Мила Бояджиева - Дар полночного святого

— О чем ты? Очнись! — Верочка выключила телевизор. Аня продолжала смотреть на темный экран остановившимися глазами.

— Звонила Алина. Сегодня утром погиб Карлос. Выбросился из окна.

Ее побледневшие губы дрогнули. Перед глазами всплыл каменный колодец, окруженный старыми домами. Далекий квадратик двора под окнами мастерской. Мастерской Вилли.

— Он ушел, мама. Наверно, теперь ему хорошо… Только теперь, только теперь! — Аня разрыдалась, виня себя в том, что так и не смогла стать для Карлоса спасательным кругом.

У Ани расшатались нервы. Это совершенно недопустимо для будущей матери. — Так сказал явившийся по приглашению Михаила модный психотерапевт. Уговаривал супругов сменить на время обстановку, уехать из пасмурной, вьюжной Москвы поближе к солнышку. Задумчиво теребил рецептурные бланки, но ничего не выписал, — достал из кейса упаковку американского лекарства, абсолютно безвредного для беременных.

— Этот препарат приглушит негативные эмоции, снимает напряжение. Так называемая «косметическая фармакология». Наносит радостный макияж на хмурую физиономию действительности. — Он усмехнулся, окинув взглядом спальню. Хотя, тут у вас грустить вообще грешно.

— Мы уедем? — спросила Аня мужа, когда доктор ушел. И сжала его руки, с надеждой заглядывая в глаза. — Уедем, правда?

— Давай подумаем. — Нахмурил брови Михаил. — Смотрим на часы — ага, сегодня десятое января. Ты успела бы собрать чемоданы, допустим, к тринадцатому? С учетом морских путешествий и пляжных радостей.

— Спасибо! — Она повисла на крепкой, шее мужа, вдыхая запах его густых серебристых волос. — А как же лицей? Я же не могу бросить работу.

— Ерунда. Ты беременна и серьезно больна. Кто потерял сознание на панихиде? Кто жалуется на головокружение?

— Согласись, это было действительно ужасно. Несчастные родители единственный сын. — Аня погасла, вернувшись к реальности.

— Прекрати! Я тоже — единственный. И ты. И Верочка — мы все единственные экземпляры. И несем ответственность за себя и за своих близких. Самоубийство отвратительно. Довольно хандрить, Анюта. Подумай о нашем ребенке. Полагаю, его развлечет скромный шопинг. Одевайся, тебя прокатит по магазинам Геннадий. Не стоит сегодня самой садиться за руль. Тем более, эти таблетки… Отвлекись, закупи побольше всякой веселой ерунды. Прихвати мать. И передай что я лично очень её прошу приобрести самую дорогую ткань и сшить тебе нечто… Ну, нечто этакое, — в стиле Миланского собора — с большим объемом трудоемких отделочных работ.

— Ты же в последнее время не любишь её творения?

— Зато обожаю, когда она сидит за машинкой или рукоделием. В доме сплошная идиллия.

— А где должна находиться я в композиции идиллической картины?

— Должна, есть и всегда будешь — вот здесь! — Михаил прижал ладонь к груди, — слева, где сердце. В его лице появилось нечто очень значительное, рыцарское. Аня долго не опускала взгляд, увидев почему-то все издалека: бледная женщина в огромной постели среди раскиданных шелковисто-зеленых покрывал, мягкий свет хрустальной лампы на тумбочке живописно обрисовывает красивого человек в ореоле серебристых волос. Они смотрят друг на друга и думают, что никогда не забудут это мгновение.

35

Дамы объехали множество магазинов. Когда-то Верочка водила маленькую дочку в «Детский мир» выбрать игрушку, и с радостью покупала все, что позволяли специально сэкономленные, припасенные деньги. Теперь, глядя на мать, радовалась Аня. — У Верочки разбегались глаза от обилия тканей. Она растерянно опускала руки и смотрела сквозь слезы:

— Не знаю, что брать. Раньше схватишь марлевки по случаю, за дешевым ситцем отстоишь два часа — и счастлива. А теперь… Вот мука-то!

И все же покупки были сделаны, расторопный шофер Геннадий носил в машину объемные пакеты, заполнив ими багажник и часть салона. Оказалось, что срочно нужны новые шторы для подарка Инге — дачный английский ситчик. И бархат не плох, и костюмный габардин. А шерсть для ручной вязки!

— Ну все, дядь Гена, теперь домой! — Аня села рядом с молодым шофером. — От жадности сейчас треснем…

«Судзуки» не двигалась, хотя тихо и четко работал мотор. Геннадий смотрел сквозь стекло, как загипнотизированный.

— Что стряслось? Вот так хваленые япошки! — Аня тряхнула парня за плечо.

