Шарль Эксбрайя - Ловушка для простака
В полной панике Альдо уцепился за руку Людовика.
– Это неправда! Я не верю вам! Просто вы хотите нагнать на меня страху!
– Вас-то мне зачем пугать, Эрлангер?
Сообразив, какую сделал оплошность, Альдо уставился на Людовика перепуганными глазами, а тот вполголоса продолжал:
– Выходит, вы тоже – из этой банды? Так вы отлично знали, что это не я на вас напал?
– Вот вы какой ловкач и хитрец, да? Ужасный хитрец, а, Сенталло? Но вы не заставите меня сказать то, чего я не говорил, и зовите сюда хоть всех легавых Люцерна – ни слова не вытянете! Это вы на меня напали, вы! Я готов поклясться!
– И совершенно напрасно. Лжесвидетельство может очень далеко завести… Впрочем, я вовсе не собираюсь звать полицию… Вот только тот, другой…
– Другой?
– Ну да, убийца… Как вы ему докажете, что не наболтали лишнего?
– Я поклянусь ему!
– Он уже знает, что вы чертовски здорово умеете врать, Эрлангер! Вспомните, как вы лгали судьям. И потом, у меня такое впечатление, что он вообще не станет с вами разговаривать. Этот тип со шнурком…
– Но меня-то он послушает! Он знает, что я не способен на предательство!
На грани истерики, Альдо, сам того не замечая, нервно сплетал и расплетал пальцы и облизывал пересохшие губы.
– Шауб тоже так думал…
– Да? Что ж, сейчас поглядим!
Окончательно перестав что-либо соображать, Альдо схватил телефон и на глазах у Сенталло набрал номер.
– Алло! Алло!… Патрон дома? Да… Скажите, что его просит Эрлангер… Альдо Эрлангер… Ладно, когда вернется, попросите его немедленно позвонить мне. Скажите, что у меня побывал Сенталло… Людовик Сенталло… Да-да, он знает, кто это… Хорошо. Спасибо…
Повесив трубку, он лихорадочно забормотал:
– Я ему все расскажу! И он вами займется, слышите? Жаль, что вы не остались в тюрьме! Потому что теперь вам придется переехать на кладбище…
– Боюсь, как бы вы не оказались там раньше меня, Эрлангер…
– Вы всегда были дурнем, Сенталло!
– Верно… но я изменился… В тюрьме происходят удивительные перемены… Вы это сами узнаете…
– Вон отсюда! Довольно я на вас насмотрелся!
– А если я не уйду?
– Вот как?
И прежде чем Людовик успел сообразить, что он затеял, Альдо выхватил из ящика стола остро отточенный нож.
– Хотите познакомиться с этой штукой?
– Отлично, старина, я не стану настаивать… До скорой встречи!
– На кладбище!
– Да, я принесу вам цветов!
Вертретер стоял внизу вместе с полицейским, который весь вечер следил за Эрлангером. Он быстро познакомил его с Сенталло.
– Инспектор Панелла… Ну, и как все прошло?
Людовик вкратце описал только что пережитую сцену. Едва успев дослушать, Франц повернулся к коллеге:
– Самое время повязать парня… он нам все выложит… Панелла, наблюдайте за входом… Если увидите, что кто-то входит в дом, не отступайте ни на шаг… Ясно?
– Ясно, шеф!
– Пошли, Людовик!
Снова увидев Сенталло, привратник чуть не разразился бранью, но Вертретер сунул ему под нос жетон, и цербер мигом притих. Людовик еще раз постучал в дверь на третьем этаже, и они услышали, как шофер банка Линденманн, волоча ноги, бредет к двери.
– Кто там?
– Это я, Сенталло… Я забыл…
– Убирайтесь!
– Да ну же, Эрлангер, не валяйте дурака!
За дверью послышались какие-то всхлипывания.
– Говорю же вам: убирайтесь! Неужели непонятно? – срываясь на визг, закричал Альдо.
Вертретер отодвинул Людовика в сторону.
– Альдо Эрлангер, именем закона: откройте!
– Закона? А какое до меня, черт возьми, дело закону? И по какому праву вы не даете мне покоя? Хотите, чтобы я позвонил в полицию, чертовы пьянчуги?
Сенталло хотел было снова вступить в переговоры, но Франц его удержал.
– Не стоит… Эрлангер нам не откроет, а я не имею никакого права выставить дверь. Мне нужен ордер. Пойдемте, попросим его у комиссара Лютхольда.
Готфрид Лютхольд давно вернулся домой, и звонок Верт-ретера вырвал его из глубокого сна. Поэтому сначала комиссар изрядно рассердился. Однако, услышав от подчиненного, как развиваются события, заявил, что немедленно выезжает. Тем не менее, пока Лютхольд на скорую руку оделся, вызвал машину из гаража и добрался до управления, где Франц заново описал сцену, разыгравшуюся между Сенталло и Эрлангером, пока комиссар решился на рискованный арест, время шло, и трое мужчин снова оказались на Брюнигштрассе больше часа спустя после того, как Вертретер и Людовик оттуда уехали. На расспросы Лютхольда Панелла ответил, что из дома вышла только какая-то женщина.
