Галина Романова - Неплохо для покойника!
Поочередно открыв несколько дверей, я наконец достигла цели своего путешествия, прочтя на вывеске: «Зав, отделением».
— Можно? — просунула я кончик носа в дверь. — Я от Семена Алексеевича. Мне кажется, это к вам…
Молодой парень, с виду лет двадцати восьми, не больше, внимательно оглядел меня с головы до ног, заставив залиться маковым цветом, и утвердительно кивнул.
— Проходите, — вежливо пригласил он, почти не размыкая губ. — Раздевайтесь…
Это было последнее, что я отчетливо запомнила в тот день. Все остальное смешалось для меня в тошнотворно стыдном прикосновении чужих холодных пальцев, вопросов, задаваемых с поразительной настырностью, и бесконечным мельтешением белых халатов.
Единственным желанием, с каждым часом становившимся все сильнее, было желание уснуть. Уснуть и не просыпаться несколько лет, с тем чтобы поскорее вычеркнуть из памяти то отчаяние, в котором агонизировала моя душа, продираясь сквозь кошмар, навязанный мне судьбой.
* * *— Анна Михайловна! — звала под окнами Лизка. — Будьте добры, откройте мне дверь!
С трудом оторвав голову от подушки, в которую проревела весь день и большую часть ночи, я нехотя поднялась и, запахнув поплотнее халат, который не удосужилась снять с себя с вечера, нехотя поплелась на балкон.
— Чего тебе?! — зашипела я на нее, правда, совершенно беззлобно, потому что ни на какие эмоции у меня просто не было сил. — Сбесилась, что ли? Половина пятого утра…
Лизка громко икнула, качнулась, нелепо хватаясь за воздух растопыренными пальцами, и, снизив голос почти до шепота, загадочно произнесла:
— У меня к тебе дело… Но давай договоримся: все, что я тебе скажу, не будет использовано против меня. Так я иду?
Лизка по-хозяйски прошла в кухню и рухнула на предусмотрительно выдвинутую из-под стола табуретку.
— Да-а-а, — тяжело выдохнула она, уставившись на меня помутневшими глазами. — Что я тебе сейчас скажу, сразит тебя наповал, но ты постарайся выслушать.
Видит бог, я старалась, но Елизавета понесла такую ахинею, что через десять минут я не выдержала и указала ей на дверь. Она ужасно оскорбилась и, злобно прищурившись, прошипела:
— Тяжело слушать?! А ты наберись терпения. Дальше будет еще хуже!
Но хуже того, что она мне наговорила, по-моему, уже быть не могло, поэтому я настоятельно принялась советовать соседке убраться восвояси. Разумеется, в силу сложившейся ситуации не скупясь на выражения.
— Ты мне не веришь?! — От досады она прикусила губу и принялась часто-часто моргать глазами.
— Лиза, прекрати! — предостерегла я, кинув ей на колени кухонное полотенце. — На вот, утрись и мотай отсюда домой, я спать хочу!
— Будешь и дальше досматривать свой кошмар? — трагическим шепотом спросила Лизка, трезвея буквально на глазах. — Ну, ну, давай, давай, пока еще кого-нибудь не прихлопнули!
Ты же не живешь, Анна! Оглянись вокруг, сбрось пелену с глаз! И тогда тебе все станет ясно!
— Мне и так все ясно, проваливай, — не совсем любезно огрызнулась я. — Тоже мне, вещунья здесь нашлась. Сначала пропадает где-то целых три недели, а потом заявляется в пять утра и начинает нести бредовые вещи. Ни один здравомыслящий человек не поверит в это!..
— Может быть, и так, — не споря, кивнула Лизка. — Но ты просто обязана мне поверить.
А три недели я пропадала именно из-за этого…
Я же обещала тебе, что докопаюсь до истины…
Истина… Что это за величина такая неосязаемая? Не берусь утверждать с полной ответственностью, но у каждого она своя. Кто-то считает себя правым, сея хлеб, кто-то исцеляя людей, а кто-то этих же самых людей калеча.
И каждый проповедует свою собственную истину, которая определяется бытием и глубиной сознания.
Для меня же понятие истины включало в себя и условие: зло в самых разных его проявлениях должно быть наказано. С самого раннего детства, с тех самых пор, как себя помню, я стремилась именно к этому, стараясь защитить слабого и проучить виновного. Именно этим и был обусловлен мой выбор профессии после окончания школы, чем, признаюсь, повергла в глубокое изумление родителей, видевших меня учителем или врачом. Но я настояла на своем и с азартом принялась грызть гранит науки.
Сейчас же, сидя напротив Елизаветы и глядя невидящими глазами в пустоту, я впервые за все это время усомнилась… Нет, не в правильности сделанного выбора. Я усомнилась в том, что зло действительно наказуемо.
