Паула Гослинг - Ответная месть
— Они зовут его Вшивый, потому что он похож на Вшивого Кролика, — сымпровизировал Ривера.
— Никакой я не кролик, — сердито возразил Пински.
— У тебя большие уши, — сказал сгорбленный в плаще, который присоединился к компании слишком поздно, чтобы успеть глотнуть дармового виски. Все посмотрели на уши Пински.
— Его уши вовсе и не большие, — заявил Хэм.
— Я не размер имею в виду, — продолжал новенький. — Я говорю — у него на уме другое, потому что он — коп. Разве не так, Вшивый? — кличка вызвала всеобщий смех. Когда отсмеялись, все уставились на Пински. — Ты слышал: разве не так?
Ривера отошел от Пински — чтобы сделать вид, что тот зачумленный для него.
— Иисус — ты шутишь! — закричал Ривера. — Я уже двадцать минут треплюсь здесь с ним, и он ни разу…
— Что ты сказал? — потребовал ответа Хэм. — Что ты ему сказал?
— Ништо. Ништо я ему не сказал ни про што. — Ривера отчаянно оправдывался.
— О чем он тебя спрашивал? — настаивал Хэм.
— Ни про што не спрашивал! — закричал Ривера пронзительно.
— Спрашивал он, можешь ты чего-то достать? — надвигался на него Хэм. — Спрашивал: ты, дескать, знаешь — что?
— Ничего такого, ничего!
— А что это: «ты, дескать, знаешь — что»? — не подумав, ляпнул Пински. Сработала сила привычки, выяснять до конца, но тут он подставился.
— Ты, мразь, — зашипел Ривера. Он сильно толкнул Пински по направлению к улице. — Убирайся, мразь. Вали отсюда!
Пински пошел к улице, но голос человека в плаще преследовал его.
— Он меня раз остановил, — жаловался тот бродягам. — Ни за что, просто за то, что я шел по улице, сукин сын. Просто за то, что шел по чертовой улице.
— Я не знаю, что за туфту ты гонишь, — через плечо бросил Пински. — Ты обознался. Я не какой-то вонючий коп. Вы, парни, смешали меня с дерьмом — так я возьму еще бутылку и не стану делиться уж ни с кем!
Вся компания, гревшаяся вокруг пылавшей бочки, тронулась следом за ним. Никто не торопился. Все будто знали, что именно сейчас начнется. Все, кроме Пински, ждали этого.
— И что же ты тут делаешь, коп? — осведомился Хэм, хватая его за рукав и останавливая.
— Никакой я не коп, — настаивал Пински, стараясь не испугаться. Он знал, что патрульная машина проходит по Френч-стрит каждые двадцать минут, но не мог припомнить, когда в последний раз видел ее. — Тот парень обижен, потому что ему не хватило. — Он понимал, что теперь его дело безнадежно, но продолжал говорить, тянул время. Бродяги окружили его. Это должно было произойти. Ему ничего не оставалось, как драться, защищать себя.
— Нам всем не хватило, — сказал кто-то. — Если ты коп — у тебя есть пушка. Мы можем продать пушку. Может, у тебя и деньги есть? Есть у тебя деньги, коп?
— Давай посмотрим, — сказал Ривера, быстро подойдя к Пински, прежде чем жадные руки проникли в его карманы. Его рука залезла под куртку Пински и схватила полицейский значок. Он достал его на свет.
— Ух ты, а он и вправду коп, смотри! — Он помахал значком, и тот блеснул золотом.
Бродяги бросились на копа.
Пински сделал все, что мог сделать в таких обстоятельствах, у него были большие кулаки. Но нападавших было слишком много — на одного. Хэму здесь отдавалось преимущество, очевидно, из-за его силы. Но и другие были не промах. Кровь потекла на одежду Пински, когда он вырывался и пытался оторваться от своих преследователей. На него градом сыпались пинки и удары. Одним быстро опухающим глазом он увидел, как Ривера скачет вокруг костра, держа в руках его пистолет и значок.
В пылу драки Пински все же сохранял достаточно благоразумия, чтобы не обвинять Риверу. То, что произошло, было неизбежно — с того самого момента, когда человек в плаще произнес «коп». Даже если бы было доказано, что это не так, они бы и тогда его били — просто для развлечения; и потому, что он — новый на улице; и оттого еще, что, если уж он купил одну бутылку — значит, у него достаточно денег, чтобы купить вторую. Быть битым очень плохо — но потерять пистолет и значок было бы еще хуже.
Ривера принял меры, чтобы они не достались никому больше. Но, корчась под градом ударов, под вой ненависти, рвущийся из десятка глоток, Пински понимал, что это — единственная помощь, которую ему мог сейчас оказать Ривера. Как там он сказал?
