Росс МакДональд - Три дороги
Машина повернула на ее улицу; типичный голливудский блок жилых домов, слишком изысканных и крупных для мелких участков, на которых они стояли. Перед каждым домом росли ряды пальм, похожих на стариков с лохматыми бородами и выцветшими волосами, закрывавшими их глаза. Брет увидел машину Паулы на съездной дорожке и попросил водителя такси остановиться, не доезжая до ее дома.
- Номер 2245 находится дальше по улице, - предупредил шофер.
- Знаю. Я оплачу по времени.
Они запарковались на другой стороне улицы, в сотне ярдов от дома Паулы, и стали ждать. Водитель растянулся по диагонали на переднем сиденье с преувеличенной непринужденностью человека, который расслабился на работе. Брет напряженно подался вперед, положив локти на колени, и стал наблюдать за домом.
После ожидания, которое показалось ему долгим, он взглянул на часы. Без десяти шесть. Никто не появлялся на застекленной веранде или у какого-либо окна. Не подъезжали и не отъезжали машины. От садившегося солнца между домами возникли глубокие тени, и в воздухе спала жара, когда удлинились тени от пальм. Широкий и длинный дом, в котором жила Паула, казался прочным и мирным в янтарном свете, чистым и добротным, медленно плывущим по течению времени. Горизонтальные лучи осветили брызги воды из поливальной системы, и на лужайке над кустарником ненадолго образовалась радуга. Затем окна западной стороны дома ярко вспыхнули отраженным светом на несколько минут, пока солнце совсем не скрылось. Когда лучи пропали, окна стали пустыми и тупыми, как глаза, которые перестали видеть.
По мере того как послеобеденное время переходило в вечер, Брет все глубже погружался в депрессию. Он поставил перед собой зловещую задачу: следить за домом Паулы, как сыщик или ревнивый муж, ожидая худшего. Все те месяцы, в течение которых он восстанавливал свой потрясенный рассудок, именно Паула вселяла в него надежду и энергию для борьбы против апатии и скуки, которые его угнетали. Она придала смысл тому, что он неясно представляет себе. Его рассудок в ужасе отпрянул от края бездны, которую он предвидел в случае, если Паула будет потеряна для него, от пустыни, покрытой пеплом, где однажды он уже валялся, связанный по рукам и ногам своей парализованной волей, от непроходящих сумерек холодного и безвольного настроения, которое нельзя назвать даже отчаянием. Лежал, распростертый в ледяных объятиях отвращения к себе, смутно обуреваемый мелкими мертворожденными побуждениями и не реагировавший даже на воспоминания об ужасах.
В течение тех первых месяцев в госпитале, которые сложились в его мозгу в один серый бесконечный день, он был хуже мертвого, кучей бесполезного органического вещества, слишком слабого и больного, чтобы принять на себя психические нагрузки человека. Из такого мало что обещающего материала время, врачи и любовь Паулы снова возродили в нем человека. Но он не забывал о семени разрушения внутри себя, меланхолической вечности. Он достаточно пережил, чтобы понять свои сильные и слабые стороны, и знал, что без Паулы его жизнь опять станет серой и будет кровоточить до полного изнеможения.
И все же Брет не видел, каким еще образом может себе помочь. Он должен узнать правду и добиться правосудия. Если бы он считал так же, как Паула, что в мире нет справедливости, тогда он не смог бы продолжать свою миссию. Без веры в справедливость, человеческую порядочность невозможно жить. И ему казалось, что его вера в справедливость зависит от исхода этого дела. Впервые в жизни случившееся поставило перед ним проблему справедливости в бескомпромиссной форме, несмотря на тот факт, что сам он был тоже в чем-то виноват. Если бы он отправился прямо домой и остался дома в тот не очень запомнившийся майский вечер - все еще белое пятно в его памяти, когда рамку заполнила мучительная чернота вместо знакомого портрета забытого лица, если бы он остался дома и подождал Лоррейн, тогда не было бы никакого убийства или он бы погиб, пытаясь его предотвратить. Не сделав этого, он обязан теперь предать убийцу правосудию независимо от того, какие страдания это может навлечь на Паулу или на него. Если Паула вступила в сговор с Милном против его жены, то он должен об этом узнать. Он проклинал свою одержимость и "везение", которое поставило его перед этой дилеммой. Но он оставался на месте и следил за домом Паулы.
