Страницы любви Мани Поливановой - Татьяна Витальевна Устинова
Она хрюкнула по-поросячьи.
– Я смешлива, – пояснила как ни в чем не бывало. – Если вы будете меня смешить, я не смогу думать.
– Или она открыла дверь знакомому и врет, что никого, кроме вас, не ждала, или тот человек заранее знал, что вы приедете, и подгадал свой визит к вашему приезду.
– Заранее никто ничего не знал, даже сама Катя! Я позвонила, она стала рыдать, я собралась и поехала. Саша катался где-то рядом и тоже заехал. Мы не планировали никаких посиделок. Это так, – она сделала движение рукой, – визит-эффект, мистерия-буфф.
– Выходит, врет ваша Катя, – заключил Алекс. – Выходит, она знает, кто пытался ее задушить. И почему-то молчит. Кого она может покрывать? Этого вашего колбасного деятеля?
– Да ладно! – басом сказала Маня. – Бросьте. Нет, конечно.
– Если ее хотели убить, почему не убили? Кто-то спугнул?.. В последний момент духу не хватило? Или убивать не собирались? Или?..
Он замолчал, и молчание было долгим.
Потом они одновременно посмотрели друг на друга.
– Кто вы такой? – спросила Поливанова задумчиво. – Мне все время кажется, что я вас откуда-то знаю!
– Вряд ли.
– Вы пришли из другого издательства?
– Нет.
– Эх, неправильно я спросила, – посетовала она как бы про себя. – Нельзя так топорно! Вот как надо: где вы работали раньше?
– Я долгое время вообще нигде не работал.
Она смотрела очень внимательно.
Он вдруг смутился – всерьез. Заюлил, завозился, стал зачем-то отряхивать джинсы и озираться по сторонам.
– И все-таки я вас знаю, – заключила она и прикрыла глаза, как будто отпустила его. – У вас волосы были еще длиннее, – заговорила через секунду, словно описывала картину, – завитки за ухом, почти локоны, я тогда подумала – надо же, как у девчонки. Несправедливо, когда у мужчины такие ресницы и волосы, они должны были барышне достаться, а достались…
У него моментально взмокли ладони, и в голове ударил набат – еще чуть-чуть, и она вспомнит, действительно вспомнит, и все пропало!..
…Она не могла меня видеть! Это было слишком давно, и почти неправда, и я бы тоже запомнил ее, если б увидел хоть раз в жизни. Впрочем, тогда я никого и ничего не замечал, это уж точно!
Нужно бежать, спасаться!
Во второй раз не спастись.
Он и в первый-то уцелел чудом.
Маня Поливанова открыла глаза и не узнала его – так он изменился. Сейчас перед ней на прадедушкином стуле сидел совершенно другой человек.
– Я сказала что-то не то?..
– Спасибо вам за помощь и за колбасу, – едва шевеля губами, выговорил этот новый человек. – Я должен ехать. Еще только один вопрос. У вас остался телефон Вадима Веселовского?
Она кивнула. Ей стало страшно.
Вверху опять загремело, и стены затряслись так, что остывший чай в кружке пошел кругами. Береговой длинно вздохнул, пошарил сначала с правой стороны от компьютера, потом с левой, ничего не нашел, выдвинул ящик и тоже пошарил. Под руку все время попадались диски в коробках, пакетах и без всяких коробок и пакетов, маркеры, тюбики, пластмассовые крышки от флешек и термопасты, вдруг какая-то книжка – он оторвался от монитора и взглянул, оказалась Донцова, – давным-давно вышедшие из строя пульты от телевизора, которые он все собирался починить, да так и не удосужился. Потом под рукой что-то зашелестело, он опять взглянул и обрадовался. В ящике завалялась открытая плитка шоколада, подзасох– шая, в белом налете, но еще вполне приличная. А наушников так и нет!..
Он вытащил плитку, отломил кусок и кинул за щеку. Щека оттопырилась.
Опять загремело и загрохотало так, что с потолка посыпалась меловая пыль.
– А вы чего хотите-то? – с философским видом вопрошал «председатель кооператива», когда докучливые жильцы приставали к нему с такой ерундой, как тишина в квартирах. – Дом-то новый! Всем ремонтироваться надо, все перфораторами стучат, куда же деваться? Никуда не денешься! А кто нервный, тот пусть ухи ваткой заткнет, и потише, и нервов меньше.
Береговой ваткой «ухи» не затыкал, а наушники все пропадали куда-то. Перед носом, за окном, простирался пустырь, на котором громоздились строительные плиты, и кран мотался туда-сюда, крутил длинным решетчатым клювом.
Дальше, за белым полем с расчерченными квадратиками огородов, было чуть-чуть видно реку, темную, угрюмую, и Береговому почему-то хотелось, чтобы она скорее покрылась льдом – отдохнула бы от надоедливых людей, мрачных небес и унылых деревьев по берегам!..
Он переехал сюда совсем недавно, три месяца назад, и все здесь оказалось непривычно, неудобно. На ремонт и перфоратор денег не было, он спал на раскладушке посреди гулкой пустой комнаты, казавшейся огромной. В ней пахло бетоном и сыростью, и на стеклопакетах кое-где еще осталась голубая строительная пленка. Ему не хотелось ее отдирать. Она свидетельствовала о том, что квартира – новая, только купленная, и еще о том, что он, Владимир Береговой, молодец!..
У него нынче своя квартира с новенькими окнами, запахом бетона и раскладушкой.
Еще у него был стол, перевезенный от матери, огромный, навороченный, с поворотами и углами, дизайнерский шедевр. И такой же навороченный компьютер – когда Береговой его включал, на панели зажигалось серебряным лунным светом надкусанное яблочко, символ, придуманный знаменитым Стивом Джобсом, красой и гордостью мирового компьютерного сообщества!.. Стариной Стивом гордились даже конкуренты, восхищались и завидовали, и Владимир Береговой гордился и завидовал, и втайне мечтал стать таким же блестящим, умным и хватким, как Джобс. Не для того, чтобы им восхищались и завидовали, а… просто так. Для себя.
Ну, и чтоб мать свозить в круиз на «Квин Мэри-2»!
Он решительно не понимал тяги к круизам, но матери хотелось, и почему-то именно на этой самой «Мэри», должно быть, потому, что она насмотрелась сериалов про знаменитого сыщика Эркюля Пуаро!.. Там время от времени доктора прописывали героям «морские прогулки».
Странное дело, за три месяца он привык к своей необустроенной квартире, где с утра до вечера стучали отбойные молотки и перфораторы, что-то с шумом падало, разбивалось, гремело и грохотало и затихало только к ночи. Он привык к ней и полюбил ее, и ему нравилось считать ее своей, и он совсем не знал, что будет делать, когда придет срок следующего кредитного платежа.
Нынче он не может платить ни по каким кредитам. Все, что у него осталось, пойдет на оплату больницы.
Он жил, как и большинство таких же, повязанных кредитами по рукам и ногам, от зарплаты до зарплаты, выгадывал, выкраивал, подсчитывал, носил в починку сапоги, чтоб не тратиться на новые, а в отпуск ездил в Завидово, где был старый-престарый деревенский
