Наталья Солнцева - Торнадо нон-стоп
В конце концов, деньги Матвеев держал в доме, в домашнем сейфе, их было немного, и милиция их нашла, так же как и драгоценности: несколько достаточно дорогих женских украшений, пару мужских золотых булавок, перстень-печатку, запонки, – ничего особенного. На шее трупа была обнаружена золотая цепочка, так что версия убийства с целью ограбления сразу отпала.
– Не отвлекайтесь, господин Смирнов! – призвал себя к дисциплине Славка.
Если есть замок, то должен быть ключ. И наоборот. Такой мужчина, как Матвеев, наверняка предусмотрел и это. Если бы он хранил ключ в квартире или в доме, то желающие им воспользоваться начали бы искать, что именно открывает этот ключ. Насколько было известно, при обыске обнаружили несколько ключей: от дома, от московской квартиры, от машины, от гаражей, – их у Матвеева было два, – от входной двери клуба, от рабочего кабинета в клубе, от ворот, от калитки, от чердака и от сарая Мамонтовского дома. Еще были ключи от сейфов, – всего три: от сейфа в квартире, в доме и в клубе. Все! Все ключи что-то открывали. Все было обыскано самым тщательным образом, – Славка в этом не сомневался, – так что если бы обнаружился ключ, которым ничего не удалось открыть, об этом было бы известно. Кроме того, начались бы интенсивные поиски того, что открывает таинственный ключ. И так далее…
Поэтому Матвеев ключ от тайника тоже спрятал бы, причем поблизости от этого самого тайника. У Славки было правило: если хочешь понять другого человека, – стань им! Этот подход постоянно выручал его. Выручил и на этот раз.
Господин Смирнов подумал, прикинул, представил себя Матвеевым, и снова полез в будку. Но… на этот раз ему не повезло. Сколько он ни лазил, ни ощупывал, ни рассматривал, – никакого ключа в теремке не оказалось. Даже намека на ключ.
– Что вы там ищете?
Славка вздрогнул и поднял голову.
– Вам почти удалось меня напугать! – сказал он, вздыхая с облегчением.
У вольера стояла Ева и смотрела на него со смешанным чувством интереса и страха.
– Вы нашли тайник? – спросила она как-то безразлично, будто ее это совсем не радовало.
– Почти.
– А где он?
– Где-то здесь, – Смирнов неопределенно показал рукой на стену за будкой. – Пока не знаю.
– Тогда ищите! – она приказывала, а не просила, как это делают все женщины, которые понимают, что их любят.
Господина Смирнова вовсе не смутило, что Ева «дает ему указания». Он готов был бы разгромить сотню таких вольеров, и десяток домов в придачу, – только бы она вот так стояла и смотрела на него, понимая, что он чувствует, и принимая эти его чувства! Иначе она ни за что не позволила бы себе ни такого тона, ни такого выражения на усталом лице. Она считала его «своим», – именно так Всеслав ее и понял.
– Сначала надо найти ключ, – ответил он на вопрос Евы, глядя на нее и думая о другом. О ее робкой и нежной улыбке, о ее полном теплом теле под спортивным костюмом, о том, как он будет ее целовать в душном полумраке заброшенного сада… на той самой даче, где он впервые ее увидел…
– О чем вы думаете? – спросила Ева и покраснела.
Когда люди становятся так близки, они начинают ловить мысли друг друга, потому что их больше ничего не разделяет.
– О ключе, – соврал Славка и тут же пожалел об этом.
По лицу Евы пробежала слабая, едва заметная тень, и она сразу заговорила официальным тоном.
– А что вы собираетесь открывать этим ключом? Я не вижу никакого замка!
– В стене есть встроенный сейф, я почти обнаружил его. Еще немного, и я пойму, как устроена эта система. Но…сейф заперт, а ключа нет. Что-то я не учел… Звякающий звук издавала дверца вольера, что-то деревянное, – это будка, потом Матвеев открывал еще что-то, – это сейф… А ключ? Где ключ? Слепой ничего не сказал об этом…
Ева подошла поближе и задумчиво посмотрела на Смирнова.
– Слепой говорил о собаках… – лениво произнесла она. – Денис…Аркадьевич разговаривал с ними. Зачем, как вы думаете?
Славка почесал затылок. Он не знал. Зачем разговаривают с собаками? Просто так… Чтобы они не мешали… или… Вот именно! Чтобы не мешали!
– Ева! Вы гениальная женщина! Я люблю вас! Безумно! Вы даже себе не представляете, как! Едем обратно в Москву! Я все понял.
ГЛАВА 17.
