Фридрих Незнанский - Гейша
12
– Ну ты смотри! Как на подбор, а?
Трое пленников сидели рядком, привязанные к стульям. Первым был самый высокий и крупный из них – Бирюков в порванной клетчатой рубашке и брюках. Место посредине занимал пожилой армянин, привезенный в пижаме и шлепанцах. Крайний и самый маленький из пленников был сын покойного Осепьяна, юноша лет восемнадцати, сорванный с постели во время ночного налета и привезенный в одних плавках.
С глаз пленников уже сорвали клейкую ленту, но рты оставили заклеенными, чтобы своими нервными выкриками они не мешали работать.
– Родственники, – любовно заметил Свищ, прохаживаясь по подвалу взад-вперед и глядя то на одного, то на другого.
Бирюков, как только с его глаз сорвали липучую ленту скотча, ошалело таращил глаза и озирался, пытаясь всем своим видом показать, что он тут человек случайный и ни в чем таком не замешан. Но на его отчаянное мычание никто не обращал внимания. Брат покойного Осепьяна, сидящий с ним рядом, вел себя более спокойно. Мальчишка, перепуганный до полусмерти, дрожал мелкой дрожью и тупо смотрел в пол, ни на что не реагируя. Он был в шоке.
Сверху слепил яркий свет от низко подвешенной лампы, так что троица сидела в освещенном кругу, в то время как стены и углы помещения, в котором они находились, скрывала непроглядная темнота. Из этой темноты долетали только голоса бандитов и виднелись красные точки их сигарет.
Свищу подали вертящееся кресло на колесиках. Он бухнулся в кресло со словами: «В ногах правды нет».
– Гена, и попить чего-нибудь принеси, – щелкнув пухлыми пальцами и звякнув золотым браслетом, попросил он.
Из темноты вырисовалась фигура в бело-голубом найковском спортивном костюме. К креслу шефа приставили деревянный ящик из-под апельсинов с яркой оранжевой наклейкой на боку. На ящик выставили запотевшие, соблазнительно-влажные бутылки пива и минеральной воды.
Свищ зубами сорвал пробку с минералки, высосал бутылку до дна и смачно перевел дух. Вытер ладонью вспотевший лоб.
– Духота…
Гена проявил инициативу, принес и поставил с другой стороны от кресла вентилятор на высокой ноге. Мягко зажужжал синий пропеллер, нагоняя прохладу.
– Молодец, сынок, – оценил Генины старания шеф. – Годзилла, ты где?
От темной стены отделился и шагнул на свет «камуфляжник». Боевую раскраску он еще не стер, но автомат уже где-то оставил.
– Не уходи далеко, можешь понадобиться. Мясник здесь?
– Я здесь, – ответил из темноты низкий бас.
– Сейчас будем работать, – предупредил его Свищ.
Бирюков понял, что вступительная часть закончилась, и у него засосало под ложечкой. Ему даже думать не хотелось, что подразумевал главарь под словами «будем работать».
– Значит, так, родственнички, – потирая руки, негромко произнес Свищ, обводя пристальным взглядом своих пленников. – Сейчас вы слушаете меня. Потом я даю каждому минуту на выступление, как в парламенте. А потом, если ответы меня не удовлетворят, с вами поработает Мясник, да так, что вы легкими и печенкой харкать будете. В ногах у меня валяться и собственное говно жрать. Понятно? Теперь слушайте. Твой брат, – Свищ указал пальцем на пожилого армянина в пижаме, – он же твой папашка, – кивнул он на мальчишку в плавках, – и он же твой покойный тесть, – повернулся Свищ к Бирюкову, – перед своей преждевременной и, надеюсь, мучительной кончиной проставил меня на очень большие бабки. Мы с ним заключили договор, я отдал ему деньги, а он должен был достать товар. Вместо этого покойник неожиданно умер. У меня есть предположения, что товар был доставлен и сейчас находится либо в доме, либо в известном покойнику надежном месте. Но я также думаю, что один из вас это место должен знать. Вот вопрос: кому из вас покойник больше доверял?
Свищ замолчал, пытливо глядя то на Бирюкова, то на брата, то на сына Осепьяна.
– Вопрос посильнее «Фауста» Гете, – сам себе ответил Свищ. – Любопытно, с кем же из вас троих покойник вел свои дела? А, Мясник? Как ты думаешь?
Из темноты на свет вышла квадратная туша со сложенными на груди ручищами. Часть лица Мясника была изуродована багровыми следами от швов.
– Сын, брат или любимый тесть?
– Брат, – басом прорычал Мясник.
– Ты на него ставишь? Хорошо, тогда я поставлю… Нет, я не скажу, на кого я поставлю. А ты, Годзилла?
– На тестя, – ответил голос из темноты.
– Гена?
– Может, сынулька? Что-то он сильно забздел.
– Сын, – с улыбкой повторил Свищ. – Хорошо. Теперь вопрос: где покойник держит мой товар? Минуты на размышление давать не буду, думать тут сильно нечего. С кого начнем?