– Женщина?
– Да, шеф, старуха.
– И вы не поинтересовались, кто она такая?
– Нет, шеф… А с чего бы я стал это делать? Мне приказали следить только за теми, кто входит в дом.
Привратник так ругался, когда его в очередной раз вытащили из постели, что наверняка поставил под угрозу свое будущее место в раю, однако, узнав Вертретера, прикусил язык.
– Видать, нынче ночью мне лучше вообще не ложиться? – спросил он.
– Я думаю, это было бы весьма разумно с вашей стороны, друг мой. Но, скажите, тут у вас живет старуха…
Однако цербер перебил, не дожидаясь объяснений инспектора.
– Во всем доме нет ни единого старика! Самый старый – я сам!
– Но ведь инспектор совсем недавно видел, как отсюда вышла пожилая женщина.
Панелла поспешил уточнить:
– Она была в очках, закутана в шаль и, похоже, с трудом передвигала ноги.
– Ах да! Это мать господина Эрлангера. Она приехала часа два назад повидать сына. Но он задержался, и старухе пришлось ждать.
– Его мать? – завопил Франц. – Да ведь Эрлангер сирота! И где же она ждала?
– Наверное, у него в комнате…
– Так у нее был ключ?
– Понятия не имею.
– Но вы узнали старуху?
– Как же я мог ее узнать, если первый раз в жизни видел?
– И вы не предупредили Эрлангера, что его ждут?
– Если вы думаете, что господин Эрлангер снисходит до разговоров с привратником…
– Но когда я заходил к Эрлангеру, там никого не было, кроме нас двоих, – вмешался Сенталло.
– Черт возьми! – не выдержал Вертретер. – Должно быть, старуха пряталась на лестнице, этажом выше, а потом, после нашего ухода, под каким-то предлогом уговорила Эрлангера открыть дверь.
– Сейчас не время разбираться, инспектор! – сухо заметил комиссар Лютхольд. – Пошли наверх, поглядим.
Полицейские, а за ними Людовик поднялись на третий этаж и постучали в дверь Эрлангера. Никакого ответа. Сенталло собирался повернуть ручку, но Франц вовремя его удержал:
– Погодите!
Комиссар вытащил из кармана носовой платок и, обернув ручку, попробовал войти. Дверь тут же распахнулась. Войдя в комнату, они сразу поняли, почему Альдо не отозвался. Он уже никогда не сможет никому ответить. Шофер сидел в кресле, слегка откинувшись назад, и как будто спал. Но рукоять ножа, торчавшего из груди у самого сердца, ясно показывала, что Эрлангер навсегда покончил с земными треволнениями. Тоненькая струйка крови стекала на брюки, образуя у бедра небольшую лужицу. Первым пришел в себя Лютхольд.
– Вне всяких сомнений, работа любящей мамочки! Ну, что скажете, Вертретер?
– Вот несчастье! – пробормотал вконец расстроенный Сенталло. – Он бы наверняка все рассказал! Признайте все же, что мне ужасно не везет, господин комиссар!
– Я не согласен с вами, Сенталло. Что бы вы там ни думали, а я по-прежнему считаю вас чертовским везунчиком. Посудите сами: не появись эта женщина и не заметь инспектор Панелла, в котором часу она ушла, каким образом вам удалось бы отвертеться от обвинений еще и в этом убийстве?
– Мне?
– Черт возьми! Разве не вы беседовали с Эрлангером последним?
– Ничего подобного! Когда мы с ним переговаривались через дверь, инспектор Вертретер стоял рядом со мной!
– К несчастью, я больше не особенно доверяю инспектору Вертретеру, когда дело касается вас, Сенталло, – сухо бросил комиссар Лютхольд.
Покончив с формальностями и составив рапорт, Франц вместе с Людовиком вернулся домой. Шли они молча. Оба, как видно, опасались услышать бесполезные слова утешения и горько переживали последнюю неудачу. Сенталло уже ни о чем не думал. Смерть Эрлангера, по мнению Людовика, ставила крест на всех надеждах, снова оборвав ниточку, ведущую к виновнику его несчастий. И хотя комиссар Лютхольд знал, что в этом последнем преступлении Сенталло не повинен, а, следовательно, по логике вещей, не совершал и всех прочих, достаточно основательных причин требовать пересмотра дела и реабилитации у него по-прежнему не было. Разве что полиция поймает убийцу, а тот добровольно признается еще и в ограблении банка… Но это уже скорее из области несбыточных мечтаний. Вертретер замкнулся в себе. Он шел, нахмурившись и крепко стиснув челюсти и, казалось, погружен в глубокие раздумья. Надо полагать, Франц тоже воспринимал убийство Эрлангера как окончательное поражение и никак не мог пережить провал. Людовик, время от времени искоса поглядывавший на спутника, очень хотел бы его утешить. Но разве тут подыщешь слова?
