Призраки оставляют следы - Вячеслав Павлович Белоусов
С Магомедом их связывали другие отношения. Можно сказать, взаимовыгодные.
В районах принято заводить маяков-передовиков. В одном должен был быть знатный хлебороб, в другом – лучший овощевод, в третьем – медалистка свинарка. В стране, помнится, даже герой-лётчик был, Валерий Чкалов, летал под ленинградскими мостами, и сам Иосиф Виссарионович его пестовал. Это у американцев рекорды Гиннеса, а здесь – ударники труда.
Его району достался чабан Магомед Магомедов. Лучший среди лучших! Хансултанов его и вырастил. Имя Магомедова узнала вся область и скоро вся страна. Первые секретари других районов, не скрывая досады, натягивали узду на своих кудесников – героев разных профессий, но перепрыгнуть Хайсу не могли, тот знал секреты, которыми ни с кем не делился: своему герою он разрешал держать собственный скот в государственном, и это покрывало любой падёж или волкобой, если вдруг случись. Поэтому рекорды из года в год увеличивались, а у соперников – с яйцами да арбузами получалось не всегда: то засуха, то ветра.
Магомед встречал припозднившегося гостя у ворот: свет фар легковой машины издалека виден в сумерках. Они обнялись, прошли в дом, где всё дышало чистотой, достатком и уютом. Сам хозяин, жена, пятеро сыновей и дочка обитали в другом доме, поодаль, но под одной крышей.
Не дожидаясь, когда хозяин отдаст распоряжения, Хайса заспешил к шкафчику, где красовались всевозможные спиртные напитки, выхватил водку, налил в стакан и залпом выпил. Только после этого, прислушиваясь к себе, он скинул куртку на руки Магомеда и опустил грузное тело на скрипнувший под ним диван:
– Ну, рассказывай, как живёшь? Телефон заработал?
Магомед не лебезил перед гостем, тревога хозяина передалась и ему, но он и глазом не моргнул, что заметил неладное. Сразу понял, что вопрос о телефоне пустяшный, но разговор поддержал, сдержанно поблагодарил. Хайса криво усмехнулся, хлопнул рукой по дивану, приглашая присесть рядом, но Магомед своё место знал, отнекивался, пока ни выпорхнула младшенькая и любимая – подала воды смыть гостю руки, а потом, накрыв яствами стол, растворилась, будто сказочный дух.
Хансултанов отодвинул поставленные рюмки, налил себе снова в стакан, они выпили. Магомед заикнулся было об овцах, о внезапно обрушившемся снегопаде, проблемах с зимовкой, морозах, кормах, но Хайса, не слушая, вскочил на ноги и заходил, забегал по комнате. К столу не притронулся, будто и не видел душистую мясную закуску.
Магомед хлопнул в ладоши, выскочили по пояс голые два братца-молодца, начали играть огромными гирями, словно в цирке, ловко подкидывая их к потолку. Хайса, бывало, и сам охотно принимавший в этих забавах участие, только крякнул, отвернулся и снова налил водки. Тогда на смену братьям появилась младшенькая с мандолиной в руках – Магомед устроил её в консерваторию, где дочка занималась по классу народных инструментов, но Хансултанов махнул на неё рукой, а отцу буркнул:
– Давай проверим твой телефон. Позвоню я Галине, наверное, разыскивает.
С длинным белым шнуром внесли как драгоценное чудо белый телефонный аппарат. Магомед, подав трубку, оставил гостя одного. Хансултанов набрал номер, и телефон сразу ответил возбуждённым криком жены. Та возмущалась, что прождала до поздней ночи, с утра начала искать в городе по знакомым, но те отвечали – переночевал, уехал в обком партии, собирался назад и где же?.. Он опустил трубку, дожидался, пока голос утихнет и можно будет ответить. Галина не умолкала. Оказывается, приезжала из общежития дочь, ночевать оставалась, но, не дождавшись, к вечеру укатила, боясь не успеть на паром. Её вызывали в прокуратуру, новый следователь допрашивал по поводу смерти Топоркова. Тут Галина заплакала: уговаривала дочь приехать на новогодние праздники, та отказалась.
– Ну что же, наше дело стариковское, – крикнул Хансултанов в трубку, попробовал пошутить, успокаивая: – Теперь нам только ждать. Вот и ты меня сегодня не увидишь. У Магомеда я. Здесь и заночую. А утром сразу в райком.
И, не дожидаясь нового всплеска возмущения, положил трубку, а вошедшему Магомеду бросил:
– Ещё по одной и отдыхать.
Чабан засуетился, бросился искать рюмку, но Хайса сам поставил ему всё тот же гранёный стакан и сурово глянул:
– Лей, не жалей. Завтра буди пораньше. Дел в райкоме накопилось.
Водка ожгла, наконец-то проняла, замутила сознание, он, не раздеваясь, откинулся на подушки дивана. Потом смутно ощутил, как заботливые женские руки сняли с него обувь, освободили галстук, и он начал тонуть в безмятежном тепле постели. До слуха донёсся шум из другой комнаты. Словно из тумана прорезался звонкий, мальчишеский голос:
– … Паром долго не работал! Вот и задержался. Все туда побежали!..
Хайсу словно ударило. Он насторожился, прислушался. Голос принадлежал младшему сыну Магомеда, тот учился в техникуме и, видимо, только что возвратился из города.
– Машину не вытащили.
– Вай, вай! – охала мать, жена Магомеда.
– Её никто и не видел! Враз под лёд ушла с людьми! Так и не выплыл никто!
«Всё, – мелькнуло в темнеющем сознании Хайсы. – Дело сделано…»
И он провалился в сон, словно рухнул в бездну.
V
Утром, когда Хансултанов открыл глаза, за окном ещё было темно. Голова раскалывалась от выпитого накануне, но он умылся во дворе студёной водой из колодца, Магомед вдобавок, как он и просил, окатил ему спину остатками из ведра. Покрякивая, нагнулся было и к снегу, но, грязный и пожухлый, тот отпугивал. Забежав в дом, побрился, выпил крепкого чая и укатил в райком.
Ехал медленно, не гнал, душа упиралась, не желала в душный кабинет, к телефонным звонкам, к вечной нервотрёпке, к надоевшей суете. Он впервые подумал об отпуске. «А что? – завладевала, окутывала сознание мысль. – За все последние годы ни разу по-настоящему не отдыхал». Даже не думал про Кисловодск, Сочи и прочие злачные места, воспоминаниями о
