Борис Седов - Рэп для мента
— Вот именно, — хмыкнул Роман, — в качестве покойника каждый дурак может. А ты попробуй так, как я!
Стоявший рядом с ними подвыпивший мужичок повернулся к Роману и, понизив голос, доверительно произнес:
— Там внутри еще один гроб. Стальной. А в нем — цинковый. Меньшиков-то сгорел вчистую, одни шкварки остались.
— Да что вы говорите? — удивился Роман. — А откуда вы знаете?
— А у меня племяш на этом кладбище работает. Могильщиком. Вон он у могилы стоит, с лопатой. А я, стало быть, его дядя.
— Понятно… — сказал Роман, — тогда понятно…
— А отпевали его аж трое попов, — продолжал мужичок, — два часа без передыху.
— Почему так? — поинтересовался Роман.
— А молитва, она через сталь плохо проходит, — со знанием дела ответил дядя могильщика, — через цинк еще ничего, а через сталь — ни в какую. Но если попов трое, и не меньше двух часов, тогда нормально.
— Надо же! — Роман покрутил головой, с трудом сдерживая смех. — А я и не знал…
— Век живи, век учись, — назидательно сказал мужичок и достал из кармана початую маленькую, — будешь? За упокой души раба божьего?
— Нет, спасибо, — отказался Роман, — сейчас не хочу.
— Ну и ладно, — охотно согласился мужичок, — а я выпью. А то шланги со вчерашнего горят.
Приложившись к горлышку, он громко забулькал, и до Романа донесся едкий запах дешевой самопальной водки.
Сморщившись, Роман повернулся к Лизе и тихо сказал:
— Давай подойдем поближе, интересно, что дальше будет.
— Как хочешь, — Лиза пожала плечами, — только ничего интересного ты там не увидишь.
В это время процессия приблизилась к могиле, и тяжелый гроб поставили на специальные козлы. Толпа придвинулась вплотную к гробу, и одетый в сверкавшую золотым шитьем рясу священник начал читать молитву.
Прислушавшись, Роман взглянул на Лизу и сказал:
— Ладно, идем отсюда. Я удовлетворен. А слушать то, что бормочет этот разодетый попугай, у меня нет ни малейшего желания.
— Не любишь ты их, — язвительно произнесла Лиза.
— Не люблю, — со вздохом согласился Роман, — ни попов, ни раввинов, ни этих, которые по исламу — никого не люблю. Такова природа моего естества. Пошли.
Роман поправил очки, которые постоянно норовили сползти на кончик носа, и, бережно поддерживая Лизу под локоть, направился к выходу.
Однако, не успели они пройти и десяти шагов, как Роман резко остановился и прошептал:
— Вот он! Я его узнал!
— Кто? — тоже шепотом спросила Лиза.
— Вот тот, стоит у памятника с ангелом. По телефону разговаривает.
— Вижу, — кивнула Лиза, — давай подойдем поближе.
Сделав траурные лица, Роман и Лиза медленно приблизились к респектабельному господину в черном костюме, с озабоченным лицом говорящему в трубку, и остановились в двух шагах от него.
Лиза низко опустила голову, сделав вид, что ее гнетет неутешное горе, а Роман, склонившись к ней, притворился, что пытается успокоить поклонницу знаменитого певца.
— Да все уже, — говорил заинтересовавший Романа человек, — сейчас закапывать будут. Туда ему и дорога. Да. Да. Конечно. И всех этих поганых зеков следом. Но не сразу.
Он засмеялся, услышав ответ собеседника.
— Да, я тоже так думаю. Гитлер действовал слишком грубо. Но время-то идет, люди умнеют, я имею в виду нас, конечно же. Хорошо. Я сейчас заеду в какую-нибудь харчевню пообедать, а потом отзвонюсь. Всего доброго, товарищ генерал.
Засунув трубку в карман, господин бдительно огляделся и быстро пошел к выходу кладбища. Роман схватил Лизу за руку и направился следом.
— Кто это? — спросила Лиза, спеша за широко шагавшим Романом.
— Это… Это очень плохой человек. И это именно они — а их там целая компания — взорвали мою машину. Я тебе потом расскажу, что это за люди. Но сейчас поверь на слово — они очень опасны. Очень. И я попрошу тебя сделать одну вещь…
— Убить его? — кровожадно спросила Лиза, сверля взглядом черную пиджачную спину, маячившую впереди.
— Нет, — Роман усмехнулся, — это удовольствие я приберегу для себя. А тебя хочу попросить… Ты ведь любишь шпионаж?
— Обожаю! — обрадовалась Лиза. — Ты хочешь, чтобы я пошпионила за ним?
— Совершенно верно, — кивнул Роман, — но не просто пошпионила, а…
— А соблазнила его? — перебила Лиза.