Сумерки, похожие на смыватель красок, слизывали цвета с крыш и окон и устраняли третье измерение, благодаря которому здания казались объемными. Небо все еще ярко светилось розовыми и желтыми красками, которые сгущались в зеленый цвет; ночь пока пряталась в кустарниках и деревьях, в закоулках домов и под карнизами. В конце квартала появилась машина и поехала в их сторону. Она два раза притормозила перед тем, как окончательно остановиться возле дома Паулы. Это была старая, потрепанная двухместная машина, за рулем которой сидела пожилая женщина. Когда она вышла из машины, можно было заметить, что она прилично одета, но все же выглядела аляповато, может быть, потому, что юбка темного костюма была слишком длинной, или потому, что шляпка сидела слишком прямо на ее голове.
Шагая несколько неуверенно, женщина пересекла тротуар и приблизилась к застекленному крыльцу. Она близоруко посмотрела в сторону поливальной установки и совершенно без надобности суетливо обошла ее. Брет находился слишком далеко, чтобы хорошо ее рассмотреть, но почувствовал уверенность, что знает эту женщину. Он заранее знал, как она будет подниматься по ступенькам к крыльцу, прямо держа корпус и высоко неся голову, но неловко переступая, словно боясь упасть.
Паула подошла к двери раньше, чем к ней приблизилась женщина, и приветствовала ее на ступеньках. Они обменялись официальным рукопожатием. Женщина держалась несколько застенчиво. Как и прежде, Брет почему-то жалел ее. Когда две женщины вошли в дом, то глаза Брета проводили не Паулу, а ее гостью. И все же он не мог вспомнить, кто же это мог быть.
Оставаясь на заднем сиденье в сгущающейся темноте, Брет отчаянно пытался преодолеть ужасные трудности, которые опять преподнесла ему память. Его голова сильно пульсировала в том месте, куда угодила бутылка. Может быть, мозг перенес физическую травму и потому отказывали центры памяти? Мысль, которая мучила его весь период выздоровления, снова навалилась на него всей своей тяжестью. Разум был привязан к телу, как грешный дух, обреченный провести всю жизнь в теле зверя. Он безраздельно зависел от такого тленного вещества, как человеческая плоть.
Глава 18
Миссис Свэнскаф совершенно не утратила любви к книгам, несмотря на свой сравнительно неудачный опыт совместной жизни с большим книголюбом, профессором Тейлором, своим первым мужем. Она открыто признавалась своим клиентам, что все, скрывающееся под книжной обложкой, просто восхищало ее. Именно эта страсть к печатному слову первоначально натолкнула ее на мысль открыть библиотеку - занятие, вполне достойное дамы. С ее тонким вкусом к книгам и ненавязчивым тактом в отношениях с людьми она надеялась сделать это занятие прибыльным. Видит Бог, они нуждались в деньгах после того, как Фрэнк был несправедливо уволен и они потеряли свой дом.
На библиотеке она много не заработала, но к неожиданному удивлению этой женщины, которой никогда не удавалось ни в чем преуспеть, того, что она все же получала, хватало на жизнь. А когда грянула война, дела пошли лучше и она стала вполне зажиточным человеком. Конечно, деньги теперь были не те, что раньше, но Фрэнку пришлось признать, что его легкомысленная женушка каждую неделю зарабатывала денег больше, чем он сам когда-либо в прежние времена. Но он был не из тех, кто сидит в своей палатке и скулит об этом. Фрэнк был настоящим мужчиной и не мог себе такого позволить. И поскольку он не мог без опаски выходить на улицу и подыскать себе постоянную работу - астма все еще ужасно мучила его, несмотря на все разговоры о благотворности калифорнийского климата, - он приходил в библиотеку почти каждый день, чтобы помогать ей. Особенно хорошо он расставлял книги в строго алфавитном порядке в соответствии с фамилиями авторов и считал деньги. Несмотря на все свои разочарования и болезнь, бедняга всегда держался превосходно, выглядел аккуратно, и миссис Свэнскаф гордилась им. Она знала, что многие ее клиенты с подлинным удовольствием выслушивали советы по набору книг от такого представительного мужчины. Менее умная женщина могла бы ревновать из-за этого, но не она, только не она. В каждом слове, которое Фрэнк обращал к ней, во взглядах, которыми они обменивались, сквозило очаровательное признание в любви к ней, такой же горячей любви, как и вначале. По прошествии двадцати пяти лет она продолжала считать, что свою старую жизнь она променяла на любовь. Доброе имя, мужа и сына - она все отдала за Фрэнка Свэнскафа. И он не обманул ее надежд, оказался достойным этой жертвы.
