Николас Блейк - Чудовище должно умереть

Джорджия передала этот разговор Найджелу, когда перед ленчем тот вернулся в гостиницу.

— Что ж, это все объясняет, — сказал он. — Я был почти уверен, что это Лена спрятала бутылку, но не мог понять, почему она это скрывала, когда узнала, что ее исчезновение не улучшает положения Феликса. Полагаю, что это все-таки не самоубийство. Что ж, придется побеседовать с юным Филом.

— Я рада, что мы вытащили его из этого дома. Сегодня утром я видела старую миссис Рэттери: она смотрела на нас из окна, как Иезавель — ну, скорее не Иезавель, скорее она была похожа на идола, на которого я наткнулась в джунглях Борнео, где он сидел на крошечной полянке, а на его коленях была высохшая кровь. Очень интересная находка.

— Наверное, — слегка передернувшись, сказал Найджел. — Ты знаешь, я начинаю подумывать об этой старой леди. Не будь она слишком подозрительной ну знаешь, порой авторы детективов вводят в действие таких вот отвратительных героев, чтобы сбить читателя с толку… Ну, бог с ней! Если бы я читал про всю эту историю в романе, я бы поставил на Карфакса: уж слишком он порядочный и прозрачный, прямо как стекло; я все думаю, не пытается ли он запутать нас каким-то трюком.

— Великий Габорио, кажется, сказал: «Всегда подозревай того, кто кажется подходящим, и начинай с проверки того, что кажется невероятным».

— Если великий Габорио так сказал, должно быть, он полоумный. Никогда еще не видел такого плоского, фантастического парадокса.

— А почему нет? Убийство всегда фантастично, за исключением тех случаев, когда оно вызвано строгими принципами вроде родовой мести. Нет смысла подходить к нему с реалистической точки зрения: ни один убийца не умеет правильно оценить ситуацию — иначе он не смог бы совершить убийство. Да и ты сам обязан успехом в своей профессии тем, что большую часть времени переворачиваешь все факты наизнанку.

— Твои оценки, хотя и спонтанные, здесь неуместны. Кстати, ты сегодня видела Вайолет Рэттери?

— Всего минуту-две.

— Мне просто интересно узнать, что она сказала Джорджу, когда они поссорились на прошлой неделе. Мать Джорджа бросала какие-то туманные намеки, когда вчера утром мы уводили Фила. Думаю, здесь снова будет полезно прибегнуть к женской тактике задушевного разговора.

Джорджия сделала гримаску.

— Могу я спросить, как долго ты намерен меня использовать как провокатора?

— Точнее, провокаторшу! Ты права, моя радость: ты восхитительно провокационна, несмотря на свой мужественный внешний вид. Не могу понять почему.

— Знаешь что: место женщины на кухне. С этого момента я там и остаюсь. Хватит с меня твоих коварных замыслов. Если хочешь сунуть кому-нибудь за пазуху змею, для разнообразия пойди и сделай это сам.

— Это что, мятеж?

— Да, а что?

— Да нет, ничего, просто хотел узнать. Что ж, кухня находится внизу, сначала поверни налево, потом — направо…

После ленча Найджел вышел с Филом в сад. Мальчик вел себя довольно вежливо, но находился в замкнутом настроении, когда Найджел приступил к разговору. Его бледность, трогательно худенькие ноги и руки, бегающий взгляд и частые помаргивания заставили Найджела устыдиться заводить с ним разговор на интересующую его тему. Вместе с тем сдержанность мальчика, его таинственный вид словно подталкивали его поставить в этом вопросе все точки над i. Наконец несколько резче, чем ему хотелось, он сказал:

— Насчет этой бутылки. Ты знаешь, Фил, я говорю о бутылке с тоником. Куда ты ее спрятал?

Фил прямо смотрел ему в глаза с чуть ли не воинственной невинностью.

— Но я не прятал ее, сэр.

Найджел был готов принять то, что есть, когда вдруг ему вспомнилось изречение его друга Майкла Эванса, школьного учителя: «Настоящий исполнительный и умный мальчик всегда смотрит прямо в глаза учителю, когда он сделал какой-то важный проступок». Найджел не дал себе расчувствоваться.

— Но Лена сказала, что передала тебе бутылку, чтобы ты ее спрятал.

— Она это сказала? Но… тогда… вы же не думаете, что это она… — Фил часто и взволнованно дышал, — отравила моего отца?

— Конечно нет. — У мальчика было такое испуганное, серьезное лицо, что Найджел с удовольствием наложил бы руки на того, кто за это ответствен. Ему приходилось напоминать себе, что Фил — это измученный, смущенный ребенок, а не взрослый, как это часто казалось по его осмысленной речи. — Разумеется, это не она. Я восхищаюсь тем, что ты хотел ее защитить, но сейчас в этом уже нет нужды.

