Антон Леонтьев - Девять с половиной идей
– Я беременна, – прошептала Оля, вставая. Она чувствовала, что если сделает хоть один шаг, то ее тело пронзит огненная судорога, но она должна идти, чтобы спасти ребенка. – Прошу вас, помогите мне…
– Остановите трамвай! – закричал кто-то. – Женщине плохо!
Все это походило на какой-то ужасный сон, который длился и длился, никак не прекращаясь. Полулежа на жестком сиденье, ощущая пульсирующую боль, Оля понимала, что теряет ребенка. Она не хотела верить, что потеряет его, нет, это нереально, если есть кто-то, управляющий судьбами, он не мог забрать и Толю, и его ребенка, это слишком жестоко, бесчеловечно…
– Эй, что такое? – обратилась к толпящимся и охающим гражданам какая-то девица. По ее обесцвеченным волосам, забранным в лохматый кок, черным ажурным колготкам, кожаной мини-юбке и накрашенному лицу было понятно, что это одна из «ночных жриц любви», которая, видимо, возвращалась домой с работы.
– Да вот… – засуетилась какая-то респектабельная дама.
– В больницу, быстрее, – хрипела Оля. – Или умрет мой ребенок.
Та, которую все презирали и высмеивали, сообразила все за секунду.
– Держись, сестра, – сказала она, – я сейчас!
С помощью пары матерных слов она остановила трамвай. Цокая своими туфлями на высоких каблуках, проститутка полетела к телефонной будке и, сказав всего несколько фраз, вернулась обратно.
– Все о’кей, – сказала она. – Не дрейфь, они едут…
Через десять минут, которые показались Оле вечностью, приехала «Скорая помощь». Последнее, что сохранилось в сознании Оли, это то, как проститутка суетится около врачей, пытаясь им что-то объяснить, как она потом кладет свою руку с кровавым маникюром на руку Оли и говорит что-то успокаивающее. А дальше был туман, темный и душный. Дышать стало трудно, иногда почти невозможно. Тело горело не только внизу, но и легкие, словно заполненные свинцом, были готовы разорваться. Это был ад.
Несколько раз Оля приходила в сознание и опять проваливалась в темный обволакивающий туман, готовый ее поглотить. Она не знала, что происходит, ей казалось, она все еще едет в трамвае, или нет, это была уже «Скорая помощь». Поездка длилась и длилась… И боль, которая замирала, но не исчезала, терзала ее по-прежнему.
Яркий свет ударил ей в глаза, когда она открыла их в очередной раз. Она находилась в палате.
– Оленька, ты приходишь в себя! – воскликнула ее тетка, которая сидела рядом, читая какой-то журнал. – Слава богу, ты ведь была без сознания двое суток…
– С ним все в порядке? – спросила Оля. Боль отступила, однако все тело еще ныло, она не могла пошевелить ногами, ей казалось, что она больше не ощущает живота.
– С кем, дорогая? – спросила тетя. – О ком ты говоришь?
– О ребенке… О нашем с Толей ребенке…
– Конечно, с ним все хорошо, – ответила та слишком поспешно, отведя глаза. – У тебя было небольшое кровотечение, но с ребенком все в порядке. Ты, главное, не беспокойся, отдыхай, тебе надо набираться сил… Не волнуйся, пережить можно все… – неизвестно для чего прибавила она.
Потом был опять странный сон, точнее, туман, обступающий Олю со всех сторон, пустота, казалось, заполнила все вокруг. И именно в этом сне Оля поняла, что ребенка больше нет. Интуиция подсказывала ей, что он умер…
В следующий раз тетки уже не было в палате, здесь оказался врач, пожилой мужчина в халате. Увидев, что Оля пришла в себя, он осведомился, как ее самочувствие.
– Он ведь умер, скажите мне правду, его больше нет? – спросила она слишком спокойно.
Врач, всего мгновение поколебавшись, просто и четко ответил:
– Да, к сожалению, ребенка вы потеряли. Вас доставили слишком поздно. Может быть, если бы вы попали к нам на полчаса раньше, мы бы могли помочь… Когда приходится выбирать между ребенком и матерью, мы спасаем мать. Извините… Это была девочка…
Девочка, ее дочь… Единственное, что связывало ее и Толю. Кроме их любви, конечно. Но теперь не было ни любви, ни Толи, ни их дочери. Все прошло, оставив после себя только прах, боль и страдания.
– У вас крепкий молодой организм, – добавил врач. – Ваше горе, разумеется, безмерно, но у вас будут еще дети, так что не отчаивайтесь… Всего две недели – и вы снова на ногах. Все уже позади, теперь вам ничего не грозит.
