груди и переводил отчаянный взгляд с одного участника следственного эксперимента на другого. Все осуждающе молчали.
- Я вот что подумал, - сказал Федор. - Если бы дядя Осип нес тело Эммы Францевны, я бы услышал, у него поступь тяжелая... Кто у нас в доме ходит неслышно? Глаша.
Все покосились на Глашу.
- Господь с Вами, Федор Федорович, - махнула она рукой. - Нечто мне под силу поднять барыню, да донести ее до боковой лестницы?
- Поднять - вряд ли, а вот волоком дотащить - это вполне вероятно. Помните, Эмма Францевна была в розовом атласном халате. Гладкая ткань легко скользит по натертому паркету.
- Ой, шутник Вы, голубчик, напраслину на меня возводите. А палкато, на которой барыня споткнулась - Ваша.
Все посмотрели на Федора.
- Трость я потерял в лесу несколько дней назад. Вы, Глаша, часто в лес ходите. Вот, за Божьим человеком приглядывали. Наверняка, Вы ее и принесли в дом.
- Все-то Вы придумываете! Как же я могу барыне зла желать. Мы с ней, почитай, всю жизнь рядом, как родные. И пожизненная рента - не бог весть что. Нет у меня этого... мотива.
- Да, мотив... С этим у меня проблема. Давайте вспомним, что еще приключилось такого, отчего Эмма Францевна заторопилась написать завещание, переинформатировала компьютер и испытала острую необходимость спуститься вниз по парадной лестнице?
- Мы занимались спиритизмом, - напомнила Ариадна. - Но ничего ценного дух нам не сообщил. Гоша устроил переполох. У Эммы Францевны разбился лорнет. А во время ужина она рассказала забавный случай из дореволюционной жизни.
- Аркадий Борисович попросил меня поведать что-нибудь из архивов Бурцева-старшего, - добавил Влад. - Я говорил о партийных деньгах, об их загадочной судьбе, о книге на ту же тему, которая недавно вышла в печати.
- Вы еще упомянули о добровольном помощнике, который готов раскрыть Вам тайну анонимного вклада, - уточнил отец Митрофаний.
- Я имел в виду Лизу. Я все еще надеялся, что она вспомнит свое обещание и сообщит реквизиты счета... Но Эмма Францевна отрицала какое-либо свое отношение к партийным деньгам, сославшись на то, что все ее воспоминания - всего лишь отголоски работы в архивах музея Революции.
- Эмма Францевна говорила правду, - раздался голос Галицкого, и все повернулись в его сторону. - Я тут расследование небольшое провел... Вы уж простите, Федор Федорович, сбежал я тогда... Так вот, за два дня мне удалось узнать кое-что интересное из биографий Эммы Францевны и Глаши. Барыня наша, действительно, немало лет проработала в музее Революции, тема ее докторской диссертации была: "В.И.Ленин во Франции глазами современников на основе мемуарных источников". В 1996 году она неожиданно подала заявление об уходе, не доработав до пенсии всего один год, и начала ссужать деньгами российских предпринимателей... Теперь о Глаше... Она также работала в музее Революции гардеробщицей и уволилась в том же году. Среди сотрудников Глаша слыла женщиной малоразговорчивой, однако, ходили упорные слухи, что она из семьи видных революционеров, погибших во время сталинских репрессий... Я покопался в ее документах и вот, что выяснил... Глаша родилась в 1935 году, видимо, в лагере, там какая-то сложная номерная аббревиатура. Ее мать проходила по статье "враг народа", однако имя ее везде замазано цензурной краской. В папке дела сохранился пожелтевший листок бумаги, анонимный донос. Неизвестный доброжелатель вспоминает лето 1911 года в Лонжюмо, и пишет, что все ценности, экспроприированные у мировой буржуазии, переправлялись куда-то на аэропланах, а отвечали за эту операцию некий Поэт и его любовница. Доносчик клялся, что ему достоверно известно, что эта женщина писала дневники, и указала в них, где спрятаны партийные деньги... Есть у меня подозрение, что Глаша нашла дневники своей матери, и из гардеробщицы стала миллионершей. А Эмму Францевну она использовала в качестве финансового директора, так как по своей малограмотности не знала, как связаться с зарубежным банком и возобновить работу анонимного счета.