Мотор заглох. Тишина показалась долгой и громкой — за «бортом» автомобиля шла суетливая дневная жизнь: что-то грузили и разносили ребята в ближайшие лотки, гремя, волочили клетчатые тележки приезжие женщины в навороченных кожаных куртках, сзади сигналил, тесня «Судзуки», грузовик.

— Анна Владимировна… Вера Владимировна… — С лицом Геннадия происходило что-то неладное — на бледной коже выступила испарина, нижняя губа отвисла и дрожала.

— Задавил кого?! — Ахнула Верочка…

— Да нет… Дело в том… Ну, я не могу… Вот. — Он протянул Ане телефон. — Позвоните, пожалуйста, — полковник Решеткин. Номер я набрал.

Аня с недоумением взяла трубку:

— Вас беспокоит Анна Лешковская. Вы хотели со мной поговорить…

— Да. Очень хорошо, что звоните… Вам необходимо подъехать на Самотечную к зданию концерна «Инкомстрой».

— Что-то с Мишей?!

— Держите себя в руках. Сейчас вы должны прежде всего думать о будущем ребенке, — проявил пугающую осведомленность полковник.

— Сейчас будем… — растерянно сказала Аня.

… Дальнейшие события она восстанавливала по кусочкам, упорно глядя в больничный потолок. Но все время сбивалась — доходила до того момента, когда увидела пластиковый пакет на носилках, — и сбивалась. Она спросила кого-то из суетящихся людей:

— Надо опознать тело?

Ей ответили: это в данном случае это задача экспертов, поскольку останки сгорели почти полностью…

Нет, офицер сказал — «Мягкие ткани не сохранились». И так отстраненно посмотрел на Аню, будто она была не супругой погибшего, а тем самым судебным экспертом.

«Не сохранились…». Ничего не сохранилось… Ничего. — Аня положила руки на свой опустевший живот. Она никого не хотела видеть, категорически запретив пускать в палату сочувствующих посетителей. Лишь пару раз беседовала с Решеткиным о каких-то странных вещах.

Откуда и что она знала о делах Михаила? Друзья, враги… кто преследовал, кому был должен, куда переводил деньги… Господи, разве это теперь важно? Одно Аня знала твердо — версия о самоубийстве исключается. Михаила убили. Убили в тот момент, когда он считал себя любимцем судьбы, удачливым предпринимателем, счастливым мужем. Сбежал по ступенькам своего здания — величественно-строгого с горящими медным огнем стеклами, кивнул охраннику Сергею, распахнувшему дверцу «мерседеса». Сел, подождал, пока сзади устроился Сергей, и включил зажигание…

От взрыва вылетели стекла во всех близлежащих домах, пламя поднялось до третьего этажа.

Когда подоспели пожарные и милиция, все было кончено. Сергея тут же опознали по новому керамическому зубному протезу. Михаил же обходился пластиковыми пломбами… Они правильно сказали — «ничего не осталось».

«Зачем же теперь жить? И как?» — Вяло размышляла больная. Ей регулярно делали обезболивающие уколы, поддерживая в полудреме. Сквозь туман она видела темные глаза врачихи, мягко успокаивавшей: «Выкидыш был тяжелый. Такой опасный срок… Но мы сделали все возможное, — рожать вы сможете».

Аня захохотала, как сумасшедшая — от кого рожать? И может ли рожать мертвец?

— Я не живая, — сообщила она врачихе по секрету.

— Это пройдет. Все пройдет, дорогая. У нас здесь и похуже случаи были…

Аня отвернулась — её не интересовали чужие случаи. И разве может быть хуже? Когда пришла Верочка, Аня спросила:

— Ты хоть что-то поняла, мама? Зачем все это… Зачем я родилась?

— Пожалей меня, детка. Ты — единственное, что у меня осталось на этом свете… Держись. Так нельзя. Не надо доставлять удовольствия его врагам.

— Убийцу поймали?

— Куда там! Такое дело развернули… Меня уже три раза на допрос вызывали. Алину с Денисом замучили… Эх, разве теперь кого находят!..

— Скажи Алине, я хочу её видеть, пусть придет — теперь можно. — Аня больше не плакала и отказалась от успокоительных уколов. У не появилась цель, поглотившая боль, растерянность, страх. Вот, оказывается, что может заставить жить, что способно вдохнуть смысл в опостылевшее существование. Месть! Да, да! Она найдет того, кто растоптал их счастье.

36

Алина опасливо заглянула в дверь и просунула вперед букет.

— Смотри, парниковая сирень, я прямо с вазой принесла. Ведь сегодня… — Она запнулась, приглядываясь к больной.

— Знаю, знаю: юбилей моей свадьбы. Не волнуйся — я уже в порядке. Аня села, подтянув под спину подушку, и кивнула на стоящий рядом стул. Располагайся. Ты-то как?