Марина Серова - Свадебный кастинг
– Ну, и что с этой бабой стало? – спросила я. – Посадили?
– Какое там! – хмыкнул он. – Я, слава богу, трупа ее не видел, но, по рассказам других, знаю, что он был до того живописный, что не приведи господи ночью присниться! Так и поседеть недолго, а то и помереть от ужаса! Рассчиталась братва с ней за смерть Орла так, что даже судмедэксперты только головой качали!
– Понимаю, – кивнула я. – Он же для них был царь, бог и воинский начальник! Почти что отец родной!
– Да. На похороны столько народу съехалось, что мы даже волноваться начали, не случилось бы беспорядков, но, к счастью, обошлось без стычек, хотя этим людям всегда есть что делить. Памятник Орлу из уважения такой отгрохали, что издалека видать, – подтвердил Киря.
– А где похоронили? – спросила я. – На Затонском?
– Нет, на новом! А что? Хочешь съездить посмотреть? – усмехнулся он.
– Может, и съезжу, – пожала плечами я. – Времени у меня теперь свободного много, чего же не полюбоваться. – Затем спросила: – И кто же теперь вместо него?
– Кота выбрали, в миру Геннадий Бархатов, – ответил Володя. – Мы поначалу думали, что с ним попроще будет, да не тут-то было! Он за то время, что под Орлом ходил, многому у него научился, так что с Затоном у нас по-прежнему сплошная головная боль!
– Ну, ладно! – сказала я, поднимаясь. – Не буду тебе мешать!
Я вернулась домой и несколько следующих дней активно валяла дурака. Но потом мне это надоело, а нового клиента все не было, и я, размышляя, чем бы мне себя занять, вдруг подумала, а не поехать ли мне действительно на кладбище. Родню свою проведать и на памятник Алексея посмотреть. Решив, что это удачная мысль, я выглянула в окно и обрадовалась, потому что день выдался как на заказ, солнечный, но нежаркий. Быстро собравшись, я поехала.
Оставив машину на стоянке возле ворот, я купила у старушек несколько букетов – драли они здесь втридорога, но я поленилась заехать на рынок, так что делать было нечего – и вошла на территорию. Вспомнив слова Кирьянова о том, что памятник Алексею отовсюду видно, я стала осматриваться, но ничего примечательного не заметила. Поудивлявшись, я осмотрелась еще раз, и тут до меня дошло, что парившая в небе белая птица оставалась на том же месте. Приглядевшись, я поняла, что это был венчавший стелу распластавший крылья белоснежный орел, бесстрашно смотревший прямо на солнце. Сомнений в том, кому был установлен этот памятник, у меня уже не осталось, и я пошла прямо туда. Вблизи это сооружение выглядело еще более внушительным и одновременно изящным: на стеле из красного гранита с изображением Алексея на практически незаметном креплении была установлена фигура беломраморного орла. Создавалось полное впечатление, что он свободно парит в небе.
Я села на стоявшую неподалеку скамью и невольно задумалась о судьбе этого незаурядного, пусть и со знаком минус, человека. Мои размышления были прерваны негромким женским голосом, в котором слышались рыдания:
– Здравствуйте, родные мои. Вот я к вам и пришла!
Голос показался мне знакомым, и я повернулась – это была Анна, но подошла она не к могиле Алексея, а к соседней, где, поставив сумку на землю, достала из нее хозяйственные перчатки и стала наводить порядок в цветах, выпалывая сорняки.
– Бабуля! Ты извини, что мама сегодня не смогла к тебе прийти! – говорила она. – Она дома с детьми осталась, но в следующий раз обязательно тебя навестит! Васенька с папой к Марии Сергеевне пошли, а я уж к тебе! Проведать! У нас все хорошо. Мама, слава богу, здорова. И правнуки твои растут не по дням, а по часам!
Она делилась со своей бабушкой этими нехитрыми новостями как с живой, да она и оставалась для нее по-прежнему живой, потому что она о ней постоянно помнила. Я же сидела тихонько как мышка и все ждала, подойдет она к могиле Орла или нет. А она, закончив дела на могиле бабушки, подошла.
– Здравствуй, Алеша! Здравствуй, братик! – сказала она, убирая в пакет для мусора частично уже увядшие цветы. – Вот и сбылась твоя мечта! Ты же всегда так хотел летать! Ну и как тебе там, на небе? Ты нас оттуда видишь? Если да, то не волнуйся за нас больше! У нас все хорошо!
Она разговаривала с ним, а сама вытирала пыль со стелы, насколько позволял ее рост, и тут я подошла к ней.
– Анна! – осторожно позвала ее я. – Давайте я вам помогу, я же все-таки выше вас и мне удобнее будет.