– С него! – кивнул Мясник на сына Осепьяна.
Подручный в «найке» подошел к трясущемуся от страха мальчишке, рывком содрал с его рта клейкую ленту.
– Слушаем, – произнес Свищ.
Мальчишка слегка пошевелил посиневшими губами.
– Смелее, громче, где?
Тот от страха совсем потерял голову и не отвечал.
– Где, тебя спрашивают? – заорал на него Гена, для большей доходчивости подкрепляя свой рев ударом кулака, но мальчишка только сильнее задрожал.
Из разбитого носа на грудь потекла алая струйка крови.
– Я не знаю, – собравшись с силами, едва слышно произнес он.
– Что?
– Я не знаю.
Сын Осепьяна всхлипнул. По лицу его покатились слезы. Он закусил губы и закрыл глаза, низко опустив голову.
– Э-э, сопли распустил, как баба, – улыбаясь, сказал Свищ. – А может, ты и есть баба?
Но тот ничего не отвечал.
– Ладно, не говори, у нас будет время проверить. Зададим-ка лучше вопрос тестю. Кому же еще довериться в этой жизни, как не отцу женщины, с которой спишь, а? Верно? – подмигивая Бирюкову, весело спросил Свищ. – Рот ему освободите. Давай говори.
Сердце Бирюкова бешено заколотилось. Он почему-то решил, что, если Свищу выложить все правду, тот обязательно ему поверит и поймет, что Бирюков ни при чем в этой истории, что покойного он в жизни никогда не видел и понятия не имел о его делах… Может, Свищ его сразу же и отпустит?
Захлебываясь в потоке собственных слов, он принялся подробно и как можно более точно описывать, каким образом попал в столицу, как узнал, что его дочь жила с покойным, и что эта новость огорошила его своей неожиданностью… Рассказал, как безуспешно пытался помочь своей арестованной дочери, как для этого решил связаться с семейством покойного Осепьяна и что это самое семейство самым бессовестным образом его отшило.
– Значит, вещи дочкины приказали отвезти в лес и сжечь, а тебя побили?
– Побили, сучата! Подкараулили под воротами двое таких лбов здоровых, собачища у них, зубы как у акулы, во! Охранники, должно быть… Заволокли в кусты и ногами, ногами меня по почкам, гады, – глядя на Свища широко открытыми честными глазами, рассказывал Бирюков.
Он слышал, как по ходу его рассказа со всех сторон раздавались короткие смешки, и специально старался рассказывать как можно смешнее, чтобы вызвать у бандитов симпатию.
Слушая Бирюкова, главарь тоже усмехался в бороду, вертел головой.
– Нет, ну артист, а? – произнес Свищ. – Вот как надо убеждать! Чтоб огонь в глазах, пар из ноздрей… Слушай, мужик, если честно, ты мне нравишься, – наклоняясь к Бирюкову, доверительным тоном сообщил он. – Ты меня почти убедил. Мне даже хочется тебя отпустить, понимаешь? Я тебе верю, хотя вообще я никому никогда не верю. Но, понимаешь, так будет нечестно. Ребята на тебя ставили? Ставили. Если ты уйдешь, то остальные ставки станут недействительными, так, что ли?
Бирюков вынужденно кивнул, показывая, что согласен с доводами главаря.
– Так что ты уж посиди с нами, послушай, что другие будут говорить, а? – дружески предложил Свищ. – Или тебе не интересно?
Бирюков повел плечами, стесняясь признаться, что ему на самом деле плевать на такой интерес и, будь его воля, он бы бежал от этого интереса так быстро, что только пятки бы мелькали.
– Не интересно? – удивленным тоном переспросил главарь. – Вы слышите? Вот это мужик. Мы тут корячимся, решаем дело на пять лимонов, а ему на это дело насрать, так? Ему бы скорее вернуться к себе в Тверь, к жене, на свои кулацкие шесть соток, носом в навоз зарыться и сидеть… Так, папаша?
Бирюков уловил в голосе Свища металлические нотки и испугался. Он никак не мог понять, что могло главаря так разозлить?
– Вот из-за таких, как ты, навозных жуков, которые уткнутся рылом в землю и дальше своего хомута ничего не видят, ничего не слышат, мы все в таком дерьме и сидим! Вся Россия! Ты понял? – вдруг заорал Свищ, хватая папашу за грудки. – Не думал раньше своей тупой куркульской башкой, как бабки зашибать, чтобы девка твоя, когда вырастет, не блядовала? Дурачком всю жизнь прикидывался? Россия дураков любит, дуракам у нас легко живется, но ты не знаешь, папаша, что я, лично я дураков не люблю, я их ненавижу. Ты понял? А раз понял, то сиди тихо и не рыпайся!
Свищ откинулся на спинку кресла и перевел дух. Все еще грозно поглядывая сверху вниз на сникшего Бирюкова, он зубами сорвал пробку с бутылки пива, выплюнул ее на пол и осушил всю бутылку.
