Людмила Ситникова - Зеленые маньяки
– Кто ж уезжает за границу и оставляет на столе продукты?
– На Машку не похоже.
Катка коснулась плеча толстушки.
– Лена, а вы уверены, что вчера вечером вам звонила Телегина?
– А кто ж еще? Конечно, уверена. Правда…
– Что?
– Странная она какая-то была.
– В смысле?
– Сказала, чтобы я приехала кормить рыб вместе с Венькой и Долькой.
– С кем?
– Вениамин – мой муж, а Долька – наша кавказская овчарка.
Копейкина нахмурилась.
– Меня прям передернуло, – продолжала Маховикова. – Она б еще попросила свекровь со свекром за компанию прихватить. Можно подумать, я сама немощная старуха, которая не в состоянии насыпать в аквариум корм. Ох, не могу. Подайте-ка мне казанок. Надо вымыть. И откройте, пожалуйста, окно.
Юркнув в туалет, Елена крикнула:
– Пусть только приедет, лягушка-путешественница, я ей устрою встречу с хлебом-солью. Мамочки, какая вонь! Хоть противогаз надевай.
– Здесь еще чашки.
– Какие чашки?
– В мойке.
– Чашки пускай сама моет, в конце концов, я ей в домработницы не нанималась.
Когда казанок засиял чистотой, Елена смахнула со лба русую челку.
– Вроде все. Теперь можно и уходить. Вы хотели поговорить, идемте.
Вернув ключи бабе Симе, Лена вызвала лифт.
На улице Катка предложила подвезти Маховикову до дома.
– Я в Химках живу, – напомнила Лена.
– Не беда. Я никуда не тороплюсь.
В салоне Копейкина задала главный вопрос:
– Лен, Мария хотела рассказать мне нечто важное о вашем бывшем одногруппнике. О Максиме Булгакове. Вам что-нибудь известно о нем?
– Машка? Рассказать о Максе? Да быть такого не может.
Увидев на лице Катарины замешательство, Елена, вдохнув полной грудью, выпалила:
– Ангел… ой, простите, в институте мы так звали Макса.
– Я в курсе.
– Так вот, Макс умер несколько лет назад.
– Как?
– Мне самой долгое время в это не верилось. Но я разговаривала с его матерью, от нее и узнала о смерти Булгакова. И все наши знали о его кончине. Машка в том числе. С какой стати она вдруг решила вести беседы о Максимке?
– Петров тоже был в курсе?
– Говорю же, знали все. – Лена напрягла память. – Семь лет, как Булгакова похоронили. – После окончания института я каждый год в начале лета обзванивала наших, приглашая их на встречу выпускников. Макс был только на первых двух встречах. Потом постоянно находил причины для отказа. То болел, то дела неотложные возникали. А семь лет назад я ему позвонила, а меня Зоя Федоровна огорошила. Сказала, что нет больше Макса.
– Отчего он умер?
– Не знаю. Зоя Федоровна не сказала. Она вообще разговаривала со мной через силу. Я потом к ним домой приезжала, но… – Маховикова повернула голову к окну. – Выяснить причину его смерти не удалось. Родители Булгакова вели себя неестественно и просили не задавать им вопросов. Потом я еще раз хотела к ним съездить, да все какие-то дела находились. Пятое, десятое… работа, муж, дети.
– А адрес Булгаковых у вас сохранился?
– Разумеется, – Лена с достоинством посмотрела на Катку. – Адреса всех одноклассников и одногруппников записаны в книжке. Держу, так сказать, руку на пульте. Мне до сих пор многие звонят, то им телефончик Витьки продиктовать, то адреском Любки поделиться. А Ольга Резвушкина вообще каждый год по нескольку раз одни и те же телефоны просит. Спрашивается, ну неужели сразу нельзя записать в записную книжку? Нет, упорно чиркают на клочках бумаги, потом клочки отправляют в помойку, а как приспичит, вспоминают про меня.
– Где территориально живут Булгаковы?
– Семь лет назад жили в Сабурове. Да, наверное, и сейчас там обитают. Вряд ли переехали. Квартирка у них была уж больно хорошая. Отличная трешка – просторная, светлая. Не в пример нашей коробке.
– Лен, мне нужен их адрес. Выручите?
– Всегда пожалуйста. Домой приедем, продиктую.
* * *Зоя Федоровна встретила Катку по-матерински ласково. Катарине даже показалось, что низкорослая пенсионерка приняла ее совсем за другого человека.
– Меня зовут Катарина, – представилась Копейкина, ожидая услышать возглас удивления и виноватое «Извини, дочка, с возрастом зрение подводит».
Но удивления не последовало. Махнув рукой в сторону большой комнаты, Зоя пояснила:
– Алексея Витальевича радикулит скрутил. Второй день с постели не встает. Вы уж не обращайте на него внимания. Я сама вам все покажу.
В комнате на разобранном диване дремал седовласый мужчина.
– Заснул, – прошептала Зоя. – Да вы не стойте, идите сюда. Вот они, вазочки наши.