Громов никогда не видел такого жилища. Огромная комната с высоким потолком была погружена в розовые тона, потому что верхняя часть окон была застеклена красными стеклами. Одно окно выходило на крошечный старинный балкончик, на котором едва могли поместиться два человека. В противоположном от балкона углу была газовая печь, облицованная темно-синим кафелем. Рядом стоял старинный комод красного дерева, над которым висело множество миниатюрных акварельных портретов в рамочках. С акварелей взирали прелестные дамы с тонкими чертами лица и завитыми локонами у висков. Их плечи тонули в тумане кружев. Их губы улыбались, а глаза оставались печальными…
Напротив комода у стены стоял вполне современный диван, обитый темным велюром, очень мягкий, с высокой спинкой. Чуть поодаль блестел полированной крышкой маленький черный рояль. Посреди комнаты было еще много свободного пространства, так что большой овальный стол, покрытый бордовой скатертью, терялся в нем. На столе, в высокой вазе с узким горлышком стояла ветка белой сирени, немного увядшая.
Все здесь было удивительно наполнено жизнью, неповторимым, интимным уютом и памятью; все было на своем месте, – и горка, полная фарфоровых безделушек и разрозненных сервизов, и высокий, до потолка, стеллаж с книгами, и темные портьеры, – все поражало особым человеческим теплом, словно у каждой вещи была своя история и своя судьба…
В комнате все дышало свежестью, было прохладно, пахло сиренью и еще чем-то неуловимо женским. Зимой здесь, наверное, тепло от пышущей жаром печки, и приятно входить с мороза, снимать в длинной прихожей пальто, пить чай из старинных чашек, смотреть, как за окнами, в сиреневом отсвете фонарей идет крупный частый снег…
Алла Викентьевна имела достаточно средств, чтобы переделать всю эту красоту на современный манер, – евроремонт, пластиковые рамы, типовая столярка, новый паркет, новая мебель, современные картины на стенах… безликое, убогое жилище.
Громов никогда не бывал у нее дома и не представлял себе, как она живет.
– Игорь Анатольевич, вы мне не поможете? – позвала его Алла Викентьевна из кухни.
Он вскочил, поспешил к ней… Кухня тоже была большая, просторная и старомодная. Алла Викентьевна заварила чай в большом чайнике с розовым цветком на боку и хотела, чтобы Громов отнес этот чайник в комнату. Он нес чайник, и ему было так приятно это делать, как никогда в жизни.
Чай был горячий и необыкновенно вкусный, как и все, что они ели, – мягкие булочки с вареньем, орехи в меду, засахаренные апельсиновые корочки…
– Вы знаете, чем я вас угощаю? – спросила Алла Викентьевна. – Это все мои с детства любимые лакомства! Я ужасная сладкоежка! Не могу отказать себе в удовольствии. У меня их, в общем-то, немного.
– Очень вкусно, – сказал Громов.
И это была правда. Еще он чувствовал, что ему не хочется ничего говорить, как будто бы между ними уже все было сказано. И вовсе не вчера в офисе, когда они читали дурацкое письмо, – а давным-давно, может быть, не в этой жизни. Потому что Игорь Анатольевич и Алла Викентьевна так были милы друг другу, так полны оба этим ощущением счастья, которое невозможно пересказать, – что трудно себе представить, как это могло произойти. Ведь они выросли в разной среде, имели совершенно противоположное воспитание, вкусы, образ жизни и образ мыслей. Все у них было разное, а тянуло их друг к другу одинаково.
– Вы были замужем? – спросил Громов.
– Нет, – просто ответила она, не смутившись, без сожаления о том, что ее жизнь складывалась именно так.
– Извините…
Алла Викентьевна рассмеялась. Она ни о чем не жалела, – ни тогда, ни сейчас.
– Не извиняйтесь. Мне никогда не хотелось замуж, а я всегда потакаю и угождаю себе.
– А любви…вам хотелось? – спросил Громов, поражаясь своей наглости.
– Любви хотелось… Разве бывает иначе?
Он пожал плечами. До сих пор он особо не задумывался о любви.
– Но любовь и замужество, – это очень разные вещи. Так говорила моя мама, и я с ней согласна. А вы?
– Наверное, вы правы, – ответил Громов.
Вот он же был женат все эти годы? А любви…выходит, не было.
– Вы не верьте людям, которые говорят, что им этого не хочется, или смеются над этим. Это в них злость говорит и обида.
– На что?
– Да на то, что они хотели бы иметь любовь, – а она им не дается! То ли Бог их обидел, то ли сами себя… Человек, как бы ни была ужасна его жизнь, всегда молится одной звезде! Ищет в ней тайную отраду.
Над бездной адскою блуждая,Душа преступная поройЧитает на воротах раяУзоры надписи святой…
Замечательные стихи! Я их с юности запомнила. Вам нравится?
