Ответ где-то рядом - Светлана Рощина
Вместо ответа Мандриков начал пыхтеть как паровоз. Казалось, слова вот-вот были готовы сорваться с его губ, но в итоге он так ничего и не сказал. Махнув рукой, он нехотя произнёс:
– Спрашивайте!
И Тимофей Савельевич незаметно улыбнулся в душе. Этот раунд он тоже выиграл, и теперь следовало с величайшей осторожностью вести разговор, чтобы не спугнуть готовность Ростислава Павловича откровенничать с нашим героем. Поэтому Тимофей Савельевич слегка понизил голос, чтобы их общение приняло несколько доверительный оттенок, и произнёс:
– Припомните, пожалуйста, Ростислав Павлович, тот момент, когда Ваш сын прибежал домой и сообщил Вам, что на пустыре дерутся две женщины.
Отец Павлика наморщил лоб, точь-в-точь как и его сын чуть ранее, после чего поправил очки на своём лице.
– Да, было такое, – ответил он.
– И как Вы поступили? – всё тем же тихим голосом спросил Тимофей Савельевич.
– Я велел сыну оставаться дома, а сам отправился на пустырь, хотя признаться, совершенно не видел в этом необходимости. Разнимать двух пьянчужек – это не по моей части.
«Это я уже понял», – хотел сказать Тимофей Савельевич, но сдержался, чтобы не сбить желание Ростислава Павловича делиться своими воспоминаниями о том дне.
– Клавдия Ивановна как раз в это время возилась на кухне – пекла пироги для Павлика. Вот я и сказал сыну, чтобы он шёл к бабе Клаве есть их. А сам вышел на улицу. Я хотел вызвать полицию, но перед этим решил сам убедиться в том, что всё обстоит именно так, как сказал Павлик: что драка имеет место быть. Я не исключал того, что мой сын просто ошибся, приняв громкий разговор двух пьяных женщин, не поделивших бутылку, за драку. И было бы глупо вызывать стражей порядка из-за такой ерунды.
В этот момент Тимофей Савельевич снова еле сдержался, чтобы не высказать своё мнение и не упрекнуть Мандрикова. Но он лишь вздохнул, продолжив внимательно слушать ту версию событий, которую излагал ему очевидец случившейся трагедии.
– По дороге, ведущей к пустырю, мне, действительно, встретилась пьяная женщина. Она что-то бормотала себе под нос и прижимала к груди женскую сумочку. Я ещё тогда обратил внимание на то, что у такой потрёпанной женщины в руках оказалась приличного вида дамская сумочка. Но по факту сумка могла лишь казаться дорогой, а на самом деле быть дешёвой подделкой, купленной на ближайшем рынке. Так я подумал и пошёл дальше.
– Простите, а как выглядела та женщина, с которой Вы столкнулись? – позволил себе перебить рассказчика Тимофей Савельевич.
– Как-как? Да никак! Неряшливо одетая, с заплывшим взглядом. Вообще-то я не имею привычки разглядывать пьяных людей! – с неприязнью сообщил Мандриков.
– Но всё-таки? Пожалуйста, постарайтесь припомнить! Важна каждая деталь! – стал просить его Тимофей Савельевич. – Например, какой у неё был нос? Картошкой или курносый?
Было видно, что Мандрикову не по душе заданный вопрос, и, если бы не настойчивость стоящего перед ним человека, то он бы не стал напрягать свою память в поисках нужных воспоминаний. Но Тимофей Савельевич так пристально посмотрел на своего собеседника, не желая потакать его слабостям, что тому ничего не оставалось делать, как начать вспоминать.
– Женщина была крайне неприятной. Нос у неё был приплюснутый, а глаза слегка навыкате. Цвет, извините, не рассмотрел. Лицо одутловатое, с широкими скулами. Серые короткие волосы, возможно с сединой. Какая-то непонятная куртка, будто из секонд-хенда, и брюки, тоже какие-то бесформенные. Ещё мне показалось, что у неё на руке что-то блеснуло. Кольцо, наверное. Ну да такой народ охоч до цыганского золота. Чем ярче блестит – тем лучше.
– Понятно, – задумчиво произнёс Тимофей Савельевич. – А у Вас отличная память!
– Не уверен, – покачал головой Ростислав Павлович. – Потому что если Вы сейчас покажете мне эту женщину, не уверен, что узнаю её. Особенно, если она протрезвеет и переоденется.
– Думаю, в этом уже не будет необходимости, – сказал Тимофей Савельевич. – Но я перебил Вас. Прошу, продолжайте.
И через мгновение Мандриков продолжил свой рассказ.
– Придя на пустырь, я огляделся, но никого там не увидел. Я решил, что пьянчужки поделили-таки свою бутылку и мирно разошлись, каждая в свою сторону. Как раз в это время пошёл снег, а я вышел из дома без головного убора и совершенно не горел желанием вымокнуть, исследуя заброшенный пустырь. Я развернулся и пошёл в дом тётки Клавы. А потом сказал Павлику, чтобы больше он не вздумал забираться в безлюдные места, где ошивается всякий сброд. А когда я закончил подключать телевизор, то мы с сыном сели в машину и поехали к себе домой. И с того дня в Туманогорск мы больше не приезжали, пока вчера тётка Клава снова не позвонила мне и не попросила привезти ей таблетки от давления. Мол, в местной аптеке таких нет. Вот мы и приехали навестить тётку.
После этих слов Мандриков развёл руки в стороны и добавил:
– Вот видите! Я рассказал Вам всё, как на духу. И если в событиях того дня был какой-то криминальный подтекст, то ни я, ни мой сын никакого отношения к этому не имеем! Мы лишь приезжали помочь одинокой пожилой женщине, а всё остальное, что творится в этом городе, нас не касается!
– Да, – тяжело вздохнув, произнёс Тимофей Савельевич. – Не касается, – повторил он последнюю фразу, сказанную Ростиславом Павловичем. – Но если бы в тот день Вы всё же позвонили в полицию и сообщили о том, что видел Ваш сын, возможно, хорошая женщина, мать двоих детей, сейчас была бы жива, а не лежала бы в морге, ожидая погребения в безымянной могиле.
– Только не надо меня ни в чём обвинять! – снова скрестив руки на груди, воинственно произнёс Мандриков. – Павлик – всего лишь ребёнок! Ему девять лет, а тогда было восемь. И если Вы всегда принимаете на веру слова восьмилетнего ребёнка, то это означает, что у Вас самого