Самое трудное — игнорировать некоторые вещи.
Поверженный, Пински увидел, как человек в плаще убегает от толпы, пока он старался вырваться из-под массы вонючих тел и грязных одежонок, которые копошились вокруг своей жертвы. Он постарался отползти, но они держали его за руки и за ноги так, чтобы он был беззащитен перед ударами и пинками. А удары следовали часто. Слишком часто. Очень часто.
Теперь ему не было видно Риверу. Может, он побежал за помощью. Может быть, последовал за человеком в плаще, оставив Пински на растерзание. Эти люди боятся мокрых дел — они скоро остановятся.
Но бродяги не собирались останавливаться.
Подозреваемый номер два уходил.
— Дерьмо! — прорычал Пински, делая сверхчеловеческое усилие, чтобы сбросить с себя придавившего его человека. Ему не удалось… Все подернулось красной пеленой — а потом стало черно, и мир превратился в месиво из шума и рычания, из боли и пинков. Он чувствовал спиной острый край валявшейся на земле банки, жидкую грязь улицы и камень. Кто-то поднял камень. Кто-то поднял его — и Пински увидел грубую его поверхность, зажатую грязной ладонью — ладонью ненавидящего его незнакомца.
А потом Пински вообще ничего не видел.
23
Нилсон все более воодушевлялся.
Может быть, у Страйкера все-таки верная идея. Связи обнаруживались: иногда незначительные, но это были связи. Связи между Лири и почти каждой жертвой.
Лири служил в том же округе, что и Рэндолф. Он преподавал методику расследования в том колледже, который посещал Сантоза. И Сантоза получил там высшую оценку.
Долгое время пришлось отыскивать связь с Ентолом, но, когда она все же обнаружилась, Нилсон усмехнулся и удовлетворенно похлопал себя по плечам. Лири и Ентол оказались одноклассниками в Мэдисон Хайтс, вместе оканчивали школу. И оба были в одной футбольной команде.
Еще дольше понадобилось устанавливать связь между Лири и Меррили Трэск. Как он ни старался, Нилсон не мог проследить их контактов. Но затем появилось и это: хотя не прямая, но связь. И не с Меррили Трэск, а с ее бывшим мужем, офицером, который служил в администрации того округа, где Лири стал сержантом полиции.
И, конечно, Страйкер и Тоскарелли разоблачили Лири, как «грязного» копа, в течение долгого процесса Бронковски.
Но с Хоторном ничего не получалось.
Как Нилсон ни старался, все, что он нашел, — разводило Лири и Хоторна. Хотя и ровесники, Хоторн и Лири проходили обучение с разницей в два года, потому что Лири поступил в колледж на два года раньше. Оба они выросли в Грэнтэме — но на разных концах города, в различном окружении; учились в разных школах. Они никогда не служили в одном округе, не сотрудничали в каких-либо межокружных операциях — в течение тех трех месяцев, что Хоторн работал на местный департамент. У них не было ни семейных, ни родственных связей. И они никогда не присутствовали в суде в один и тот же день, давая показания как свидетели.
Конечно, в личной сфере, на отраженной в личном деле полицейского, они имели сотни шансов встретиться. Например, могли стричься у одного и того же парикмахера. Они могли прогуливаться по одной и той же улице или играть в гольф на одной площадке. Покупать что-то в одном супермаркете. Они даже могли бы встретиться в гей-баре и влюбиться друг в друга, насколько Нилсон понял.
Каждая найденная им возможность, каждая деталь приводила либо к вопросу, либо лишь к предполагаемой взаимосвязи. От радости Нилсон переходил к депрессии.
И тут он узнал о Пински.
Он чувствовал тревогу за Пински целый день. Несколько раз звонил ему домой, но не получил ответа после самого первого звонка, когда Нелл сказала ему, что Пински еще спит. Он знал, что Нелл подрабатывала в местной школе медицинских сестер, и ждал, когда она вернется домой, чтобы вновь позвонить, но надобность звонить отпала.
Он знал, где находится Пински.
В Госпитале Милосердия.
— Какого черта ты делал на этой Френч-стрит?! — спрашивал Нилсон у избитой фигуры на больничной койке. — Взгляни теперь на себя. Теперь у тебя действительно больничный день. Даже больничный месяц. Черт тебя возьми, Нед, ты не должен был ходить туда один! И какого черта ты вообще туда шляешься?
Нилсон кругами ходил по палате.
— Я был не один. Я был с Майком Риверой, — простонал Пински.
— Да, хорош же он, — прорычал Нилсон.
— Он не мог разрушить свою же крышу… Он схватил мой значок и сбежал, — добавил Пински. — И пистолет… Обе вещи должны вернуться к вам.