С того дня Оля замкнулась в себе. Что ж, если судьбе угодно всего за пару месяцев отнять у нее любимого, который мог стать ее мужем, и ребенка, пусть будет так. Слез не было опять, были только бесконечные черные ночи, ужасавшие своей пустотой. Когда ее перевели в общую палату, то и там, среди других женщин, сплетничавших часами напролет, она молчала. Ее мучили мысли, воспоминания… Все лучшее осталось в прошлом, в далеком прошлом, а она хотела жить. Но зачем ей жизнь без тех, кого она любила, зачем?..
Один раз вдруг что-то подсказало ей, что самый легкий выход – это шагнуть в окно. Конечно, будет больно, но совсем недолго, и она сможет навсегда забыть то, что ее мучает. И она присоединится к Толе и к дочери… Но и это прошло. Наступила какая-то апатия, нежелание двигаться и работать. Однако молодость взяла верх. Надо жить дальше, если не ради тех, кого уже нет рядом, то хотя бы ради самой себя.
Вопреки пессимистическим прогнозам врачей насчет затяжного характера реабилитационного периода, Оля пришла в себя быстро и уже в марте была готова сдать государственные экзамены. Все удивлялись ее воле, стойкости и упорству. Она и сама удивлялась, но так ей было просто легче. Погружаясь в нечто не особенно для нее интересное, но фундаментальное – в науку, она забывала о том, что не дает ей жить.
Экзамены она сдала на «отлично», а дипломный проект признали одним из самых интересных и перспективных среди тех, которые защищались в последние годы. Ей предложили поступить в аспирантуру, но Оля отказалась. Уж слишком много воспоминаний было связано с этим городом, с этими стенами… Ей хотелось поменять обстановку.
Работу после окончания университета оказалось найти очень сложно. Последние годы система распределения практически не действовала, а на выбор предлагались только должности преподавателей где-нибудь в области или в особых школах для детей с какими-нибудь нарушениями. Но Олю это не пугало, ей не хотелось быть первой, теперь она поняла, что все, что случилось, возможно, наказание за ее глупые стремления.
Апатия не проходила, она стала избегать общения с людьми, поэтому должность обыкновенного преподавателя английского языка в одном из интернатов для детей-инвалидов вполне устроила ее. Там было спокойно, не приходилось бороться с собой. Все свободное время, словно в напоминание об учебе в университете и отчасти для того, чтобы не утратить языковые навыки, Оля читала «Историю Лондона», великолепное издание в трех томах, которое она получила в подарок после защиты диплома.
Ольга работала в интернате уже около полугода, когда директор, созывая очередное совещание, объявила:
– У меня приятнейшее известие. Слава богу, к нам едет ревизор! Да, да, какая-то совместная американо-российская фирма решила взять под свою опеку несколько учреждений, подобных нашему интернату, чтобы спонсировать их. Надеюсь, они останутся нами довольны, точнее, недовольны…
Директор задумалась, затем произнесла:
– План действий таков. Дети у нас на самом деле талантливы, но всем требуется дорогостоящее лечение или многочисленные операции. А у этих американцев деньги есть, они компьютеры, что ли, делают… Так вот, мы должны продемонстрировать способности детей, доказать, что в нашем интернате прозябают Эйнштейны, Шолоховы, Есенины и Нильсы Боры. А наш быт надо, наоборот, сделать еще хуже…
– Куда уж хуже, – высказался кто-то. – И так не в Мраморном дворце обитаем…
– Это так, но американцы хотят выделить средства только тем, у кого есть перспективы, они ищут талантливых детей. Вот и покажем им – инвалиды-гении живут в каких-то трущобах. Поэтому, если раньше перед приездом комиссии наводили порядок, делали генеральную уборку, то теперь, господа, попрошу вас ухудшить интерьер интерната. Цветной телевизор из холла заменить на старый, черно-белый, он валяется на чердаке, занавески с окон убрать, краску со стен можно отколупать, учебники достаньте старые, похуже, самые растрепанные и прокоммунистические. Так, что еще… Вы, Ольга Александровна, должны поразить гостей знаниями английского. Пусть дети свободно поговорят с ними, вот американцы удивятся, что у нас дети-инвалиды могут запросто беседовать на иностранном языке… А еще, проведем заодно выставку тех идей, которые предлагает Олег по экологии, они же обалдеют, что ребенок в десять лет, с культями обеих ног, может разрабатывать проекты безопасных ядерных реакторов… Экология – вот от чего сходят с ума иностранцы, этим мы их и возьмем… Малолетние русские гении, прозябающие в нищете и разрухе. Думаю, деньги они нам выделят… Куда денутся…
Гениальный в своей хитрости план директора оказался чрезвычайно простым для реализации. А эффект от него превзошел все ожидания. Вид умных детей-инвалидов, живущих вместе с воспитателями в огромном полуразваленном особняке, где зимой нет горячей воды, а летом прекращается подача и холодной, и тогда используют колодец, – все это подействовало на сентиментальные души американцев нужным образом.
