Дик Френсис - Миллионы Стрэттон-парка
Когда Гарднеры ушли, Кристофер высказал ей самую высокую похвалу: «Она понимает даже, что такое офсайд».
Футбольная передача продолжалась. Я востребовал свою койку, сместив с нее одного-двух зрителей, и лег на живот, пытаясь смотреть передачу. После последних кадров (повтора всех забитых на той неделе голов) Кристофер приготовил всем ужин – консервированные спагетти на тостах. Затем мальчики выбрали видеокассету из полудюжины фильмов, которые я взял напрокат во время последней охоты за развалинами, и стали смотреть кино. Я лежал, чувствуя крайнее измождение после этого необыкновенно длинного Дня, и где-то к середине фильма благостно заснул.
Я проснулся в три часа ночи, все еще лежа плашмя, так и не раздевшись.
Автобус стоял, погрузившись в темноту и абсолютную тишину, все мальчики посапывали на своих полках. Я обратил внимание, что они не стали меня будить, а просто прикрыли одеялом.
На столе в изголовье моей койки стоял полный стакан воды.
Я посмотрел на него с благодарностью и приятным изумлением, и в горле у меня встал комок.
Накануне вечером, когда я поставил там стакан, Тоби, для которого после взрыва все, выходящее за рамки заведенного порядка или привычных действий, вызывало трепетное беспокойство, спросил, зачем я это делаю.
– В больнице, – объяснил я ему, – мне дали таблетки, чтобы я выпил, если проснусь среди ночи и заболят порезы.
– А. А где таблетки?
– У меня под подушкой.
Они кивнули, приняв информацию к сведению. Я скоро проснулся и выпил таблетки, о чем они поговорили между собой утром.
Так вот, в эту ночь стакан снова появился на том же месте, чтобы я мог попить, и его поставили туда мои сыновья. Я выпил таблетки и, лежа в темноте, чувствовал себя одновременно и отвратительно больным, и замечательно счастливым. Утром, которое выдалось великолепным, мальчики открыли все окошки навстречу свежему воздуху, и я раздал им пасхальные подарки, которые Аманда спрятала в сундучок под моей койкой. Каждый мальчик получил шоколадное пасхальное яйцо, книжку в мягкой обложке и маленькую ручную компьютерную игру.
– Она хочет поговорить с тобой, папа, – сказал Элан и подал мне телефон, и я сказал ей «Хай», «Счастливой Пасхи» и «Как там Джеми?».
– С ним все в порядке. Ты хорошо кормишь детей? Ли, сандвичей и консервированных спагетти недостаточно. Я спрашивала Кристофера… он говорит, ты вчера не покупал фрукты.
– Они ели бананы и корнфлекс сегодня на завтрак.
– Нужны фрукты и свежие овощи, – сказала она.
– О'кей.
– А можете вы продлить ваше путешествие еще и в среду и в четверг?
– Как скажешь.
– Да. И сдай их одежду в стирку, хорошо?
– Обязательно.
– Не нашел еще подходящей развалины?
– Ищу.
– Мы проедаем сбережения, – напомнила она мне.
– Да, знаю. Мальчикам нужны новые кроссовки.
– Можешь купить их.
– Ладно.
Разговор, как обычно, ограничился преимущественно заботой о детях. Собравшись с силами, я сказал:
– Как прошел вечер у сестры, весело было?
– Чего? – В ее голосе послышалась недоверчивость пополам с настороженностью, потом она произнесла: – Чудно, прекрасно. Она шлет тебе привет.
– Спасибо.
– Береги детей, Ли.
– Да, – сказал я, потом «Счастливой Пасхи» и «До свидания, Аманда».
– Она попросила позвонить ей завтра вечером, – сообщил мне Кристофер.
– Она думает о вас. Она хочет, чтобы мы день-два еще поохотились за развалинами.
Удивительное дело, ни один не возражал. Конечно же, все сидели, уткнувшись в свои попискивающие и поблескивающие огоньками игры.
В дверь громко постучали, и тут же в автобус просунулась голова Роджера.
– Ваш приятель Генри, – сказал он мне, – приехал сам на машине с низкой платформой, а с ним шесть огромных грузовиков с большим шатром, и он не хочет ничего разгружать, пока не поговорит с вами.
– Большой шатер Генри! – задохнулся от восторга Кристофер. – Тот, который у нас был над пабом, пока ты не построил наш дом?
– Точно.
Ребята моментально позакрывали окошки, и не успели мы оглянуться, как они уже стояли на дороге в предвкушении огромного удовольствия. Роджер беспомощно махнул им рукой в сторону джипа, и ребятня набилась на заднее сиденье, толкаясь и дерясь за любимые места.
– Сидеть или вылезайте! – рявкнул Роджер, как будто на полковом плацу, и они испуганно расселись на узком сиденье.