— Вот еще, — возмутился Роман, — только этого не хватало! Не перебивай меня! Тебе бы только соблазнять! Хотя… В общем — так. Он сейчас едет жрать, и это займет часа два. Я знаю эту публику, они любят поковыряться в меню, выяснить, каким сортом майонеза заправлен салат, какого года водка и все такое прочее. А потом расплачиваются копейка в копейку. Ну да ладно, не об этом речь. Ты сядешь рядом с ним и сделаешь так, чтобы он начал прыгать вокруг тебя, как блоха вокруг собаки. А я тем временем привезу одну вещь и незаметно передам ее тебе. Потом ты уйдешь и забудешь эту вещь на его столике. И все.
— И все… — разочарованно протянула Лиза, — а как же слежка, погоня, перестрелка?
— Слежка и погоня тебе? А ты загляни в тот стальной гроб, сквозь который молитвы не проходят, и увидишь, чем иногда заканчивается слежка. Ты что, до сих пор не поняла, что меня хотели натурально убить? И ведь убили, только не меня, а кого-то другого. Убили, понимаешь? Лишили жизни. Так что делай то, что я тебе говорю, и никакой самодеятельности.
— Так точно, ваше благородие, — грустно ответила Лиза, — яволь.
— Вот так, — сказал Роман, — и не надо кукситься.
Они вышли на Камчатскую и сели в арбузовскую «БМВ» одновременно с господином в черном, важно поместившем свое дородное тело в черный «Мерседес» с сильно тонированными стеклами.
«Мерседес» плавно тронулся с места, и Роман медленно поехал вслед за ним.
Доехав до Лиговки, «Мерседес» свернул направо, и Роман пробормотал:
— Интересно, где он жрать собирается?
— А я тоже проголодалась, — сказала Лиза.
* * *Кирилл Сергеевич Таратайкин остановил машину напротив входа в ресторан «Северная амброзия», что на Садовой, и неторопливо вышел из салона. Швейцар, стоявший у тяжелой дубовой двери, отделанной самоварным золотом, сразу определил солидного клиента и, распахнув дверь, изобразил на помятом в боксерских поединках лице радость и гостеприимство.
— Добро пожаловать! — провозгласил он, открывая дверь еще шире. — Всегда рады дорогим гостям.
Эта фраза должна была направить мысли посетителя в определенное русло, после чего швейцар обычно получал купюру. Но не тут-то было. Важный господин небрежно кивнул ему и прошел в фойе ресторана, как в собственную прихожую. Видно было, что он привык везде чувствовать себя хозяином.
Улыбка швейцара превратилась в кривую гримасу, и он пробормотал:
— Жаба, бля…
Войдя в зал ресторана, Кирилл Сергеевич неторопливо огляделся и, не обращая внимания на засуетившегося рядом с ним лысого полноватого официанта, направился к большому столу, стоявшему у окна. Официант терпеливо дождался, когда Кирилл Сергеевич усядется, и, выражая всей своей позой готовность услужить, склонился к клиенту.
— Я вас слушаю, — сладко произнес он.
— Любезный… э-э-э… Для начала принесите мне минеральной воды.
— Так… — официант черкнул в блокноте с усердием пророка Моисея, спешащего запечатлеть на скрижалях инструкции Создателя.
— И меню, — Кирилл Сергеевич откинулся на бархатную спинку стула. — А насчет воды… У вас «Ессентуки» семнадцатый номер есть?
— Обязательно! — заверил его официант.
— Давайте, — позволил Кирилл Сергеевич, и официант, бережно закрыв блокнот, хранивший на своих страницах бесценные пожелания Кирилла Сергеевича, бесшумно удалился.
Кирилл Сергеевич постучал пальцами по белоснежной скатерти и лениво окинул взором зал ресторана. Все вокруг было привычно и знакомо. И жалкие потуги хозяина создать впечатление роскоши были видны как на ладони. Но только таким, как Кирилл Сергеевич.
А прочему плебсу, независимо от уровня доходов, присутствие в столь роскошном месте, как ресторан «Северная амброзия», придавало сладости в жизни и уверенности в себе.
В зале было пусто, и поэтому, когда витражная дверь медленно открылась, Кирилл Сергеевич машинально посмотрел в ту сторону. И тут же поправил галстук.
Кроме того, он незаметно пробежался пальцами по брючным пуговицам, чтобы убедиться, что все они застегнуты. Кирилл Сергеевич был консерватором и предпочитал брюки на пуговицах, считая, что молния годится только для джинсов, которыми он тоже не брезговал, зная, что джинсам уже не меньше двухсот лет, и поэтому считать их новомодным поветрием было бы глупо.
Итак, дверь открылась, и в пустой зал, задумчиво улыбаясь, вошла девушка лет двадцати с небольшим. Была ли она комсомолкой — неизвестно, но в том, что она красавица и спортсменка, у Кирилла Сергеевича не возникло никаких сомнений.