— Но если она этого не делала, почему же она попросила меня спрятать бутылку? — спросил Фил, болезненно наморщив лоб.

— Я бы не стал об этом беспокоиться, — неосторожно сказал Найджел.

— Я не могу об этом не думать. Вы знаете, я не ребенок. Думаю, вы должны мне сказать почему.

Найджел видел, что быстрый, неопытный ум ребенка пытается разгадать эту загадку. Он решил сказать ему правду: это было решение, которое привело к весьма неожиданным результатам, но Найджел ожидал их.

— Здесь какая-то путаница, неразбериха, — сказал он. — Лена пыталась кое-кого защитить.

— Кого?

— Феликса.

Ясное лицо Фила потемнело, как будто на чистую гладь озера упала тень от грозовых туч. «Он, который будет учить ребенка сомневаться, — смущенно повторил про себя Найджел. — Прогнившая могила никогда не исчезнет». Фил повернулся и судорожно вцепился в рукав пиджака Найджела.

— Ведь это неправда? Я знаю, это неправда!

— Да. Не думаю, что это сделал Феликс.

— Но так думает полиция, да?

— Ну, полиции положено с самого начала всех подозревать. А Феликс допустил одну неосторожность.

— Вы не позволите им, чтобы они что-нибудь сделали с ним, хорошо? Обещайте!

Невинная искренность просьбы Фила на какое-то время сделала его похожим на девочку.

— Мы позаботимся о нем, — сказал Найджел, — не волнуйся. Прежде всего нам нужно найти эту бутылку.

— Она на крыше.

— На крыше?!

— Да, я покажу вам, пойдемте.

Весь дрожа от нетерпения, Фил вытащил Найджела из кресла и чуть ли не бегом привел его к своему дому. Найджел совершенно запыхался, одолев два пролета лестницы и поднявшись наверх по крутой лесенке, с которой он выглянул из круглого окошка на двускатную крышу.

— Она в водосточном желобе, вон там. Я вылезу и достану ее.

— И не думай! Не хватало еще, чтобы ты сломал себе шею. Сейчас достанем стремянку и прислоним ее к стене.

— Все нормально, сэр, честное слово. Я часто вылезаю на крышу. Нет ничего проще, когда сбросишь башмаки, и у меня есть веревка.

— Ты хочешь сказать, что вечером в субботу ты вылез на крышу и положил бутылку в желоб? В темноте?

— Нет, было еще не совсем темно. Сначала я хотел спустить туда бутылку на бечевке. Но тогда мне пришлось бы отпустить веревку, она могла бы повиснуть на стене под желобом, и ее мог кто-нибудь заметить, понимаете?

Фил уже обвязывался по талии веревкой, которую достал из старой кожаной сумки, валявшейся на чердаке.

— Забавное, но надежное укрытие, — сказал Найджел. — Почему ты о нем подумал?

— Однажды туда закатился наш мячик. Мы с папой играли в крикет теннисным мячиком, и он отбил его на крышу, и мяч застрял в водостоке. Поэтому папа вылез через это окошко и вытащил его оттуда. Мама была в страшном испуге: она подумала, что он упадет. Но он… был отличным скалолазом. Вот эту веревку он использовал в Альпах.

Что-то шевельнулось в мозгу Найджела, настойчиво пробиваясь наружу, но дверца оказалась запертой, и в данный момент он потерял ключ. Вскоре он это вспомнит; у него очень емкая и цепкая память, в которой собирались даже самые, казалось бы, незначительные детали; она никогда его не подводила. А в данный момент его внимание было слишком поглощено озабоченным наблюдением за тем, как Фил, скользящий вниз в углубление между двумя скатами, привязывает один конец веревки за каминную трубу, взбирается на другой скат и исчезает за гребнем крыши.

«Надеюсь, веревка крепкая, черт побери, он в полной безопасности, раз привязался за пояс этой веревкой, но надежно ли он ее закрепил? Как долго он там возится! Он такой странный мальчуган — я не успею его схватить, если он вздумает отвязать веревку и броситься с крыши, если ему в голову придет, что…»

Раздался крик, невыносимый момент тишины, а затем — не звук упавшего тела, чего Найджел ожидал всеми своими натянутыми нервами, но слабое звяканье разбившегося стекла. Его охватило такое огромное облегчение, что, когда над гребнем показались испачканные сажей лицо и руки Фила, он сердито закричал на него:

— Дурачок! Какого черта ты ее бросил? Нужно было приставить лестницу, да только тебе уж слишком хотелось похвастаться.

Фил извиняюще улыбнулся:

— Ужасно сожалею, сэр. Почему-то бутылка стала скользкой, она выскользнула у меня из рук, когда я…