На придвинутом к окну столе стояли две вазы.
– Любуйтесь, – верещала Булгакова.
Алексей Витальевич открыл глаза.
– Зоя, кто пришел?
– Лешенька, это Катарина, за вазами.
Пенсионер привстал.
– Какая Катарина? – во взгляде главы семейства мелькнул испуг. – Не знаю я никакой Катарины. А ну отойди от ваз!
– Лешенька…
– Я тебе сто раз говорил, мне звонила Елизавета.
– Ой, – Зоя побледнела, – и правда.
– Не приближайся к вазам! – хрипел старик.
Катка подняла руки.
– Я вообще не двигаюсь.
– Ты кто?
– Катарина.
– Слышали уже. А где Елизавета?
– Не знаю, – честно ответила Катка.
– Я думала, вы собираетесь покупать вазы, – шептала Зоя Федоровна.
– Зойка, гони ее из квартиры. Ишь, чего надумала… а-а-а… спина окаянная.
– Лешенька, не шевелись.
– Гони, говорю, нахалку.
– Алексей Витальевич, позвольте, я все объясню. Произошло недоразумение. Мне не нужны ваши вазы, мне надо поговорить с вами о вашем сыне… о Максиме.
Булгаковы вздрогнули, словно по команде. Зоя Федоровна в мгновенье ока превратилась из милой старушки в суровую даму с гневным взглядом.
– У нас нет сына, – прочеканила она, присев на край дивана.
– Макс умер, – процедил Алексей.
– Когда?
– Давно.
– Но это неправда! – выпалила Катка. – У меня есть все основания полагать, что ваш сын жив.
– Вы плохо понимаете русскую речь? Вам же ясно сказали – Макс умер.
– От чего?
– Не ваше дело.
Ката не сдавалась:
– Могу я узнать, где именно он похоронен?
– Зоя, подай мне телефон. Я вызову милицию. Вопиющая наглость. Заявиться без приглашения в чужой дом и устроить хозяевам допрос с пристрастием. Вас посадят на пятнадцать суток! Вы пожалеете! Вам не сойдет это с рук!
– Неужели трудно ответить на вопрос?
– У нас нет сына, – шипела Булгакова. – Поняла, нет! Проваливай отсюда!
Засучив рукава, Зоя встала и приблизилась к Катке вплотную.
– Проваливай подобру-поздорову. Иначе я за себя не ручаюсь.
Отступая к входной двери, Копейкина с ужасом смотрела в налитые злобой глаза пенсионерки.
– Вы хотя бы можете…
– Нет! – взвизгнула та. – Не могу! Прочь! И не смей к нам заявляться! Я участковому пожалуюсь.
Вытолкав Кату на лестничную площадку, Зоя Федоровна с силой хлопнула дверью.
– Ну и манеры. Чего они так взвились? С ума сойти.
– Уходи! Нечего здесь вынюхивать! – слышалось из квартиры. – Макса нет в живых. Он умер! Умер! Давно!
* * *Розалия Станиславовна позвонила в начале одиннадцатого.
– Ката, детка, ты дома?
– Я-то дома, а вот где вы?
– В московской квартире.
– Что вы там делаете?
– Пироги пеку. Шутка. Детка, ты должна срочно ко мне приехать. Срочно!
Погладив по загривку Парамаунта, Копейкина закивала:
– Хорошо, сейчас приеду.
– Да мне плевать на твою занятость! – орала свекровь. – Я требую, чтобы ты немедленно села в машину и примчалась на квартиру.
– Я же сказала, еду.
– Мерзавка! Мне нужен мой парик! Черный! «Каре»! Привези сейчас же!
– Розалия Станиславовна, вы в порядке?
– Привези мне парик, стерва! Парик, черт тебя дери! Черный! «Каре»!
Свекрища отсоединилась.
Борясь с жгучим желанием набрать «ноль три», Катарина вышла в коридор и на ватных ногах дотопала до спальни Розалии.
Неужели у нее окончательно помутился рассудок?
Под болванкой, на которой покоился черный парик, лежал внушительных размеров конверт. На нем красным фломастером было выведено:
«Катарине Копейкиной! Секретно! Вскрыть в случае опасности!»
Покрывшись липким потом, Ката распечатала конверт, выудив из него сложенный вдвое альбомный лист.
«Катарина, детка, – писала Розалия. – Если ты читаешь это письмо, значит, моей жизни угрожает серьезная опасность. Я знаю, кто убил Софию! Я сама расследовала это дело. Я гений! Самый лучший детектив всех времен и народов! Мне полагается вручить Нобелевскую премию! Но сейчас мне нужна твоя помощь. Помоги!!! Спаси!!!
P.S. После того как прочтешь письмо, – съешь его. Вместе с конвертом. Нельзя оставлять улики.
Любящая тебя Розалия. Дочь гламура. Генерал частного сыска».
Наталья суетилась у плиты, когда в кухню ворвалась встревоженная Катка.
– Катуш, ты чего?