– Меняю вам мальчишек на Марджори, – предложил я.
– Идет.
Он мигом домчал нас до частной дороги, по-боевому, с полного хода свернул на нее и, лихо притормозив, как вкопанный остановился перед своей конторой, где предупредил мое потомство, что при первых же признаках неповиновения последует немедленная отправка в автобус до конца дня. Это произвело на команду глубочайшее впечатление, все выслушали его слова очень внимательно, но тут же с радостными воплями, как будто вырвавшись из школьных стен, рванули поздороваться с Генри.
Рядом с Генри, мужчиной гигантского роста с огромной окладистой бородой, я всегда чувствовал себя коротышкой. Без малейшего видимого усилия он поднял Нила и усадил к себе на плечи, с веселым интересом разглядывая меня, мои костыли и все такое.
– Значит, чуть было не расквасило напрочь, а? – проговорил он.
– Ага. От беспечности.
Он показал своей могучей лапой на тяжело нагруженных монстров, в этот момент въезжавших один за другим на асфальтированную площадку.
– Я притащил с собой всю эту музыку, – с явным удовлетворением проговорил он.
– Да, вижу, но послушайте… – начал было Роджер.
Генри добродушно посмотрел на него с высоты своего роста.
– Доверьтесь Ли, – сказал гигант. – Он хорошо разбирается в людях. Этот Ли у нас настоящий колдун. Дайте ему со мной развернуться здесь для завтрашних скачек, и через шесть недель, когда у вас будут такие же скачки, как завтра, а я специально справился, так что знаю, о чем говорю, у вас не хватит места на стоянке для автомобилей. Разнесется молва, понимаете? Так что, вы хотите собрать здесь хорошую толпу или не хотите?
– Тогда молчите.
Роджер в отчаянии повернулся ко мне:
– Марджори…
– Она будет в диком восторге. Для нее процветание бегов превыше всего.
– Вы уверены?
– На сто процентов. Уверяю вас, она придет в себя от шока за пять секунд и тут же о нем забудет.
– Будем надеяться, что пройдет еще много времени, прежде чем она окочурится от сердечного приступа.
– Вы проследили, чтобы проложили те электрические кабели? – деловито поинтересовался Генри. – Повышенной прочности?
– Как вы сказали, – подтвердил Роджер.
– Ладно. Теперь… планы участка?
– В конторе.
Большую часть дня Роджер направлял своих рабочих помогать Генри и его команде, с удивлением взирая на то, как на его глазах они создавали совершенно новую конструкцию трибун, предоставляющих зрителям больше удобства, чем старые.
Сначала они соорудили похожие на пилоны башни в поднятых кранами секциях, башни, достаточно прочные, чтобы, как сказал Генри Роджеру, выдержать раскачивание трапеций для воздушных гимнастов, затем с помощью толстых металлических канатов и тяжелых электрических лебедок подняли и широко расправили тонны надежной белой парусины. Высота и площадь получившегося шатра соответствовали размерам старых трибун, и он во многом выигрывал по сравнению с ними с точки зрения производимого впечатления – он был по-настоящему величествен и великолепен.
Мы с Генри обсудили направления, по которым будут проходить потоки зрителей, особенности поведения людей на ипподроме во время скачек, меры на случай дождя. Мы предусмотрели все самое существенное, отработали все узкие места, главным для нас были удобства и удовлетворение зрителей от посещения бегов в Стрэттон-Парке, подумали о хозяевах лошадей, отвели Стрэттонам самое лучшее место, а вместе с ними и для стюардов ипподрома, определили, где расположить бары для тренеров. По всей площади большого шатра мы решили сделать кажущийся сплошным настил с широким проходом по центру, жесткие перегородки для разделения всей площади на сектора, установить в каждой «комнате» натяжные потолки-тенты из бледно-персикового шелковистого материала в складку.
– Я покупаю его милями, – заверил Генри смотревшего с недоверием Роджера. – Ли сказал мне, что солнечный свет намного выгоднее для лиц пожилых людей, когда он проходит через парусину, все окрашивается в теплые персиковые тона, а счета оплачивают по преимуществу люди в летах. Я всегда раньше пользовался желтыми тентами. Теперь никогда этого больше не делаю. Ли говорит, что верно выбранный цвет важнее даже еды.
– А то, что говорит Ли, непререкаемо, это Евангелие?
– А вы когда-нибудь видели, чтобы кто-нибудь превратил развалюху-паб, в который уже никого не заманить, в человеческий улей? Он это сделал дважды и у меня на глазах, не считая того, что было раньше, мне об этом говорили. Понимаете, он знает, что привлекает людей. Они иногда и сами не понимают, что их привлекает. Привлекает, и все. Ну а Ли знает, можете мне поверить.