Она вздрогнула и резко повернулась, но, увидев, что это я, немного успокоилась.
– Не беспокойтесь ни о чем! – попросила ее я. – Я давно знаю, какую роль сыграл Алексей в судьбе вашей семьи, но, как видите, эту тайну не выдала и выдавать не собираюсь. Кем бы ни считали его другие люди, но для вас он навсегда останется тем Алешей, которого приводила в гости к Татьяне Борисовне его бабушка Алевтина. Так ведь?
– Спасибо! – тихонько сказала она. – Он в моей памяти действительно по-прежнему Алеша, товарищ моих детских игр.
– Расскажите мне о нем! – попросила я.
– Зачем это вам? – удивилась Анна.
– Понимаете, я столько о нем слышала, что не могла не заинтересоваться, – объяснила я.
– Ну, если вам так хочется, – пожала плечами она.
Мы прошли к скамье, сели на нее, и Анна начала рассказывать:
– Алеша хороший был. Очень хороший! С детства мечтал летчиком стать и все обещал, что он нас тогда обязательно покатает.
– А почему он у бабушки воспитывался? – спросила я. – Отец же у него был дальнобойщиком, а зарабатывают они немало. Его мать вполне могла сидеть дома и заниматься сыном.
– Характер у нее был такой, что не могла она дома сидеть, но и сына в детсад отдавать не хотела – думала, что бабушка его лучше вырастит. Она его утром приводила, а вечером забирала.
– Странно, что при таком домашнем воспитании Алексей не вырос мазаным-лизаным, – удивилась я.
– Ну что вы! – тихонько рассмеялась она. – При его-то характере! – И стала рассказывать дальше: – А потом у него мама погибла, и он стал уже постоянно у бабушки жить. Только она и без того больная была, а уж после смерти дочери на одних лекарствах и держалась, все надеялась, что до Лешиных восемнадцати лет дотянет.
– Но недотянула, – тихонько сказала я.
– Да. Я свою бабушку тогда к ней водила, когда она окончательно слегла. Она тогда все просила: «Танечка! Ты уж за Лешенькой присматривай! Женится ведь Мишка, а какая ребенку с мачехой жизнь?» Это она об отце Леши говорила, – объяснила Анна.
– Я поняла, – кивнула я.
– Так и получилось! – с горечью сказала она. – Когда его бабушка умерла, он к отцу перебрался, но постоянно прибегал к нам, особенно когда отца дома не было. Он и ночевал у нас иногда. А потом дядя Миша женился...
Она помотала головой, а я сказала:
– И он мачеху и ее любовника убил, когда их в постели вместе застукал!
– Так и было, – вздохнула она. – Мы тогда все удивлялись, почему он долго не приходит, и я в его школу сбегала, чтобы узнать, не случилось ли чего, а мне там все и рассказали. Бабушка так плакала, когда об этом узнала! Она маму тогда попросила, чтобы она адвоката хорошего нашла. Сказала ей: «Люсенька! Людям надо добро делать, и тогда оно к тебе же и вернется! А Лешенька ведь еще и сирота! Ему и прислониться-то не к кому!» Ну, мама с начальником своим поговорила...
– Михаилом Григорьевичем Гринбергом? – спросила я.
– А вы откуда знаете? – удивилась она.
– Я с ним встречалась, когда расследованием занималась, – объяснила я.
– А-а-а! – кивнула она. – Он Кацу позвонил, попросил помочь, и тот согласился.
– Дорого, наверное, обошлось? – спросила я.
– Этого я не знаю, ему бабушка заплатила, потому что ее пенсию мы на «черный день» на книжку клали. Вот деньги и пригодились! Мама с бабушкой на суд ходили, а меня не взяли – я же тогда еще маленькая была. Я потом из их разговора слышала, что Кац свои деньги не зря получил, а вот отец Лешу проклял, прямо там, в зале суда, и сказал, что он ему больше не сын.
– Мне говорили, что он очень свою жену любил и после ее смерти с горя запил, – добавила я.
– Я тоже потом об этом узнала, – подтвердила она. – Представления не имею, как можно любить женщину, если она тебе постоянно изменяет? – недоуменно сказала Анна.
– Есть многое на свете... – философски заметила я.
– Наверное, да! – согласилась она. – Мы Леше в колонию писали, посылки отправляли, а мама даже ездила. А потом Лешка вышел и к нам пришел. Он и до этого бабушку любил, а тут... Он ее просто боготворить начал и попросил, чтобы она разрешила ему ее «бабушкой» называть – раньше-то он ее «бабой Таней» звал, и она, конечно, разрешила, потому что жалела его очень. Он ее все благодарил за то, что она ему помогла, а она только отмахивалась и говорила, что просто слово свое Алевтине сдержала, когда обещала за ним присмотреть.
