Посмотри, отвернись, посмотри - Елена Ивановна Михалкова
– Ой, Олег… Привет! Как это меня так срубило… Вика, у нас печенье есть? Нету? Пойду куплю…
Они не успели и слова сказать. Я натянула лыжные штаны прямо на пижаму, схватила пуховик с шапкой. Ноги в унты – и потопала.
Я ходила во дворе кругами, пока не перестала чувствовать пальцы ног. Повалил густой снег, все вокруг окуталось белым-белым! Под каждым фонарем своя отдельная метель – будто ярко освещенное окошко в разные снегопады. Под одним – с завихрениями, а неподалеку сечет снежными хлыстами. Проявлялись и пропадали в метели прохожие, собаки, машины… И только наше окно, под которым я шаталась туда-сюда, светилось на втором этаже, как маяк.
Когда я вернулась, они сидели на диване в обнимку. Довольные, как дураки! У Вики щеки пунцовые от счастья.
Мне вспомнилось, что слову «пунцовые» меня научил Карамазов. Без него я была бы просто мычащей коровой. Знала бы полтора десятка слов, как та тетка из несмешной книжки, которую Карамазов почему-то считал самой уморительной на свете. Читает – и хохочет. А что в финале человека зарезали, это как будто ничего не значит!
Как я жалела, что Карамазов исчез и не может узнать, какой жизнью я теперь живу. Он бы порадовался за меня. И еще я отчаянно ругала себя, что никогда не говорила ему по-человечески «спасибо». Не говорила, что понимаю, как много он для меня сделал. Это был мне урок на будущее: успевать говорить нужные слова хорошим людям. Хоть в суматохе, хоть на бегу – но успевать!
– А где печенье, Санька? – весело спросил меня Олег. – Съела по дороге?
Я и забыла, что соврала про печенье.
– Такую новость, девчонки, не печеньем надо отмечать! – Он поднялся и протянул руку Вике. – Поехали кутить! Я угощаю.
Глава шестая
Вику уволили из кафе, когда она была на восьмом месяце. Она засела дома и принялась вязать пинетки.
Я готовилась к ЕГЭ. Олег твердо сказал, что о моей работе и речи идти не может. Я должна учиться. Он будет нас содержать. Они с Викой договорились расписаться вскоре после родов – ей не хотелось идти в загс с животом. Кажется, она боялась, что будет выглядеть как одна из тех девчонок, при которых трутся унылые женихи, и, если бы не пузо, черта с два они согласились бы на регистрацию.
Как по мне, расписываться им надо было немедленно. Чего тянуть-то? Но моя сестра – гордячка. И упрямая как осел. Я малость погундела, а потом решила, что это их дело, меня оно не касается, так что нечего лезть.
Олег договорился с лучшей больницей в городе. Съездил, пообщался с врачами, все оплатил. Правда, денег хватило только на сами роды. Наблюдать Вику во время беременности эти крохоборы отказались. Ну и пес с ними! Вика поговорила с заведующей районной поликлиникой, и ее без всяких споров прикрепили к женской консультации. Хотя прописаны-то мы обе были по-прежнему в нашей дыре. Старушонка, не будь дура, не собиралась делать нам регистрацию и светиться перед налоговой.
Вика вязала, я училась, Олег вкалывал. Деньги, отложенные Викой – «чаевые», – быстро таяли.
И все-таки это время запомнилось мне как удивительно счастливое.
Прежде я считала младенцев абсолютным злом. Родила – значит, застряла навечно в пеленках и какашках. Сама себя приговорила к заточению на детской площадке. Шесть лет тюрьмы и качельки.
Дети орут, жрут, гадят, визжат и болеют. От них нет никакой радости. Некоторые не умеют нормально спать, – тогда мамаше и вовсе кранты. Считай, обеспечила себе колонию строгого режима. Тебя будут пытать бессонницей, а ты знай делай счастливое лицо и излучай радость материнства.
Да тьфу на ваше деторождение.
Но наблюдая за Викой, я как-то засомневалась.
Она была в таком приподнятом настроении, будто мы не проедали остатки наших сбережений, сидя в съемной комнатушке бывшей общаги. Чаще обычного просила меня читать по вечерам. Слушала с улыбкой, положив руку на живот. Когда ребенок начинал пинаться, живот у сестры ходил ходуном. Жутковатое зрелище! Но она щекотала себе пузо и говорила, что это его пяточка. А вот – макушка! И понемногу я тоже научилась видеть пяточку и макушку.
Она рассказывала, как мы будем по очереди возить младенца в коляске. А когда малышка подрастет – УЗИ показало девочку, – сводим ее к нашей реке и лесу. Сначала она будет маленькая, смешная и нелепая. Но понемногу из нее начнет вылупляться человечек со своим характером. Совсем особенный.
Однажды Вика произнесла задумчиво, выбив меня из колеи на целый день:
– Вот бы она была похожа на тебя, Санька!
На меня?!
Неужели можно желать ребенка, похожего на меня?..
– Шутишь? Чего во мне хорошего!
– Не говори так, – серьезно возразила Вика. – Ей бы очень пригодилось твое умение располагать к себе людей. И выживать в любых обстоятельствах. И еще твоя работоспособность. Твой ум. Твоя стойкость.
Никогда не думала о себе в таких выражениях. Стойкость! Ну надо же… А может, трусость? Способность врать самой себе и хамить людям, которые протягивают руку помощи? Меня до сих бросало в краску при воспоминании о том, что я считала тетю Соню тупой коровой. Вечно потеющую, толстую тетю Соню, которая каждое утро пекла мне перед школой блины, чтобы я могла наесться до отвала.
И я не защитила Карамазова.
И я помогала отцу.
И дралась.
И желала всем гадостей.
Если бы не Вика, я бы выросла именно такой: злобной, мстительной и трусливой.
– Ты будешь ей читать, – с мечтательной улыбкой сказала сестра. – А я – петь колыбельные.
– Да уж, мне-то петь точно не стоит, – отозвалась я, и мы рассмеялись.
Мы много смеялись той весной. И в июне. И в июле. Даже когда Вику с утра до вечера тошнило и она жила на малосольных огурцах и ржаных сухариках, мы все еще смеялись. Даже когда ноги у нее распухали и превращались в слоновьи. Даже когда ее однажды чуть не сбила машина по дороге в консультацию. «Прикинь, Санька, он поворачивает, а поперек всей дороги – Я! Куда ему деваться, бедному!» Мы были такими легкомысленными, как будто знали, что нам предстоит, и пытались вдоволь нахохотаться напоследок.
Но мы не знали.
Олег строго наказал, чтобы при начале схваток мы звонили только ему. «Я тебя отвезу и буду ждать в роддоме, поняла? Не хочу, чтобы ты ехала с незнакомыми». «А если ты будешь работать и не сможешь отпроситься?» – спрашивала Вика, заглядывая ему в глаза.