Ведь как хорошо живется мерзавцам. Они смело двигаются вперед, не замечая слез и зла, которые сеют вокруг. Им плевать на жизненные принципы, которые они попирают, у них своя цель — вперед, туда, откуда видно вершину мира…
Но и не это так расстроило меня сейчас, а то, что этих самых плохих людей с каждым годом, с каждым часом становилось на земле все больше и больше. И различить их под маской лжи, лицемерия и лести день ото дня было все труднее…
— Анна, — тронула меня за руку Лизка. — Я понимаю, тебе невыносимо в это поверить, но это так.
— Ладно. Я подумаю над твоими словами, — хрипло ответила я, и в самом деле стараясь забыть обо всем, что она мне наплела в последние полчаса. — Спасибо, за участие.
А теперь ступай домой.
Елизавета ушла, а я опять зарылась лицом в подушку и попробовала уснуть. Но не тут-то было! Какой-то маленький стервозный червячок принялся копаться у меня внутри, настоятельно советуя вернуться мыслями к словам Елизаветы.
«А вдруг это правда? — ворохнулся он в очередной раз. — Ведь это же тогда в корне все меняет! Подумай как следует над этим! Подумай!..»
Но сколько я ни пыталась, логического объяснения услышанному найти не могла.
— Чушь какая! — не выдержав, фыркнула я после длительных размышлений. — Поверить в это — значит напрочь лишиться ума!
Видимо, я его напрочь и лишилась, потому что думала над визитом соседки все утро, весь остаток дня. И что бы ни делала, за что бы ни бралась, из головы не выходили ее слова. Но самое страшное заключалось в том, что из-за всего этого в моей душе начал пробиваться робкий росток надежды.
Я навалила целую ванну стирки и принялась шмыгать постельное белье вручную, хотя стиральная машина стояла чуть в стороне — стоило лишь протянуть руку. Изнуряя себя подобным образом, я пыталась задушить проблески этой надежды, но они упорно, словно молодая трава, пробивающая асфальт, все лезли и лезли.
— Вот наваждение! — в сердцах швырнула я в мыльную воду недостиранное полотенце. — Зачем она только явилась ко мне?!
И словно для того, чтобы лишить меня остатков самообладания, в дверь неожиданно зазвонили. Я быстро вытерла руки о фартук и, шмыгнув в прихожую, прильнула к дверному глазку.
Бог ты мой! На лестничной клетке стояла — кто бы мог подумать? — Настя, жена моего покойного Тимура. Озадаченно поглядывая на дверь, она нервно облизывала губы и теребила мочку правого уха.
— Чем могу служить? — холодно поинтересовалась я, настежь распахнув входную дверь.
— Здрасте, — едва кивнув головой, она взметнула мелкие белокурые кудряшки. — Можно зайти?
— Зачем?
— Дело есть… — уклончиво пробормотала женщина и просочилась в мою прихожую.
— Поразительно! — скептически скривила я губы, совершенно не собираясь проявлять каких-либо признаков гостеприимства. — У всех сегодня до меня есть дело.
— Ан Михална, — Настя виновато шмыгнула курносым носиком и полезла в сумку. — Тут такое дело… Вам письмо пришло, а мать — вы же ее знаете, — домой его принесла. Ну распечатали; прочитали.., мы все вместе.
— И решили напоследок меня с содержанием ознакомить, — констатировала я, выхватывая из ее рук надорванный конверт. — Любопытно!.. Ваша матушка ничего не слышала о таком праве человека, как право на неприкосновенность его корреспонденции?
Пусть я немного перефразировала параграф законодательства, но, завидев на конверте Мишкин почерк, едва не заскрипела вслух зубами.
— Вы прочтите, — посоветовала мне Настя, хитро улыбнувшись при этом.
Злобно фыркнув, я вытащила из конверта письмо с Мишкиными разъяснениями и несколько рекламных проспектов одного из заведений в ближайшем областном центре с небольшой припиской от руки. А сие добавление гласило, что такому-то и такому-то надобно явиться по вышеуказанному адресу с тем, чтобы получить призовой фонд, счастливым обладателем которого он неожиданно стал.
Ошалев от неожиданности и повертев все эти бумаги в руках, я погрузилась в их детальное изучение, не забывая исподлобья бросать взгляды на стоящую передо мной молодую женщину. А та стояла, притопывая правой ножкой, и что-то мурлыкала себе под нос. По всему ее виду было заметно, что сложившейся ситуацией она явно наслаждается.
— У вас есть что-то еще? — вопросительно приподняла я бровь, складывая по прочтении бумаги обратно в конверт.
— Нет, я так просто. — Настя застегнула сумочку и, взявшись за ручку двери, с плохо скрываемым любопытством спросила:
